Новая жизнь Димки Шустрова - Добряков Владимир Андреевич (книги бесплатно .txt) 📗
— Если и дома посидит — не велика беда. Тут у него почище лагеря: то игра, то велосипед, вон и удочки наладил, глядишь, Дымочку рыбки принесет.
— Нет, — возразила мама, — лучше, если поедет в лагерь.
— А почему лучше-то? — подозрительно переспросила бабушка.
— Лучше, — с нажимом повторила Надежда Сергеевна, так и не намазав хлеб маслом. Она встала из-за стола. — В общем… пока ничего говорить не стану. Наверно, рано еще говорить. Возможно, в нашей жизни произойдут кое-какие перемены. Возможно, с нами будет жить человек, которого я смогу уважать и любить. Да-да, не смотрите на меня так — уважать и любить. Я говорю о Владимире Ивановиче Сомове. А сейчас продолжать эту тему не стану. Потому и считаю: будет лучше, если Дима на месяц поедет в лагерь.
Вероятно, бабушка все-таки «продолжала бы эту тему», да только с кем продолжать? Дочь, не допив чая, ушла в свою комнату. Внук, посидев, помолчав, вспомнил о международном матче и включил телевизор. Будто и нет у него другой заботы, как смотреть футбол.
А Надежда Сергеевна, объявив сыну и матери, что собирается связать свою жизнь с Сомовым, уже не таилась. Разговаривая с ним по телефону, дверь не закрывала и, перед тем, как положить трубку, ласково произносила: «Целую».
И когда шла на свидание, тоже, ничуть не смущаясь, говорила:
— Договорилась встретиться с Владимиром Ивановичем. Рано не ждите.
А недели через полторы произошли события, которые в семье Шустровых всех ожесточили и едва не поссорили.
Вторник
Любчик делал потрясающие успехи.
Во вторник, в тот самый вторник, когда произошло столько событий, Любчик на глазах изумленного Димки подтянулся ровно десять раз. Возможно, десятый и не следовало считать: бедный Любчик покраснел, как рак, ноги его, грудь, руки — все дрожало, худенький подбородок вытянулся вверх, чтобы коснуться железной трубы, но так и не дотянулся. Пусть девять. Но это же — девять!
Сам-то Димка оконфузился. Подтянулся шесть раз и бросил. Сделал вид, будто в плече заболело. Ерунда, ничего не заболело — просто почувствовал: еще раз, два подтянется — и все.
Вот это Любчик! Димка из любопытства пощупал у друга мускулы. Точно: с прежними, как месяц назад, не сравнить! А что же к концу лета будет!
— Брюшной пресс попробуй, — сказал Любчик.
Димка пощупал его тощий живот.
— Ничего? — спросил Любчик.
— Может, камней наглотался? — пошутил Димка.
— А ты обратил внимание? — сказал Любчик. — Почти все космонавты небольшого роста… Но это не правило, — быстро добавил он. — Шаталов высокий, Джанибеков. Так что, если я и вырасту, — улыбнулся он, — страдать не буду. Между прочим, нажимаю на морковку. В ней витаминов — уйма!
— Будешь длинный, как морковка, — засмеялся Димка.
— Поглядим, — вздохнул Любчик и, будто случайно, как о пустяке, заметил: — В пятницу уезжаю.
— В пятницу? — переспросил Димка. — В эту?
— Через три дня. На море. В Алушту. Маме дали отпуск. Я ведь говорил тогда.
Верно, говорил. И все-таки Димка удивился этому не меньше, чем рекордному подтягиванию Любчика на турнике. Как-то очень уж неожиданно. Вышло так или нарочно говорить не хотел? Но выяснять подробности Димка не стал. И какое это имеет значение? Главное, что уезжает. На море. И Лизюкова на море. Алушта и Мисхор. Рядом, наверно…
— А ты в лагерь? — спросил Любчик.
Димка кивнул и, переборов себя, стал в стойку «смирно», зычно скомандовал:
— Слева по порядку номеров рас-считайсь!.. А может, и не поеду. Бабушка против… И вообще… «Сказать, что ли? — подумал Димка. — Ладно, я не такой зажимальщик, как ты». И вообще, скоро, наверно, все у нас изменится. Мама так и сказала: выхожу замуж.
— За того? За Сомова?
По тому, как быстро Любчик это спросил, Димка понял: он сильно удивлен.
— За него. А что?
Любчик не ответил, только губами как-то сделал, но Димке и это не понравилось. Радости мало, а все равно Любчику нечего губы кривить. У него-то есть отец, чего беспокоиться. А тут… хоть такой будет. Что ж, если на другого не повезло…
В это время зазвонил телефон, Любчик взял трубку и, послушав, протянул ее Димке.
— Сын, — услышал Димка голос матери, — поднимись домой.
— А зачем?
Но мама трубку уже положила.
Димка вышел на лестничную площадку, но не к себе наверх побежал, а сначала к почтовым ящикам. Прошло уже две недели, как уехала Марина. Однако за дырочками почтового ящика квартиры номер 26 темнела пустота. «Только пообещала», — подумал Димка.
Едва он открыл дверь и переступил порог комнаты, как в груди у него сделалось пусто, словно в почтовом ящике, в который минуту назад Димка заглядывал. На столе лежала счетная машинка.
— Ты не знаешь, откуда под старыми газетами взялась эта вещь? — спросила Надежда Сергеевна и показала на машинку.
К такому вопросу Димка не был готов. Он-то решил, что в их квартире нет более надежного места, чем в верхнем шкафу, куда сто лет никто и не лазил. А вот мама раскопала… Но, раз бабушка не призналась, и ему надо молчать.
— Не знаю, — пожал он плечами.
— До чего же интересно! Никто не знает! Может, Дымка спросить? Вдруг он арифметические задачки по ночам решает?.. Нет, я вас спрашиваю, — возвысила голос Надежда Сергеевна. — Что это за детектив? Димка, ведь вижу — глаза-то опустил. Отвечай.
Но Димка тоже не хуже партизана: хоть и под ноги смотрит, а молчит.
— Остается милицию пригласить. С собакой… Ты что, — мама взяла Димку за густой каштановый чуб, приподняла голову, — украл ее? Я спрашиваю!
— Надюша, — жалобно сказала бабушка, — да отпусти ты его. Больно, небось.
— Потерпит. Мужчина. Хватило смелости украсть, пусть наберется мужества и признается. Где своровал? В магазине? В школе?
— Ничего не своровал, — наконец глухо выдавил «мужчина».
— Дальше!
Мохнатый Дымок, не пожелавший присутствовать при этой сцене, наверняка слышал из кухни тяжкий вздох младшего Шустрова.
— Так, — сказала Надежда Сергеевна, — хорошо вздохнул. Выразительно. А дальше?
— Что дальше? — Димка освободил чуб из руки матери. — Отец мне дал.
— Федор? — с угрозой протянула Надежда Сергеевна. — Федор дал?!
— Подарил, — дернув плечом, уточнил Димка. — А что, не имеет права?
— Ты, Надежда, утюг горячий, простынь! — вступилась за внука и бывшего зятя Елена Трофимовна. — Ну и что — ребенку своему подарил. Знала я. А тебе радоваться бы надо…
— Ах, и ты знала! — изумилась Надежда Сергеевна. — И молчала!.. Да что же тут происходит? Заговор, предательство в доме!
— И не говори таких слов! Не говори! — вскинулась Елена Трофимовна. — И Федора ругать не смей! Уж с твоим-то Сомовым не сравнить. Ишь, разбойник! Дорожку перед тобой расстелил. Слесарь-токарь! Все знаем! Кто такой и где проживает!..
Еще больше изумилась Надежда Сергеевна. Руки у груди замерли, круглыми глазами на мать смотрит. А Елена Трофимовна, как пробудившийся вулкан, уже не могла да и не хотела сдерживать всего, что накопилось в ней и клокотало в последние недели.
Ее бурная речь продолжалась не менее десяти минут. Тогда-то перед изумленной Надеждой Сергеевной и открылась во многих подробностях картина домашнего, как она выразилась, «заговора и предательства».
После этого Надежда Сергеевна села на диван и довольно долго пребывала в глубоком раздумье. Наконец она приняла решение:
— Хорошо, — сказала спокойно. — Так даже и лучше. По крайней мере, все стало на места. Мы решили пожениться с Владимиром Ивановичем. И на днях я переселяюсь к нему.
Бабушка, еще не остывшая после своей речи, горько усмехнулась.
— Уходишь, значит… А мы как же? Ребенка бросаешь.
— Никого я не бросаю. Пока поживем на два дома. Потом станет видно, где нам жить всем вместе. Как, сын, одобряешь? Ты же хочешь мне счастья?
Димка насупился. Счастья? С чужим дядькой? С этим слесарем? Но он ничего не сказал. Да и что говорить, если мать все обдумала и решила сама, без него, Димки.
