Тройка запряженных кузнечиков - Корпачев Эдуард (книги хорошего качества txt) 📗
— А что! — с вызовом глядя на Шурку, тряхнула Галя головой. — Представь, любимое занятие. Я люблю досматривать лошадей, помогать Потапычу. И конный спорт мне тоже нравится.
— Амазонка! — изрек Чубарь, кривя уголки губ.
Галя сверкнула глазами — словно обожгла Чубаря.
— Во-первых, я с берегов Сожа, а не Амазонки. А во-вторых, давай проверим, чьи денники в лучшем порядке. Ребята, я хочу принципиально, чтоб Вовка не зазнавался…
— Правильно! — подхватил Шурка, охочий до всяких ссор. — Идем!
В Галиных денниках было чисто, в яслях лежало сено, в кормушках желтел овес.
Гурьбой двинулись к Вовкиным денникам, открыли один — как будто порядок, во втором тоже чисто, но когда заглянули в денник, где стояла Дума, то смущенно переглянулись: словно бы и не заходил сюда человек.
— Так вот оно, твое любимое занятие, — насмешливо, с расстановкой протянул Шурка.
— Я забыл, — быстро ответил Чубарь.
— Бывает. Ну что ж, бери! — Шурка подал ему метлу и скребок с длинной деревянной ручкой.
— Я забыл, — повторил Чубарь, — а теперь некогда, в кино спешу. Ничего, Потапыч досмотрит.
— Потапыч досмотрит? — взорвался Шурка и вдруг схватил Чубаря за лацканы курточки. — А ты знаешь, что Потапыч еще в Первой Конной… еще… — От гнева он не мог говорить.
Чубарь едва освободился из цепких Шуркиных рук и, раскрасневшийся, ершистый, теснил теперь Шурку грудью:
— Ты не очень! Не очень. А то знаешь!..
Игорь видел, что всем стало как-то не по себе, и без лишних слов шагнул в денник, вывел оттуда Думу и решительно взялся за метлу.
— Правильно, мы не гордые! — поддержал Шурка. — Хлопцы, где скребок?
Спустя несколько минут Дума снова стояла в деннике и, перебирая ногами, приветливо ржала. Ребята двинулись по проходу вперед; последним, не глядя ни на кого, побрел Чубарь.
— Вечером придешь на тренировку? — спросил Игорь.
Чубарь заторопился, ничего не ответил и выскользнул из конюшни.
— Что за шум? — спросил у ребят Потапыч. — Перепалка?
— Да надо же шефствовать по-настоящему, — уже без волнения, рассудительно заговорил Шурка. — А некоторые не понимают, не следят за денниками.
Потапыч скрутил прокуренными, буроватыми пальцами цигарку, кивнул головой:
— А как же! Лошадь ого как чистоту уважает! Помню, был у нас в кавалерии Митруха, совсем пацанок, такой, как вы теперь… — Потапыч задумался, затянулся дымком, присел на сено, и ребята, ожидая чего-то захватывающего, невыдуманного, тоже дружно уселись вокруг него. — Вот умел Митруха доглядеть своего коня. Бывало, с боем промчимся верст пятьдесят, бойцы попадают от устали — не до коней, понятно, — а Митруха все равно наперед коня досмотрит, напоит. Зато и носил же его конь без страху под пулями, под шаблями!
— И что же? — нетерпеливо подался Игорь вперед. — Погиб Митруха?
— Всю гражданскую войну прошел героем, — продолжал Потапыч все сдержаннее, все серьезнее. — Перед самой войной был директором конезавода, где я работал. А в сорок первом фашисты повесили… Не успел эвакуироваться, до последнего дня переправлял в тыл коней. Всю кавалерию спас!
С горящими лицами, не дыша, слушали ребята и то ли ждали еще каких-то слов, то ли боялись вздохнуть. Игорь внезапно резко поднялся на ноги, замер. И все ребята поднялись тоже — плечо к плечу. А вместе с ними выпрямился и Потапыч, сдернул с головы шапку, обнажая сухие редкие волосы. У Потапыча сын был майором, он подарил старику эту полевую офицерскую шапку с твердым околышем, со звездою. И теперь не признавал Потапыч никаких других шапок, кроме армейских, с алой звездой…
6
Еще в воротах конюшни Булат громко сказал:
— Ну, Игорь, выводи Амальгаму.
Екнуло сердце, Игорь глянул на ребят, увидел, какие у всех строгие лица и что лишь только Шурка беспричинно улыбается. Игорь замешкался на минуту, и тогда Булат сам вывел лошадь из денника, вложил в его ладонь поводья.
Амальгама сразу почувствовала чужую руку, шла в поводу неохотно, вскидывала, бряцая удилами, морду, нервно прядала ушами, так что Булату самому пришлось седлать Амальгаму.
В леваде наездники с нетерпением ждали, когда Игорь вскочит в седло, но едва он вдел ноги в стремена, как лошадь заплясала, вскидывая крупом, норовя сбросить всадника, и даже коленками Игорь ощущал, что тело ее напряглось, заиграло дрожью мускулов.
— Спокойно! — приказал Булат, поглаживая лошадь по храпу. — Спокойно, Амальгама!
И — отпустил уздечку.
Лошадь с места взяла стремительной, резвой рысью, вынесла седока на круг, все ускоряя бег, круто отбрасывая крупом на поворотах, но седок словно прилип к седлу, умело натягивая удила, и это еще больше злило лошадь, и она, не обращая внимания на ломкую боль в храпу, неудержимо неслась по кругу. Желая избавиться от седока, она рванулась в сторону, к тополевым аллеям, закружила среди деревьев, намереваясь шарахнуть его о ствол. И больно заныла у всадника коленка, прижатая к бугристой коре: коленку словно обожгло. А штанина сразу расползлась сбоку по шву. Игорь еще более властно натянул поводья, так что лошадь поднялась на задние ноги свечкой, гарцуя на месте, храпя и выкатывая влажный, весь в красных прожилках глаз.
Кое-как удалось ему сломить бешенство лошади и снова направить ее на круг, но Амальгама все равно не хотела подчиняться незнакомой руке, устремилась на вытоптанное поле левады, сама понеслась прямо на полосатый барьер, и тут Игорь решил не сворачивать в сторону, напрягся в ожидании прыжка.
Поднявшись над барьером, лошадь резко подалась вниз, приземляясь, вышибла седока из седла, поскакала к конюшне. На растревоженное ржание вышел Потапыч, глянул в сторону левады, увидел лежащего на земле Игоря и, в одно мгновение оказавшись рядом с лошадью, схватил ее за узду на всем скаку.
Отряхиваясь и сплевывая с губ песок, поднялся Игорь с земли.
— Не ушибся? — бежали навстречу ребята. — Ничего?
Игорь даже усмехнулся:
— Благополучно возвратился на землю. И все-таки, хлопцы, по душе мне эта Амальгама!
Потапыч подвел лошадь, часто стригущую ушами, еще более нетерпеливо пританцовывающую, прикрикнул на нее:
— Бал-луй, черт!
— Можно? — спросил Игорь у Булата, продевая ногу в стремя.
— Крепче держись! — посоветовал тренер. — И не показывай страху.
Амальгама опять неистово носилась по полю, но Игорь терпеливо ждал, когда она вымотается и успокоится, а к тополиным аллеям он лошадь не подпускал. Почувствовав свое бессилие, Амальгама вдруг застыла как вкопанная на месте, и слышно было только ее тяжелое дыхание да похлестывание хвоста. Всадник не торопил лошадь, сидел в седле спокойно, выжидая, и несколько минут лошадь простояла на месте, потом нерешительно повернула морду к седоку — Игорь не сделал ни одного движения.
Тогда Амальгама дико заржала, и не успел Игорь спохватиться, как она уже перелетела через барьер, опять в прыжке вышибая седока.
— Пускай отдохнет, — сказал Булат, провожая взглядом Амальгаму, которая, уже успокоившись, направлялась в глухой, поросший барбарисом уголок левады.
Теперь вдвоем с Булатом Игорь следил, как тренируются наездники, как преодолевают препятствия. И ему вспоминались и другие, зимние тренировки, когда они, пятиклассники, в теплой одежде и ушанках скакали на конях друг за дружкой по заснеженному кругу и комья снега, как звезды, летели из-под копыт.
Игорь поглядывал в сторону барбарисовых зарослей и с колотьем в сердце ждал, что вот сейчас Потапыч снова подведет ему Амальгаму и он опять вскочит в седло и крепко ухватится за уздечку, чтобы лошадь почувствовала его волю.
7
В школе быстро разнесся слух о том, что Игорь Куневич бесстрашно разъезжает на непокорной лошади, что она едва не зашибла его насмерть, и вот сегодня на конезавод явилась ватага любопытных младшеклассников. Были и свои тут ребята, был и Чубарь, и Игорь подумал о том, что Чубарь наверняка пожалел, что пропустил последнюю тренировку, но теперь, видимо, успокоился, поняв, что еще долго, очень долго придется Куневичу увещевать Амальгаму.
