Боцман знает всё - Шманкевич Андрей Павлович (читать книги без .txt) 📗
За танками прошли тягачи с тяжёлыми орудиями, обоз с боеприпасами, несколько грузовиков с поклажей. Напротив дзота, где сидели моряки, у одной машины лопнул баллон, и она остановилась. Ругаясь, подбежал офицер, ткнул носком сапога в спущенный баллон и, продолжая ругаться, побежал на своё место в кабину головной машины. Колонна ушла, оставив аварийный грузовик под охраной двух солдат.
— Помочь бы надо, товарищ командир. Без дела ведь сидим, — предложил, улыбаясь, Алексеев.
— Может быть, и поможем…
— У них автоматы, — сказал как бы про себя Тиунов.
— У них автоматы, а у нас гранаты и товарищ Дегтярёв. Мы их видим, они нас нет, — в тон ему ответил Алексеев.
— Гранаты и Дегтяря в ход пускать нельзя… Штыками брать будем. Сдаётся мне, что в машине продовольствие…
— Верно, товарищ командир, смотрите. — Морозов показал на дорогу.
Один из солдат, приподняв брезент, доставал что-то из машины и, воровато озираясь, совал себе в карманы.
— Консервы, честное слово, консервы, — прошептал Тиунов.
Поодиночке они выскользнули из дзота и кустарником стали пробираться к шоссе. Пробирались осторожно, стараясь не задевать веток. Впрочем, солдаты увлеклись офицерскими консервами, а водитель был занят прилаживанием баллона, и морякам удалось подойти к ним вплотную. Пономаренко первый выскочил на дорогу со штыком наперевес… Так и не пришлось солдатам отведать офицерских консервов.
Быстро набили краснофлотцы банками свои опустевшие мешки и побежали по шоссе в сторону фронта.
— Хорошее дело штык, — басил Алексеев. — Доведись руками им шею сворачивать, так вшей бы набрался небось…
— Надо бы машину подпалить…
— Ничего, она и сама загорится.
— Как — сама, товарищ командир?
— Да так, товарищ Морозов. У меня оставалось запального шнура метра три. Один конец в бак с бензином, и порядок…
— Здо?рово! А я думал, что вы закуривали, думал, у немцев папироску стрельнули…
Все засмеялись, и даже чересчур громко. У каждого перед боем натянулись нервы. Теперь они успокаивались. Всё обошлось благополучно. И немцев побили, и трофеи забрали: два автомата, пистолет, гранаты, да ещё консервы в мешках аппетитно побрякивали. Может быть, рыбные, а может быть, и мясные. Поэтому-то и идти стало легче.
С шоссе свернули на просёлочную дорогу, с дороги — на тропинку в лес.
— Теперь бы ту избушку отыскать… — вслух мечтал Морозов.
— Не найдём — в шалаше костёр разложим. Только нужно подальше отойти, — сказал Пономаренко.
Прошли километров пять и в балке из веток и плащ-палаток соорудили шалаш. Развели в нём небольшой костёр, вскрыли тесаком шесть банок и поставили на огонь.
— Рыбные… Из немецкого леща, — заявил Алексеев, приготавливая вместо вилок щепочки.
— Это, наверно, эстонские консервы. Своих в Германии не богато… Только что-то пахнут они неважно. — Пономаренко взял одну банку и поднёс к носу. — Товарищи, тухлятина!
— А ну, эта… — Морозов понюхал вторую и выбросил её из шалаша.
— И эти обе вонючие, — заявил Алексеев.
Моряки переглянулись.
— Давайте откроем другие, — неуверенно предложил Тиунов.
Они открыли все принесённые банки, и все они издавали зловоние. Тиунов швырнул последнюю банку в угол, лёг на снег лицом вниз.
— Я больше никуда не пойду, — сказал он глухо.
Медленно догорал костёр. Ядовито поблёскивали разбросанные банки. Своими рваными пастями они как будто беззвучно хохотали, издеваясь над голодными людьми. С ненавистью смотрели на них моряки.
Вдруг Пономаренко схватил одну банку, поднял её вверх и засмеялся. Краснофлотцы с недоумением взглянули на своего командира.
— Товарищи! Мы же ничего не поняли! Товарищи! Да ведь это же… это же нам руку жмут, понимаете? Рабочие те, которые консервы делали. Разве они их для нас делали? Для немцев ведь! Для врагов своих, понимаете?
— Понимаем, товарищ командир. — Алексеев схватил вторую банку — она сразу заблестела как-то тепло и дружественно. — Тут нужна только маленькая дырочка, совсем маленькая, и банка вышла из строя, можно за борт… Молодцы эстонцы! Ой какие молодцы!..
— А ну, тихо! — сказал вдруг Морозов.
Все насторожённо прислушались и ясно услышали разрывы. Словно сотни орудий дали залп, и теперь снаряды рвались громовыми раскатами. Кто был на фронте, тот слышал этот гром, слышал и многозначительно переглядывался с соседом.
— «Выходила на берег Катюша!..» — запел Алексеев.
— «Выходила, песню заводила…» — подхватил Морозов.
— Теперь мы и без консервов дойдём, — сказал, поднимаясь, Пономаренко. — Затушить костёр. За мной.
Случай, не предусмотренный приказом
Верно, что человек не сорока — перо в перо не уродится. Бывают люди с добрым сердцем, а встречаются и такие, что мимо чужого горя спокойно пройдут. К счастью, таких людей меньше на белом свете. Многие говорят, что люди за войну стали чёрствыми. Неправда это. Можно сказать, что они стали раздражительнее, но не черствее.
Это присказка к рассказу. А вот и сам рассказ.
Война с Японией закончилась полной нашей победой. Ушёл я в последний рейс в Маньчжурию. Приказано было принять на десантную баржу одно артиллерийское подразделение для отправки на родину.
Баржа наша не самоходная. Прибуксировал нас тральщик и поставил к берегу, у небольшой китайской деревушки повыше Фугдина. С мостика открывался замечательный вид на Сунгари.
Там всё было как на старинной китайской ширме. По самому горизонту тянулись бледно-синие сопки, еле заметные на полинялом небе. Над поймой реки, над протоками, озёрами, болотами, над зарослями поседевшей осенней травы плавала сизая дымка. Картину довершали две серые цапли на песчаной косе и старая джонка с жёлтым парусом из бамбука.
Природа не поскупилась на краски, расписывая эту ширму, — видно, хотела закрыть ею всю неприглядность нищенской жизни китайцев. Они и раньше небогато жили, а японские оккупанты последнее забрали. За ветхой глинобитной стеной лепились друг к другу десятка два глиняных фанз с гнилыми гаоляновыми крышами. По узким улочкам бродили чёрные длинноногие свиньи, тощие, как борзые собаки. Вместе с ними «паслись» полуголые ребятишки. Взрослые и подростки толпились сегодня на берегу, у баржи. Они провожали нас с красными бумажными флажками, и всё предлагали свои услуги.
Но артиллеристам их помощь была не нужна. Они играючи закатили по трапам свои пушки вручную, а потом стали заводить лошадей.
Лошади все были подобраны в масть, гнедые, хотя и самой различной породы — от немецких и японских верзил до низеньких мохнатых монгольских лошадёнок.
Погрузка шла полным ходом, когда вдруг с привязи сорвался один конь, галопом подлетел к трапу и, столкнув в воду двух немецких здоровенных коней, ворвался на палубу.
Артиллеристы весело засмеялись, столпились вокруг коня. Засмеялись и матросы:
— Что это у вас за конь такой суматошный, норовит погрузиться без очереди?
Но тут один ефрейтор, уже немолодой человек, с перевязанной рукой, сказал:
— Напрасно смеётесь над конём. Он чует, бедняга, что до него очередь не дойдёт.
И так он это сказал, точно у него горло перехватило. А конёк, как услышал его голос, так сразу по палубе топ-топ к нему, уткнул морду под мышку и стал.
Смутились мы.
— Что за причина? — спрашиваем. — Почему очередь не дойдёт?
— Причина? Свечников всему причина. Видите, до какого он, разгильдяй, состояния лошадь довёл за те пять дней, что я в лазарете пробыл! Все плечи стёр… А теперь есть приказ: всех коней с потёртостями, больных и раненых оставить и заменить трофейными, японскими. Кабы не дисциплина, показал бы я ему, как за таким конём нужно ухаживать!
