До свидания, эрлюсы - Кобликов Владимир Васильевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Медаль
Два Семена в семье: дед Семен — очень старый, а внук еще в школу не ходит. Чтобы не путать их, старшего называют дедом Семеном, а младшего — просто Семкой. Дружба у них — не разлей водой! А как ей не быть, когда целыми днями Семены вместе домуют, вместе хозяйство ведут: кормят скотину, цыплят от ворон и ястребов караулят, грядки пропалывают. Даже ели Семены из одной миски — только дед съедал побольше, внук — поменьше, а если сладкое, то внуку доставалось больше. Всюду они были вместе. Вот только бегать дед не умел.
— Давай, дед, побегаем, — зовет внук.
А тот не соглашается:
— Не могу. Отбегал я свое.
— Почему? — непонятно Семке.
А как мальчишке растолковать про старость? Старость все равно что зубную боль не объяснишь, ее изведать надо.
И дед отшучивался:
— Борода, родной, мешает: борода она тяжеленная-претяжеленная.
— А ты остриги ее ножнями, — не унимался Семка, — и тогда побегаем.
— Без бороды я помру.
Семка не хотел, чтобы дед умирал.
— Ладно, тогда сиди дома, а я побегаю с ребятишками.
— Ступай, побегай. Только к Крутищу не бегай — утонешь.
Побегает Семка часок и к деду возвращается: жалко старого одного надолго оставлять да и поговорить с ним надо. Дед про все знает. А сказок помнит всяких! Чудно: читать почти не может, а рассказывает, как по книжке. Сидит на завалинке с закрытыми глазами, будто спит, а сам греется на солнышке и все говорит, говорит.
— Дед, а почему ты столько сказок знаешь?
— Потому, что у меня лысина большая.
Семка не очень понимает, почему лысина сказке помощницами опять тормошит деда расспросами.
— Волос больше теряешь — умом созреваешь.
Семка даже рот открывает, дед видит это и растолковывает пословицу:
— Как у человека волосок упадет, так он новую байку узнает. У меня раньше волос, побольше твоего было.
Семка смеется. Сколько он помнит деда, всегда тот лысым был, но сомнения свои он громко высказывать не желает и неожиданно спрашивает:
— А зачем ты лысину на солнышке греешь?
Дед Семен усмехается и качает головой:
— А затем и грею, чтобы байки вспомнить. Без тепла старикам нельзя. Сам узнаешь.
Этому Семка верит: дед всегда греется то на солнышке, то на печке…
Так и жили Семены в мире и согласии, никогда не ссорились, не ругались. Только один раз…
Дед дремал на завалинке. Семке захотелось хлебца пожевать. Вошел в дом, отрезал ломоть побольше. Стал есть и вдруг сальца захотелось с кожуркой нежной. Пошел в чулан. Там ему и попалась коробочка из-под конфет, железная. Наверное, секретная, потому что Семка ни разу ее не видел. Открыл. В коробочке бумажки разные, ключ от сундука и кругляшка белая на серой ленточке. Семка бумажки не стал трогать, а кругляшку покрутил в руках и прицепил на рубаху. Красиво. В горнице зеркало большое висит. Надо сходить посмотреться. Пока шел — позабыл, зачем, заигрался Семка. А скоро дед по внуку соскучился, в горницу зашел. Глянул на внука и ахнул.
Семка посмотрел вокруг — чего это дед? Потом на грудь, а там только ленточка осталась. Стал искать пропажу, а ее нигде нет. Пока шарил под лавками, дед сходил за крапивой. Так Семен старший впервые выдрал Семена младшего. Не очень больно. Дед ведь бегать не умел, и Семка удрал от него за огороды. Дед вдогонку пригрозил:
— Обожди, баловень, отец с работы придет, он тебе покажет. Вернись лучше! Искать потерю будем.
Семка спрятался в яме у кустов. Сесть было нельзя: чесалось от крапивы, но Семка не плакал. Он никак не мог понять, почему дед Семен, его лучший приятель, вдруг так обидел его из-за какой-то кругляшки. Вон Петька Михалев закатил под печку рубль, и то его не били, а тут кругляшок какой-то. В городе значки и покрасивее продаются. Купи да носи.
— Семушка! Иди до-мо-о-ой! — услышал Семка дедов голос.
Семка сжался в комок, словно дед мог его разглядеть за полкилометра от деревни…
Стало темнеть. Над ямой летали летучие мыши. Они бросались вниз, и Семке казалось, что это его отыскивают они в кустах. Трава кругом шуршала. А днем не шуршала. Страшно. Вспомнился ломоть хлеба и кусок сала с нежной кожуринкой. Озираясь, Семка вылез из кустов и побрел к деревне. В дом он сразу идти побоялся. Подкрался к окошку и прилип изумленный к холодному стеклу. Отец отдирал новые половицы топором, а дед Семен помогал отцу.
…Когда Семен достал кругляшку, он спросил у отца:
— Чего это на меня дед так…
Сказать, что с ним именно сделал дед, он посчитал оскорбительным:
— Вон в городе значки еще лучше. Купил и носи.
Отец покачал головой.
— Нет, сынок. Это медаль «За отвагу». Ее нельзя купить. Вырастешь, станешь храбрее всех, и тебе такую вручат.
С того дня Семка перестал интересоваться значками, а только расспрашивал деда: как стать самым храбрым на свете. И дед начинал сказку. И снова у них дружба — не разлей водой!
Вешка
Вешка — совсем не от вехи. Вешка от слова вещь. Никита не называл какую-нибудь штучку вещицей, а называл ее вешкой. И вся деревня звала мальчика Вешкой. И братья, и сестры, и даже мать.
На свою беду Никита рос слабым и некрасивым: лопоухий, ноги тонкие, плечи костлявые, рот большой, а в глазах будто навсегда застыл вопрос: «А мне можно?» Наверное, оттого, что ему часто говорили «нельзя».
— Робя, поводить в хоронючки можно?
— Не, нельзя…
— Робя, можно с вами в кедровник?
— Нельзя, головастик: еще заплутаешь.
Нельзя, нельзя… А Никите даже постоять около ребят приятно — людей он любит. Летом играют в лапту. Никита стоит в сторонке, переживает: губы вздрагивают, улыбаются. Иногда ему разрешали принести отлетевший в сторону мяч.
— Эй, большеротый, сбегай!
И он летит со всех ног, не раздумывая, лезет за мячом в заросли крапивы.
Никита любил уходить в тайгу. Там хорошо: никто не даст подзатыльник, не назовет головастиком, можно поиграть с бельчатами. И тайге Никита по сердцу пришелся: смышлен, ласков, добр. Тайга открылась Никите: то медвежонка ему покажет, то к лисьей норе приведет, то ягодами накормит. Без подарка не отпустит своего маленького некрасивого друга.
Каждый раз, возвращаясь из тайги, Никита подходил к ребятам и говорил:
— Робя, а у меня есть вешка.
— Эка невидаль, — и находка исчезала в чужом кармане.
— Робя, а поводить можно?
— Куда тебе, Вешка, водить! Помрешь неотводой.
Никита улыбался своей вздрагивающей улыбкой и отходил в сторону…
Как и все, Вешка готовился к походу в тайгу с ночевкой. Он сам сладил себе заплечный мешок. Выпросил у матери сала, яиц, бутылку молока, хлеба. К месту сбора пришел раньше всех. За ним стали подходить и другие. Многие с настоящими ружьями, с топориками, самодельными кинжалами — в тайге всякое случиться может. Совсем собрались тронуться в путь, и тут ребячий атаман — Митяй-медвежья голова — вдруг с прищурочкой поглядел на Никиту:
— А ты куда, Вешка, собрался?
— С вами, в тайгу.
— С нами? — Митяй расхохотался.
Глаза Никите застелили слезы. Он ничего не видел, не слышал ребячьего смеха. Словно вынули его доброе маленькое сердце и наступили на него озорной ногой.
Он опомнился, когда шумная ватага уже была на краю села. Домой Никите возвращаться нельзя — засмеют. «Пойду в тайгу один. И зайду подальше ихнего», — решил он.
Шел Никита долго. Уже тайга предупреждала его незнакомыми тропинками. Солнышко давно перебралось с левой стороны на правую и спряталось за верхушками деревьев, а он все шел.
Сердце у Никиты отходчивое. Он забыл про обиду и даже пел песни — чужие и свои. Сочинять их легко: смотри по сторонам и пой про то, что видишь. А кругом огромные деревья-молчуны, смышленые белки-летяги, кедровки, клесты…
