Нежданно-негаданно - Ермолаев Юрий Иванович (книги бесплатно читать без .TXT) 📗
— Не поехала мать — не на кого хозяйство оставить. Бабка-то Пелагея простыла, — объяснил Яша и спохватился: — Ухи-то оставьте хлебнуть. Небось я с дороги.
Мы так и прыснули.
— Чуешь, когда прийти, — пробасил с полным ртом Женька. — Прямо к обеду подгадал. А правило знаешь? Кто не работает, тот не ест.
— Поем и наверстаю, — добродушно оборонился Яша.
Дед Аким подлил нам в миску ухи, и мы отдали её Яше. А сами принялись есть тушёную картошку с мясом.
Сначала мы не слушали, о чём говорят старики. У них свои разговоры, у нас свои. Но когда самый пожилой старик принялся уговаривать деда Акима рассказать о каком-нибудь его подвиге в партизанском отряде, мы подсели поближе и тоже начали упрашивать Акимыча.
— Расскажи, деду! Припомни что-нибудь, — попросили Яша с Андрюшей.
А Женька добавил для смеха:
— Мы уже уши развесили.
— Будь по-вашему, расскажу про мой самый что ни на есть геройский поступок, — сдался дед Аким и, подмигнув дедам, задребезжал своим тенорком: — Это только разговоры, что я воевал. Меня от армии ещё до войны отставили. По причине моей хлипкости. Сейчас я седой да заросший, так за деда схожу, а годков тридцать назад меня в городе на вечерние кино, стало быть, не пускали. Иду, бывалоча, со своей подружкой, а контролёр — цап за шиворот: «Давай, мальчонка, поворот, рано тебе вечеряться». А вглядится, так извинения просит: «Проходите, мол, товарищ, пожалуйста». Вот и в партизанском отряде меня на особом, нестроевом положении держали. По такому случаю и приставили к кухне — поварихе помогать. Однажды, помню, возвращаются наши из разведки и докладывают командиру: стоит, мол, на шоссе трёхтонка, полная провизии, а кругом ни души. С продовольствием у нас в тот момент туговато было. Ну, командир и отрядил ребят побойчее эвакуировать это самое продовольствие. Вернулись, значит, они и три полных мешка нам сгрузили. Только повариха принялась вытряхать из них консервы, прибежал кто-то из штаба и велел ей к нашему дохтуру явиться. Ушла она, а я подкрепиться сел. Невдомёк мне, зачем её дохтур вызвал. Кухню-то нашу в последней перестрелке разбило, страх как есть хотелось. Вскрыл я складешком банку, съел кусок мяса, потом ещё маленько, тут повариха и вернулась. Поглядела на меня, да как ахнет: «Ты что ж это делаешь, ирод? Дохтур анализ будет производить, пока ничего не велел трогать! Продовольствие-то, должно, отравлено». Я как услыхал это, белее снега стал. От пули или там мины какой погибнуть ещё куды ни шло, а от свиной тушёнки неохота. И такая тут на меня злость нашла! «Ну, думаю, раз мне конец, подзаправлюсь перед смертью как следует». И доел всю банку. Сижу и жду, когда меня судорога скрутит. А сам чую, как сила во мне после голодухи возрождается. Пошёл я к врачу и доложил ему о своём состоянии. Он тут же меня на койку. Давай вертеть, щупать, чисто курицу на рынке. Вот так через меня и выяснил, что продовольствие годное и дюже вкусное.
Колхозники вместе с Акимычем дружно захохотали, а я даже не улыбнулся. Зря мы уши развесили. Какой же это рассказ о смелом поступке! Ну почему многие взрослые так несерьёзно относятся к нам? Хотел я поподробнее расспросить у этих стариков о сыне бабки Анны, но передумал. Разве они что путное скажут? Опять всё в смех превратят. Вон они до сих пор никак успокоиться не могут. У деда Акима даже глаза от смеха заслезились. А что тут смешного? В самом деле ведь мог отравиться.
После обеда старики расположились в тени на отдых, а мы пошли снова убирать делянку. Нам не терпелось скорее показать леснику свою работу.
Закончили мы уборку на третий день к вечеру. Разыскали лесника и доложили:
— Делянка убрана!
— Можете осмотреть!
— По такому случаю ферверк учинить надо, — вмешался в наш разговор дед Аким.
— Вот ты, Акимыч, и сходи к ребятам, — обрадовался лесник, — погляди, как они справились, и мусор сожгите.
— А вы разве не посмотрите? — спросил я лесника.
— Как же, обязательно посмотрю. Со специальной комиссией по лесу ходить буду, — ответил он и кивнул в сторону Женьки: — Его дядя в ней главный.
Это меня обрадовало. Значит, дядя Миша увидит нашу работу. Может, и моему деду что-нибудь скажет.
Повели мы нашего ревизора на делянку. Дед Аким сразу стал серьёзным и придирчивым. И листья-то у деревьев, которые жучки источили, мы не срезали, и кучи с мусором близко к стволам сложили. Одну велел даже перетащить.
— А то, как запалим, взовьётся огонь и слижет у берёзок кору.
Мы оттащили мусор подальше.
Но в конце концов дед Аким нас похвалил:
— Выйдут из вас работники. По совести всё прибрали. — И стал искать сухую берёсту, чтобы поджечь мусор.
— А фейерверк? — напомнил ему Яша.
Дед Аким крякнул и махнул рукой:
— Ладно, устрою.
Он нашёл в самой дальней от деревьев куче мусора длинную палку, расщепил её с одного конца и воткнул в макушку кучи. А в расщелину вставил сосновую ветку с сухими хвойными кисточками. Потом поджёг кучу в нескольких местах. Мусор быстро разгорелся, и огонь побежал вверх по палке. Дед Аким весело объявил:
— Ну, счас начнётся! Разбегайтесь за кудыкины горы!
Не зная, что будет, мы отошли от кучи подальше. Фейерверк в самом деле получился. Как только огонь коснулся сухих сосновых кисточек, они вспыхнули и заискрились в воздухе, точно маленькие трассирующие пульки.
— Чем не салют? — крикнул дед Аким. — Вам, в честь хорошей работы.
Мы дождались, пока прогорят обе кучи, засыпали угли землёй и вернулись на нашу стоянку, то есть на то место, где мы обедали и спали. Дед Аким тотчас подошёл к леснику, приложил руку к своему вконец изношенному картузу и отрапортовал, точно всё ещё находился в партизанском отряде:
— Осмотр местности произвёл. Делянка прочищена на совесть. Ферверк для ребят соорудил.
Вот бы он так моему деду доложил!..
Глава двадцать вторая. Клеенчатый свёрток
Наступила пятница. Вечером мы должны были уйти домой.
— Пойдёмте через хвойный бугор, — попросил нас Яша, — может, я там ёжика словлю. С ёжиком мне мамка не будет мешать заниматься. Я его научу яблоки к себе в домик таскать.
— Ёжики и без твоего ученья яблоки в норы таскают, — сказал Женька.
— Так то к зиме, — возразил Яша, — а у меня в любой день будет и для потехи.
— Я прошлым летом видел ёжика на хвойном бугре, — сказал Андрюша, — покажу, где.
Но после обеда, когда мы подпалили последнюю кучу мусора на новой просеке, за Андрюшей приехали на мотоцикле отец с матерью. Мать у Андрюши очень красивая. Высокая, даже немного повыше отца, стройная, с чёрными, зачёсанными назад волосами. Андрюша чем-то походил на неё.
Мать отчитала Андрейку за то, что он не приходил ночевать. Об этом они, оказывается, не договаривались. А потом сказала:
— Умойся и едем. Я тебе пальто присмотрела в городе.
Андрюша поглядел на нас, развёл руками: дескать, ничего не поделаешь, и побежал умываться. Минут через десять они укатили. А Яша, Женька и я пошли домой через хвойный бугор.
— В войну в этих местах партизаны хоронились, — сказал Яша, — отсюда они в разведку ходили, вражеские машины с оружием взрывали. В краеведческом музее фотография есть, что они от фашистского штаба после налёта оставили.
Мне тут же пришла в голову мысль: узнать о каком-нибудь партизанском подвиге, про который ещё ничего не известно, и сообщить о нём в музей.
Только я так подумал, как Женька выхватил у меня компас и объявил:
— Мы отряд неуловимых мстителей. Идём наносить удары за погибших товарищей, — и спрятался в кустах от воображаемого вражеского патруля. А потом перебежал к сосне, да как закричит в восторге: — Вот это соснища! Втроём не обхватим.
В самом деле, у нас троих руки не сошлись.
— Сколько же ей лет? — ахнул Женька.
— Боле сотни, — решил Яша, и мы все трое задрали вверх головы.
Сосна была величественная. Метрах в четырёх от земли она расходилась на два ствола. Один зелёный и густой, а на другом уже были сухие ветки. Расщелина между ними широкая, прямо как трон. Забраться бы и посидеть на ней. Да как? Ниже расщелины на сосне не было ни одного сука. Только из середины трона росла в сторону зелёная ветка. Точно опахало какое.
