Женька-Наоборот - Лойко Наталия Всеволодовна (книга регистрации txt) 📗
Глядя куда-то в пространство, Валентина Федоровна сказала:
— Беда, что Коля Ремешко столько болеет. Замечательный паренек! О чем ни попросишь, все выполнит.
Вместо того чтобы изъявить желание стать таким же, как Коля, Женя медленными глотками допил свой чай и лениво заметил:
— Бывают такие умники… Вот с ними и толкуйте о своей драгоценной физике. А мне, извините, пора домой.
Валентина Федоровна готова была снова вспылить, но ей представился дом Перчихиных. Про себя она назвала его «холодным домом». Так отчетливо все представилось, вплоть до стола, за которым Жене запрещено заниматься, что она мирно сказала:
— Ты погоди… Насчет физики и ты не сплошал…
Но Женя не слышал ее похвалы. Он уже был за дверью.
Вскоре, вслед за звонком, в буфет повалила ватага ребят.
Они видели, что классный руководитель восьмого «Б» сидит, подперев щеку, а перед ним два пустых стакана и тарелки, обсыпанные черными зернышками мака. Одна девочка шепнула другой:
— Интересно, о чем она так задумалась?
Валентина Федоровна размышляла, как ей дальше быть с Женей. Главное, не торопиться. Начать с небольших поручений, с дел, которые ему по плечу. А там будет видно… Однажды на лекции по методике преподаватель привел им, будущим педагогам, пословицу: «Путешествие в тысячу миль начинается с одного шага».
Вот и решай, каким будет первый шаг.
17. Опять в отсутствие Тани
Когда Таня была еще маленькой, она открыла один жестокий закон: то, что случилось в твое отсутствие, произошло без тебя, выглядит страшно интересным, невыносимо заманчивым.
Не выбежишь вовремя во двор, пропустишь урок, собрании, вылазку в лес — после терзаешься. Только и слышишь: «Помните, как мы промерзли, заблудившись на лыжах? Здо?рово было!», «Помните, как Борька на химии грохнулся вместе с мензуркой?» И опять: «Здо?рово было!»
Вот и сейчас… Таня вместе с другими «пытливыми» прибирает по случаю закрытия выставки актовый зал. И слышит со всех сторон:
— Помните, как ботаник разволновался? У каждого экспоната: «О-о-о!»
— А возле сада будущего раз двести протер очки!
Таня отсутствовала, когда преподаватель ботаники Ян Мартынович Круминь осматривал замечательные изделия их клуба. Она вместе с Женей готовилась к контрольной по математике. Она — человек долга. Теперь приходится молчать, слушать, как другие вопят:
— А после-то… Всех нас вытащил в парк, чтобы «прикинуть на место опыт тысячелетий»…
— Помните: «в волнующей перспективе»? Ха-ха! — хихикала, разумеется, Верка.
Остальные радостно восклицали: «Да, да!» Таня убеждена, что все, о чем они вспоминали, было волнующим. Не трудно представить себе картину: высокий, худощавый Круминь, окруженный ребятами, шествует по бывшему пустырю, или, как он всегда выражается, по земельным владениям школы. Лицо у Яна Мартыновича мечтательное, чуть воспаленное от ветра и солнца, брови выцвели добела. Весной почти все уроки ботаники проходят у него под открытым небом.
Он готов сутками не уходить с «земельных владений». Он любит молодой, недавно созданный парк и хочет, чтобы этот парк остался в памяти каждого из ребят самой родной, самой любимой точкой на земном шаре. Он даже требовал этого, выступая на первомайском вечере.
И вот вместе с таким человеком некоторые счастливцы обошли весь участок, обсудили, что и где еще посадить, как сделать дорожки школьного парка такими же яркими, радостными, как в саду будущего. А Таня не ходила, не обсуждала…
— Ты бы слышала, Танька, говорит Петя-Подсолнух, — какой у нас разгорелся спор! Не знали, чего хотеть… С дорожками, например. То ли добывать кирпич разных оттенков, чтобы выложить его красивым узором, словно ковер. — Петя плавно провел рукой над затоптанным полом зала. — То ли пустить и дело цветной песок, или пеструю гальку, или шлак. Знаешь, бывает такой голубоватый шлак? — И давай расписывать товарную гавань, полную сокровищ, необходимых в дорожном деле.
Как будто Таня и экскурсию пропустила!
— А после, — не унимается Петя, — мы тут же, на воле, вместе с Яном Мартыновичем и Валентиной Федоровной перепели все песни на свете. Здо?рово было…
Вот так и прозевываешь самое интересное.
На выставку пришли работники комсомольского райкома, долго бродили по залу. Многие были при этом. Таня, конечно, — нет. Неизвестно, восклицали ли эти серьезные посетители возле каждого экспоната: «О-о-о!», но сегодня радиоузел объявил на все этажи, что райком комсомола предложил сохранить выставку, сделать ее передвижной. Для обмена опытом между школами.
Разве это не здо?рово?!
Сооружения и рисунки, всю коллекцию садово-парковой архитектуры переносят на время в комнату рядом с библиотекой. Переносят бережно: экспонаты стали общественным достоянием. Большой лист с зеленым пингвином, в клюве которого приглашение «всем-всем!» заходить на выставку, аккуратно снят и скатан в тугую трубку.
Таня провожает глазами уплывающую из зала панораму Петергофского парка. Эту панораму она делала вдвоем с Алешей, так же как и макет пейзажного парка… Когда Таня тоненькой кисточкой, обмакнутой в золотую краску, наводила последний блеск на статуи, на скульптуры каскадов, Алеша рассказывал ей, как зверски гитлеровцы разрушили Петергоф и как он вновь засиял, восстановленный ленинградцами. Алеша с дедом сфотографировали и дворец и многие из фонтанов.
Ну, скажите, где справедливость? Некоторые со своими дедушками раскатывают по всей стране, знакомятся со знаменитыми памятниками, а рядом существуют пасынки, которым от их домашних достаются не радости, а побои. Бедняга Женька! Ради него Таня готова пропустить любое захватывающее событие. Зато ради Рязанцева пальцем не шевельнет! С ним она не только разговаривать — здороваться не желает.
Так, во всяком случае, получилось…
Это произошло наутро после их ссоры, после того как Алеша неизвестно за что выставил Таню в переднюю. Утро после дождя было прохладное. Таня, озябнув, припустила во всю прыть. Алеша нагнал ее у ворот и сказал как ни в чем не бывало: «Здравствуй! Ты что бежишь, разве опаздываем?» Можно было ответить: «Здравствуй», — и дело с концом. Но Таня с вечера приготовила фразу: «В жизни не буду с тобой здороваться! Вовек руки не подам». Эти слова, возможно где-нибудь вычитанные, пришли ей на ум, когда, распрощавшись с Женей, она перед сном собирала портфель. Утром, застигнутая врасплох, она их в точности повторила.
Не придержала язык. Теперь ходу назад нету.
Трудновато отворачиваться при каждой встрече, и вообще нелегко удержаться, чтобы ни разу за весь день не поглядеть на Алешку — ну-ка, какой у него вид после их окончательного разрыва? Сейчас Таня кое-что незаметно высмотрела. Вот он (очень печальный!) одернул куртку, вот снял со стены и вынес из зала большой транспарант: «Цвести садам на месте полигонов».
Вот вернулся, высунулся в окно, машет кому-то рукой. Кому машет, Таня не собирается выяснять. Кстати, она торопится: они с Женей условились встретиться около пяти в мастерской. У нее дома сегодня нельзя: отец наприглашал своих фронтовых друзей.
Пора идти, а ноги не слушаются. Кто поручится, что без тебя не произойдет ничего интересного? На прощание Таня медленно оглядывает актовый зал. Теперь, когда стены освобождены от рисунков и надписей, глазу заново открылось много изъянов. Трещины, пятна, потеки… Особенно в левом углу. Мартовской оттепелью крыша, увешанная сосульками, дала течь. Крышу поправили, но следы аварии до сих пор уродуют стены и потолок.
— Зал-то какой! — восклицает Таня. — Вот облезлый! Как же в этом страшилище устраивать выпускной бал? Как же будет с праздником «Здравствуй, лето!»?
Высказалась и ушла, не подозревая того, что сама же дала толчок новым событиям.
…Женя Перчихин сидел за столом Савелия Матвеевича, обшитым линолеумом, украшенным клейкими зелеными веточками, заменившими в стакане давно увядшие маргаритки. Женя доедал бутерброд. Поскольку сыр был уничтожен в первую очередь, он жевал один хлеб. Покосившись на черную корку — мачехи всегда кормят пасынков черными корками! — Таня полезла в портфель за яблоком.
