Иду в неизвестность - Чесноков Игорь Николаевич (лучшие книги читать онлайн txt) 📗
По окончании гимназии Владимир твёрдо решил посвятить себя химии, одной из интереснейших и необходимых наук. Он узнал о том, что в Гёттингенском университете в Германии преподавал один из выдающихся химиков профессор Тамман, занимавшийся кристаллизацией жидкостей и металлов под влиянием различных воздействий на них. Визе поехал в Германию и поступил в Гёттингенский университет. Отец смог выделить ему на время учёбы небольшое содержание. Визе очень увлёкся химией. Тамман заметил и выделил его как способного студента.
Наряду с трудами по химии, физике, математике, философии, Владимир начал читать книги по истории, географии и обнаружил при этом, что больше всего его почему-то интересуют вопросы географических открытий.
Тяга к географии, к путешествиям всё возрастала. А когда он прочёл попавшуюся ому однажды на глаза книгу выдающегося норвежского полярного путешественника Фритьофа Нансена «Во мраке ночи и во льдах», решение пришло окончательное. Визе оставил химию.
Вернувшись на родину с дипломом об окончании философского факультета Гёттингенского университета, он твёрдо решает пуститься в какое-либо путешествие в Арктику.
Однако чем мог быть он полезен в подобном путешествии? Нужна была какая-то «полярная» специальность. Визе слушает лекции па кафедре географии и этнографии Петербургского университета, обучается обращению с различными приборами для проведения геодезических, геомагнитных, гляциологических, гидрометеорологических наблюдений. В летний период 1910 и 1911 годов он с другом и ровесником геологом Павловым на собственные средства отправляется на Север па Кольский полуостров, со своей программой научных исследований.
В результате этих поездок Визе опубликовал серию статей но этнографии саами, коренной народности Кольского полуострова.
Павлов увлечённо обследовал край в геологическом отношении. В своих трудах по результатам двух экспедиций он указывал па возможное наличие богатейших залежей ценных полезных ископаемых в недрах полуострова. Однако никто в то время не прислушался к голосу безвестного молодого учёного, проводившего самостоятельные исследования.
Когда в газетах появилось известие о готовившейся Первой русской экспедиции к Северному полюсу, Визе и Павлов поспешили к Седову. Оба они сразу попили, что подобная экспедиция — именно то, к чему они стремятся.
Как только «Фока» встал па зимовку, Визе развернул широкий комплекс наблюдении. Он стал заведовать гидрометеорологической частью научных исследований. На время его отлучек в геодезические походы замещал его на «Фоке» Пинегин, которого обучили обращению с приборами.
Николая Васильевича Пинегина Седов относил к тому же типу энтузиастов-путешественников, кто, вкусив странствии однажды, остаётся приверженным им навсегда. А тем более странствиям по Северу. Именно поэтому Пинегин стал первым, кого Седов пригласил с собой в экспедицию.
Во время встреч и совместных работ в 1910 году на Новой Земле, куда Пинегин, студент Петербургской академии художеств, направился по собственной инициативе «на этюды», Седов неплохо узнал этого живого, увлечённого, энергичного человека, неутомимого ходока, страстного охотника, интересного собеседника.
Многое успел повидать в жизни Пинегин за свои двадцать девять лет. Не одну профессию сменил он, прежде чем стать художником. Юношей он со странствующей труппой бродил по волжским городкам, служил землемером в Саратове, чертёжником на Восточно-Китайской железной дороге. Будучи уже студентом, организовал экспедицию, чтобы пройти давно заброшенными старинными водными путями из реки Камы в Вычегду и Северную Двину. Затем совершил походы в Прибалтику и на Мур-ман. На гонорар в сто рублей, полученный за очерки о Севере, Пинегин отправился в 1910 году на давно манившую его Новую Землю, где и познакомился с Седовым.
Николай Васильевич с радостью согласился на приглашение Седова пуститься в новую экспедицию. Он влюбился в дивную красоту полярной природы. Помимо этого, с некоторых пор он испытывал страсть и к путешествиям, позволяющим увидеть и узнать много нового, необычного.
Выхлопотав себе академический отпуск, Пинегин срочно обучился работе с фотоаппаратом и кинокамерой, запасся холстами, кистями, красками.
Седов старался сделать членов экспедиции единомышленниками, которые воспринимали бы его устремления, как свои. Это позволяло ему чувствовать себя увереннее, чем тогда, когда он только решился на осуществление задуманного.
Правда, не всё окружение оказалось единомышленниками. Кушаков был больше хозяйственником, нежели учёным. Впервые оказавшись в экспедиции, он не всегда понимал всего, что требуется от её участников, порой пытался насаждать порядки, казавшиеся ому единственно правильными, в грубо-приказном порядке разговаривал о, командой и стал в некотором роде белой вороной в экспедиции. Но Седов терпеливо наставлял врача, легко сглаживал острые углы в его отношениях с товарищами, и особых хлопот Георгию Яковлевичу ого хозяйственный помощник пока не доставлял.
Беспокойство вызывал Захаров. Мало того, что в свои тридцать шесть капитан выглядел едва ли по на пятьдесят. На зимовке он вовсе скис. Вести наблюдения отказался: не нанимался, мол; постоянного занятия себе не отыскал. Целыми днями он просиживал в кают-компании за шашками или шахматами либо валялся в каюте с книгой в руках. Николай Петрович оказался вовсе не приспособленным к продолжительной ходьбе и вообще к походной жизни. Однажды, когда Седов, Пинегин, Захаров и Шестаков ходили на матёрую землю разведать моста для постановки знаков, Захаров настолько выдохся па обратном пути, что лёг на снег, по доходя пяти километров до судна, и отказался идти дальше. Пришлось Седову оставить с ним Шестакова и выслать с «Фоки» парту с упряжкой.
С наступлением полярной ночи Захаров становился всё более неподвижным. Лишь изредка по настоянию Седова или Кушакова Николай Петрович сходил ненадолго с судна. Потоптавшись немного вокруг «Фоки», капитан, замёрзший, возвращался в помещение.
ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ
На чёрном холодном небе — лишь бесстрастная луна сияющей серебряной монетой в окружении далёких жемчужин-звёздочек. Белый мертвенный свет луны скупо вырисовывает силуэты сказочных замков — цепи дальних новоземельских гор, скользит по голубым склонам заснеженного Панкратьева полуострова, растекается по призрачной ледяной пустыне, оставляя здесь приметные тени лишь у завьюженного тёмного корабля, небольших построек близ него да под сиротливым сонным айсбергом за кормою «Фоки».
Полярная ночь.
Потрескивают от крепкого мороза снасти, возятся, поскуливая, собаки в своих снежных конурах. Неслышно и едва заметно высеивается из двух тонких труб — в носу и на надстройке — тёплый дымок, признак человека, жизни на корабле. Другой признак — несколько жёлтых круглых пятен света от керосиновых ламп — по правому борту надстройки и в палубных зарешечённых носовых иллюминаторах кубрика.
В надстройке светятся иллюминаторы кают-компании. Здесь в послеобеденное время собрались обитатели этой части «Фоки».
Во главе стола склонился над широкой доской-планшетом, обтянутой ватманом, обложившись чертёжными инструментами, Седов. Он по-экспедиционному обрит наголо, без усов и бороды. Поверх кителя с виднеющимся белым подворотничком надет светло-серый свитер. Печки не справляются с леденящими морозами и частыми штормовыми ветрами. Внутри «Фоки» термометры показывают не выше 12 градусов по Цельсию, а по ночам температура падает в каютах до 6–5 градусов. Потеплее в кубрике, расположенном внутри корпуса судна.
Седов намурлыкивает какую-то незатейливую мелодию и с видимым удовольствием трудится, вычерчивая новую карту Панкратьева полуострова.
Справа молча сидит перед астрономическим ежегодником и тетрадью с колонками цифр сосредоточенный Визе в синей вязаной фуфайке. Он обрабатывает наблюдения, сделанные им во время работ, — определяет места трёх приметных мысов к югу от места зимовки.
