Метели ложаться у ног - Ледков Василий Николаевич (читать книги онлайн без .TXT) 📗
— Пастухи, говоришь? — с ноткой сомнения в голосе опросил человек-молва. «Это же как раз тот случай с Сэхэро Егором!»
— Да, трое их было, — выложил спешно Туси, не дав высказать свою догадку человеку-молве.
— Может быть, — согласился тот и не стал разматывать нить разговора, хотя он слышал, что Делюк усыпил именно трех пастухов, которые гнались за Сэхэро Егором. Человек-молва видел: Туси слишком высокомерен и самоуверен, он убежден, что всё знает и видит наперед, а потому лучше промолчать.
— Такие вот дела, — сказал Туси и добавил: — С одним-то Сэхэро Егором можно ещё жить: по полсотне, самое большое по сотне и по две сотни оленей угоняет. Это для большого стада — что котелок воды с озера, в пургу и в туман не меньше откалывается. Зато пастухам нет времени бока отлеживать. В прошлый раз, правда, этот двуногий волк побольше кусок отколол. Тоже наглеет. Да вот другие сэхэро егоры не появились бы. Игна Микит, тот тоже не страшен, да и, говорят, ленив стал на подъем.
— Всё может быть, — немногословно заключил человек-молва, потому что по слухам он знал, что Делюк крайне бедный человек.
— А Делюк-то сам… кто? — будто уловив мысли человека-молвы, спросил Туси и сам же ответил: — Бедняк-бедняком!
— Не оказал бы, — возразил всё же человек-молва и стал пояснять: — Сам я то не видел. Не знаю. Врать не хочу. А слухи идут, у него что-то около шестидесяти оленей было. Да вот Сядэй Назар, добрая душа, слышно, двести оленей ему отвалил. Просто так, ни за что!
— Вот светлая голова — Сядэй Назар! — от радости Туси даже подпрыгнул. — Не перевелись ещё люди! И я бы для Делюка полтыщи оленей не пожалел!
— Это — почему же? — подозрительно посмотрел в лицо собеседника человек-молва.
Туей многозначительно поднял указательный палец и сказал:
— Думать надо!
— Думать-то можно… Но кто знает, какую лямку потянет этот Делюк? — после недолгого молчания сказал человек-молва и снова взглянул в плоское, самодовольное лицо собеседника.
— Вот именно! — подхватил Туси. — Надо сделать всё, чтобы он нашу лямку тянул, пелеем был.
— Тру-удно в чужую душу заглянуть. Невозможно, — сказал человек-молва.
— Это верно, — согласился Туси. — Эта голытьба всегда самыми честными и непогрешимыми себя считает. Но всё же добро можно только добром откупить.
— Это так, но играть… с шаманом?..
— Шаман — тоже человек. Не за рванью же ему идти! Его слово и голова — вот что нужно нам прежде всего! — сказал Туси, и плоское лицо его от этих слов, которые показались ему неоспоримо умными, расплылось в улыбке.
— Твои слова да Нуму в уши! — поддержал человек-молва.
— Ся! Шаманы, говорят, всё слышат, если о них речь, — лицо Туей будто окаменело, узкие глаза расширились и забегали. Показывая подбородком на макодан, он намекал, что день-то солнечный и небо без единого облачка.
— Я тоже слышал об этом, но что мы плохого говорим? — заявил человек-молва.
— Вообще-то да: твой язык правду говорит, — согласился Туси.
В полдень человек-молва уехал. Взлетая на холмы и спускаясь в низины, неслась по тундре и резвоногая упряжка Туси. Он спешил рассказать новость своему соседу и другу Ячи, оленье стадо которого минувшим летом перевалило за пять тысяч голов.
Стоустая молва ходила пешком, плыла на лодках и к беднякам, которых в тундре много, как комарья летом. И у них на устах было одно и то же: Делюк! Весть о появлении нового шамана они встречали настороженно — богачи и шаманы из одной глины слеплены Нумом! — о проделках Делюка слушали с любопытством и вниманием, проникновенно и, наконец, не скрывая своей радости, заключили:
— Свой шаман. Хорошо!
Делюк сидел возле чума на нарте и усердно строгал из оленьего рога пуговицу для постромки. Он ни о чём не беспокоился. Женщины в чуме были заняты своими делами, олени паслись возле стойбища на пойменном лугу реки Урер. Делюк никого не ожидал и сам никуда не спешил, а потому всё его внимание было обращено к белой косточке, по поверхности которой, поскрипывая, скользило острое лезвие шиловидного мастерового ножа — пяхар.
Лай любимой собаки Хакци заставил Делюка поднять голову. Недалеко от себя он увидел две оленьи упряжки. Два приземистых и широких в кости человека в нарядных малицах, важно вышагивая, уже подходили к нему. Лицо у одного было широкое, круглое, с приплюснутым носом. Лицо у другого было узкое, длинный нос был похож на корму перевернутой лодки. Увидев такой контраст, Делюк невольно улыбнулся.
— О! Здорово, веселый человек! Молодые люди быстро растут, и не сразу узнаешь, чьи они. Веткой дерева какого рода ты будешь? — заговорил круглолицый, пожав руку Делюку и рассматривая его с нескрываемым любопытством. — Я же — Туси из рода Нохо.
От неожиданности Делюк смутился, отступил на шаг и медленно смерил собеседника взглядом. Он прекрасно знал, что все люди считают Туси одним из могучих корней, на котором надежно держится громадное ветвистое дерево человеческих родов Большеземельской тундры. Так близко ещё не приходилось видеть ему этого человека.
— Здорово! — сказал и узколицый и, отпуская руку Делюка, добавил: — Меня зовут Ячи из рода Туи.
Имя второго богача не особенно удивило Делюка, хотя он подумал: «Почему же они вместе ездят, если у них стойбища разные?»
Туси будто уловил мысли Делюка и сказал:
— Живем-то мы с Ячи в разных стойбищах, да вот договорились вместе съездить в стойбище своего друга Сядэя Назара и послушать, о чем земля говорит. А тут чум увидели. Как не заедешь? Надо знать, кто живет по соседству.
— Родом-то я известен, но меня самого мало кто знает, — заговорил Делюк. — Имя моё Делюк ничего не говорит, отец и деды мои Паханзедами были.
— Велико дерево вашего рода! — вставил удивленно Ячи, но получилось как-то неестественно, даже притворно.
От цепкого взгляда Делюка это не ускользнуло.
— Велико, конечно! — согласился и Туси. — А отец-то у тебя кто?
— Сэрако звали его.
Круглое лицо у Туси сделалось жалостливым.
— Год назад я слышал, что бедняжка ушел. Славный был человек! У старика, говорят, кость сердца сломалась, — сказал он, ни на миг не забывая о цели своего приезда. В душе он был рад такому ходу разговора, была теперь причина, чтобы разжалобиться и войти в душу. На это он и рассчитывал, когда ехал сюда. Но Делюк и рта не дал раскрыть.
— Добрые слова в чуме говорят, — сказал он и, шагнув к чуму, взмахом руки дал понять, чтобы гости следовали за ним.
Ни Туси, ни Ячи не хотелось идти в чум, где лишние глаза и уши, но закон гостеприимства нельзя перешагивать, а потому оба они покорно шли за Делюком.
Когда все трое мужчин, подогнув аккуратно ноги, сели на оленьи постели, на латах перед ними появился стол на коротких ножках, заваленный поджаренными на огне оленьими ребрами. Пища богов! Возле ребер на столе стояла деревянная чашка с темной оленьей кровью.
Разговор в чуме не клеился, а потому Делюк сказал, показав на мясо:
— Вчера я его застрелил.
— Дикий? — отвесил челюсть Ячи.
— Да, — сказал Делюк. — Ветер был сильный, и олень даже не учуял близость человека, на пять саженей подошел к краю ивняка, где я сидел в засаде. Стрела насквозь пронзила его.
— И по крови видно, что дикарь. Густая она, да и мясо приятно сладит, — со знанием дела рассудил Туси. — А у нас почему-то до них и руки не доходят. То ли день короток, то ли дел невпроворот. В юности-то я обожал охоту на дикарей, не один долгий весенний день потушил на их тропах, хотя в стаде отца было уже более десяти тысяч оленей. Потом их «сибирка» свалила, всего треть выжила, но, к счастью, стадо снова вспыхнуло.
— Что богом запалено — не потухнет навсегда, — вовсе не к месту вставил Ячи.
Делюк будто не слышал этих слов. Он обратился заинтересованно к Туси:
— Теперь-то у тебя много оленей?
Туси повернул плоское лицо в сторону Делюка, долго молчал, думая, что как раз удобный случай предложить ему оленей, но рассудил: рано, это будет выглядеть наигранно и наивно, а потому сказал:
