Карфагена не будет - Шустов Владимир Николаевич (онлайн книга без txt) 📗
— Ведь я вас не зря в Темный бор привел. Позавчера довелось услышать разговор. Никита собирается сюда. Пусть являются теперь, поищут грибочков, а их тут — кот наплакал. Смехота! Якишев лопнет от злости. Знаете, что сказал он, когда мы у Сафоновых огород очистили? «Прекратите, говорит, разбой. У Сафоновых восемь ребят и отец инвалид: фашисты грудь прострелили из автомата!» Вишь, разбойниками нас выказывают, а много ли мы взяли-то!
— Про Сафонова он верно сказал, — заметил Демка.
— Верно! А ты почему лазил?
— Не полезу больше.
Ленька замолчал. Он мечтательно смотрел в синеву неба и чему-то улыбался.
Мечта — великое дело. Она-то и делает жизнь интересной, изобретает машины, находит новые металлы.
Оказывается, и у Леньки имелась она, живая, лучезарная, дерзкая.
Прочитав однажды о том, что есть на свете чудесное дерево — артокарпус (на нем растут плоды, заменяющие людям хлеб), Ленька размечтался. Он не думал о том, чтобы вырастить хлебные деревья у себя, нет! Он мечтал сконструировать и построить новый, совершенный комбайн. По мысли изобретателя эта машина будет убирать, обмолачивать, сушить и молоть зерно на муку прямо в поле. И тут же в поле, если нужно, выдавать людям готовую продукцию: хлеб, баранки, пряники, макароны, вермишель, манную крупу… «Тогда бы я пришел к Глухих, — мечтал Колычев, — и сказал: «Дорогой Илья Васильевич! Дарю вам такой самоходный комбайн, какого еще ни в одной другой стране мира нет!» Хорошо было бы».
— Хорошо, — повторил он вслух.
— Чего хорошо? — удивился Толя.
— Не поймешь ты… Не твоего ума дело.
— Не больно и надо! — обиделся Толя, стряхнул крошки с газеты, свернул ее и спрятал за пазуху.
Демка не интересовался разговором: его волновало другое. Сняв рубашку, он печально созерцал прореху. И надо же было напороться на сучок именно рубашкой. Руку или ногу оцарапать — другое дело, а рубашку!.. «Мать задаст головомойку, — думал он, — на улицу, пожалуй, не пустит, заставит дома сидеть или работу какую-нибудь найдет».
— Толька, у тебя, случаем, нет иголки? — спросил он.
Толя снял фуражку, вытащил из подкладки толстую иглу с прочной суровой ниткой и протянул товарищу. Демка принялся за работу. Стягивая рваные края, он рассуждал:
— Не ухватись ты, Толька, за сук вовремя, надвое распустил бы я рубаху. Она почти новая была. Ох и будет от матери!
— Третий год таскаешь, — скупо улыбнулся Толя.
— Все равно!
— Спина-то совсем выцвела.
— Перекрасить можно.
— Не переспорить тебя…
Дружескую перепалку пресек Ленька. Он подсел к ребятам и спросил у Демки:
— Ты вчера с Гошей Свиридовым разговаривал. Что-нибудь разузнал?
— Нет, — ответил Демка, показывая всем своим видом, что этот разговор ему неприятен. — Пропадают они на Лысой горе с утра до ночи. Интересно у них там. В лагерь не пробраться… Слушай, Ленька, что они, на хвост соли нам насыпали?
— В лагерь носа не сунешь, — поддержал Толя.
— Нюни-и-и, — Ленька презрительно поморщился. — Легко было — «ура» кричали, руками размахивали. Трудно стало — «караул» голосите! Так настоящие люди не делают! Струсили вы.
— Не страшен мне Якишев, — угрюмо заметил Демка. — Я с ним в любое время один на один выйду. А в лагерь попробуй пробраться, узнаешь… Привык чужими руками жар загребать…
— Что-о-о? — задохнулся от возмущения Колычев. — Да за такие речи… — Обида его была так велика, что он не мог даже слова подобрать для достойного ответа: не шли на ум.
— Изловят! — поддакнул Толя.
— Постой, постой, — нетерпеливо перебил Ленька. — Я, значит, чужими руками жар загребаю? Загребаю, да?
— Знамо дело, — спокойно продолжал Демка. — На прошлой неделе кто в огороде у Зуйковых нас оставил? Кто? Ты! Убежал и не свистнул. Из-за тебя чуть Тольку не сцапали… Ты, Ленька, думаешь так: «Сам вывернулся, а они — как знают».
— Дольше возились бы. Говорил, что в этом деле быстрота нужна, а вы…
— С быстротой-то и удул за овраг. В три минуты полтора километра отмахал, а нас бросил.
— Вы без глаз? Дорогу-то знаете! — Ленька отмахнулся от надоедливо жужжащего шмеля и ударил кулаком по колену. — Жар чужими руками не привык загребать, все сам делаю! А что вы трусите, я докажу! Хотите знать, завтра целый день в лагере пробуду и разведаю. От слова не отступлюсь.
— Хвалилась сорока теленка съесть…
— Заткнись, Демка! Проберусь! Вы виноваты. Сколько раз предлагал устроить Карфаген? Лагерь-то до сей поры целехонек!.. Месяц прошел!.. Разбросали бы шалаши, сидели бы якишевцы по домам. — Колычев тряхнул чубатой головой, вскочил, сверкая глазами, и продекламировал:
Он ждал похвалы, но ребята молчали. Толя вскинул на вожака глаза и сказал виновато, будто извинялся:
— Стерегут они лагерь, каждую ночь дежурные остаются. Поймать могут…
— Испугался? Ха-ха-ха-ха!.. Сторожа-то, как суслики по норам, сидят в шалашах и выглянуть боятся! Вроде вас сторожа-то!
— Ой ли! Один раз, помнишь, когда вы с Демкой на Зеленый плес ходили искать пестовские мережи, я хотел в лагерь пробраться. Ночью полез, не вышло. До первого шалаша дополз и точка! — Толя шмыгнул носом и добавил: — Гоша Свиридов заметил. Такой свист поднял, аж страшно стало. Я думал, схватят меня. Темень спасла. А Гошка чуть по голове меня палкой не огрел… Костин Полкан штанину мне порвал. Злой он, страсть…
— Шишку оттуда принес?
— Нет, в погреб свалился. Мать попросила молока кринку достать, а ступенька у лестницы еще в прошлом году подгнила. Ну я и тарарахнулся…
— Не болтаешь?
— Истинная правда, Демка! Ей-ей…
— Значит, решили! — перебил его Ленька. — Я завтра в лагерь проберусь и разведаю. После Карфаген устроим. Только безо всяких яких, назад не пятиться. Пошли домой!
Вечерело. Притихший бор медленно погружался в сумерки. На западе, чуть различимый сквозь ветви, заревом пылал закат. От сосен падали на землю густые, почти черные тени. Сразу стало прохладно, слишком прохладно, пахнуло сыростью. Птичьи голоса смолкли.
— Тихо как, — заметил Демка, прислушиваясь к таежному безмолвию. — Будто вымерло все.
С дальнего луга до ребят доносились звон кос, частые удары молотка — кто-то отбивал литовки, джиканье оселков. Высокий девичий голос завел песню, и она будто разлилась всюду, заполнила тишину.
— Возле Коровьего брода косят, — сказал Толя. — Маманина бригада там. Это Сергеева поет.
— Вечор пионеры туда воду и продукты возили, — вставил Демка. — Помогали им. Целую делянку травы скосили.
— Ну и что? — с вызовом спросил Ленька.
— Заработали трудодней тридцать, а то и сорок.
— Считал?
— Люди говорят…
Справа от дороги, у корявой дуплистой лиственницы, возвышающейся над остальными деревьями, кто-то рассмеялся дико, раскатисто. Ленька присел.
— Тс-с-с…
— Филин, — сказал Толя. — Будет еще плакать, а потом визжать, как поросенок.
— Не про филина говорю. Смотрите…
Но полянка, заросшая кипреем, была пуста, и лишь вдалеке розовые метелки соцветий колыхались, словно кто-то шел, раздвигая их.
— Зверь, — определил Демка. — Спугнули.
Дальше шли молча — устали. Возле околицы распростились и по домам.
С пастбища пригнали коров. Они двигались по деревне, запрудив улицу, и мычали. Из калиток выбегали хозяйки, ребята. Со всех сторон слышалось:
— Буренка, Буренка!
— Чернуха, Чернуха…
— Милка!..
Ленька с трудом пересек улицу в этом мычащем потоке. Вручив грибы матери, наспех поужинал, прихватил подушку и отправился на сеновал. Оборудовал на душистом сене удобное мягкое ложе, растянулся на нем и блаженно закрыл глаза. Он отдыхал. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Леньку беспокоила предстоящая разведка в глубокий тыл противника. Он старался представить себе план действий, но, прикинув несколько вариантов, помрачнел.
