Три твоих имени - Сабитова Дина Рафисовна (онлайн книга без txt) 📗

Сегодня пришло вот что:

«Мне трудно называть тебя Маргарита. И Рита тоже какое-то колючее имя».

Я ответила:

«Мне кажется, что Маргарита — это как груда острых камней».

И тогда в ответ мне пришло:

«Можно я буду называть тебя Гошкой?»

Гошка похоже на плюшевого мишку. На кусочек теплого пирога. На облако. На…

«Можно», — ответила я.

Сейчас я расскажу вам, как все это получилось.

Глава 3

Самая лучшая

Миха называл меня «Рыжая».

Коля-дурачок зовет меня «Золотая».

Он идет по коридору, в кошелке у него какое-то тряпье и пустые банки.

Он высокий, а одежда ему мала. Рукава коротки.

Коля-дурачок живет неподалеку и очень любит приходить в детдом. Иногда он играет с малышами — сам как маленький.

Он может показаться некрасивым, но если к его лицу привыкнуть, то оно смешное. У Коли-дурачка большой овальный подбородок, и он втягивает нижнюю губу в рот, так что кажется, будто это специальная рожа, чтоб рассмешить собеседника. Но Коля-дурачок все время так ходит.

По субботам он играет с нашими мальчишками в футбол. Они любят ставить его на ворота, потому что Коля такой огромный, что занимает почти все место от стойки до стойки. И мячи он ловит очень ловко.

А вот говорит он неразборчиво. Как будто у него в голове вата, а во рту горячая каша.

Наша кастелянша, тетя Надя, говорит, что он не сумасшедший, а блаженненький. Я не знаю, что это значит, но звучит гораздо лучше. Сумасшедший — злое слово. А блаженненький — мяконькое.

Еще Коля все время путает имена. Он уже сто раз знакомился с мальчишками, и все равно, когда ему надо позвать кого-то, он говорит:

— Эй, эй, мальчик!

Коля точно знает только двух человек в нашем детдоме.

Первый человек — это наша воспитательница Вера Петровна.

Коле как-то так удается угадать — он никогда не заходит внутрь корпуса, если в нашей группе дежурит не Вера Петровна. Словно у него в голове календарик, в котором точно отмечено, когда она, а когда другие.

И вот он идет по коридору, звеня своими банками, прямо в нашу группу. И находит там Веру Петровну.

Коля говорит ей:

— Петровна! Дай десять рупчиков!

— Коля, — отвечает строго Вера Петровна, — десять рублей — это деньги. Деньги надо заработать!

— Давай, я заработаю, — радостно улыбается Коля.

И тогда повторяется одно и то же. Вера Петровна дает ему горсть гвоздей и молоток и говорит:

— Вот, Коля, забьешь эти гвозди — и заработаешь десять рублей.

Коля радостный идет по коридору назад, останавливается у каждой двери и забивает в косяки по два-три гвоздя.

А потом приходит к Вере Петровне и показывает ей пустые руки:

— Только молоток остался, Петровна! Коля всю работу сделал!

И Вера Петровна дает ему десять рублей. А потом берет плоскогубцы, проходит везде, где Коля поработал, и вынимает гвозди.

Так повторяется раза два в месяц.

Новенькая воспитательница соседней группы Колю боится.

— Как это вы психу даете молоток, Вера Петровна! А если он… По голове кого-то этим молотком отоварит?

— Голубушка моя, если б Коля захотел кого-то ударить, он и без молотка бы прекрасно справился — видали, какие у него руки? Но вы не бойтесь, Коля не злой.

Я тоже верю, что Коля никого не обидит. Никогда.

Мы с ним почти что дружим. Ведь второй человек, которого Коля знает в детдоме, — это я.

Правда, что меня зовут Маргарита, он тоже не помнит. Он повторяет невнятно: Мого-лииита.

И мое имя тут же выветривается из его мозгов.

Но он говорит:

— Ой, вон моя золотая идет! Здравствуй, золотая!

Я понимаю, что он запомнил меня потому, что я рыжая. И мне немного смешно, что такой человек, как Коля, нежно ко мне относится. Например, он приносит мне какие-то сухие травки и веточки, а в прошлом году наломал и принес такую охапку сирени, что ее пришлось оставить ночевать в столовой: Вера Петровна сказала, что если мы поставим цветы в спальне, у нас разболится голова.

Я не знаю, сколько Коле лет — может быть, тридцать, а может быть и пятьдесят.

Но однажды Колю-дурачка не пустили в корпус. Шуганули от самого порога. Он не понял, обиделся, почти заплакал.

Хорошо, Вера Петровна была рядом.

— Не ходи туда, Коля, — сказала она. — А то к нам телевидение приехало. Смотри, заснимут тебя в телевизоре, и придется тебе все время у них сниматься.

— А когда же мне? Я занят! — важно сказал Коля.

— Вот именно, — погладила его по плечу Вера Петровна. — Сиди тут, на скамеечке, если хочешь, а внутрь не лезь.

Был март, и Коля мог замерзнуть на скамеечке, но раз ему велели сидеть — он и сидел послушно.

А к нам в самом деле приехало телевидение.

Оно приехало снимать одного из детей, чтоб показать всей стране. Может быть, кто-то захочет взять этого ребенка себе.

Сначала журналистка с телевидения приехала к нам без всяких камер. Она пришла к директору и спросила — кого из детей можно было бы снять в их передаче.

А директор ответила:

— Идите в любую группу, выбирайте любого ребенка. Я не стану вам никого называть.

И журналистка Света пошла в нашу группу. И там ей понравилась Татьяна Игнатова.

— Понимаете, — объясняла она Вере Петровне, — понимаете, маленьких ведь и так берут. А мы покажем в своей передаче взрослого ребенка. Вот — десятилетнего. Вдруг найдется кто-то и возьмет себе большого ребенка?

— Я понимаю, — кивала Вера Петровна.

Татьянка — она у нас красивая. Волосы у нее русые, глаза карие, румянец во всю щеку. И ростом она как фотомодель — почти с меня. Правда, это не только потому, что она высокая, но и потому, что у меня роста не хватает. Никто не верит, что я уже в седьмом классе.

В общем, выбрали ее.

Ну и хорошо, что не меня.

Не хочу я больше никакой семьи. Тем более, я и не красивая. Как меня по телевизору показывать? Я, во-первых, рыжая, а во-вторых, глаза у меня разные. И уши еще.

А через несколько дней приехало телевидение. Они протянули везде какие-то провода, поставили камеру на такую специальную трехногую подставку и начали все снимать. Комнату, где Татьянка живет, нашу столовую, потом Татьянка должна была рассказывать о себе, и Вера Петровна тоже должна была что-то сказать. Про то, какая Татьянка добрая и хорошая, какая из нее дочка получится.

Из меня бы тоже хорошая дочка получилась, думала я, да не надо уже мне никакой семьи.

Снимали долго. Наши все толпились в коридорах, всем было интересно посмотреть, как снимается передача. Оператор все время шикал на них, а потом вообще прогнал на лестницу, чтоб они не мешали снимать интервью.

А я надела куртку и вышла на улицу.

На скамейке неподалеку от крыльца сидел важный и вечно веселый Коля и махал в воздухе своей сумкой.

Я села рядом с ним.

— О, золотая пришла, — обрадовался Коля.

— Привет, Коля, — сказала я.

— Телевизор приехал к вам? — спросил Коля.

— Угу, — сказала я. — Снимают Танюшку.

И Коля вдруг заволновался:

— А почему не тебя, почему не тебя, почему?

— Да ты что, Коля. Танюшка — она маленькая и красивая. Ей семью найдут. Маму.

— Золотая тоже маленькая и красивая! Самая лучшая! Тоже маму, тоже маму! — встревоженно залопотал Коля. — Мама — хорошо. У Коли есть мама, мама — хорошо! Мама суп варит, Коля суп ест! Иди, иди!

Коля вдруг начал толкать меня назад в корпус.

— Иди, тоже пусть найдут маму! Иди!

И я пошла.

Сама не знаю, почему.

Наверное, потому, что даже у дурачка Коли есть мама, которая варит ему суп, а у меня — нет.

Я шла по лестнице на второй этаж и неожиданно подумала «а вдруг», хотя еще минуту назад твердо верила — не надо мне никакой семьи.

Я шла и думала: мне четырнадцать лет. Сейчас, сегодня, здесь сидят люди, которые могут что-то сделать. Я думала: это последний шанс.

Потому что хотя все наши хорохорятся и делают вид, что очень самостоятельные, никому особенно не нравится жить в детском доме. Все хотят жить в обычной квартире, чтоб были родители, ну, какие-нибудь не злые. Хотят быть единственным ребенком, чтоб всё покупали и везде возили.