Никогда не угаснет - Шкаровская Ирина (бесплатные версии книг .txt) 📗
— Убью Мареку, — решил он.
Он не остался ночевать в логовище, а всю ночь бродил по городу, а на другой день пошёл на Галицкий базар. У самого входа стояли ряды со снедью. Стёпка протиснулся к торговке, перед которой были разложены на блюде большие куски жареного гуся, и в то время, когда она отсчитывала кому-то сдачу, протянул руку к блюду.
— Караул! — истошным голосом завопила торговка.
Прибежал милиционер, крепко обхватил Стёпку за плечи и повёл с собой. Сзади бежала толстая торговка и осыпала мальчика сокрушительными проклятиями. Он шёл, опустив голову, глядя себе под ноги. От парусиновой туфли оторвалась подмётка, и он ступал босой ногой по снегу.
Десять дней Стёпка просидел в ДОПРе, а на одиннадцатый, когда его повели в приёмник, удрал. Он пошёл на набережную и долго смотрел на замёрзший, скованный плотным слоем льда Днепр. Потом побродил по Владимирской горке. За то время, что он сидел в ДОПРе, он раздумал убивать Мареку. Единственное, чего Стёпка хотел, это никогда его больше не видеть. Никаких у него не было мыслей, никаких желаний, кроме одного, — раздобыть хоть кусок хлеба. Так и не достав хлеба, он пришёл вечером к палисаднику возле Андреевского собора и уселся на скамейке в беседке. Беседка прилепилась к низенькому забору, отгораживающему садик от двора. Всё, что там происходило, Стёпке было хорошо видно. Вот хлопнули двери дома, и выбежала девочка. Глаза у неё выпуклые, испуганные, на спине болтается худенькая косица. Женщина, похожая на татарку, что-то кричит девочке вслед. Что именно — Стёпка не слышит.
Ух, как свистит, как завывает ветер в верхушках голых деревьев! Стёпка подтыкает со всех сторон кацавейку, втягивает голову в лохмотья. Намокшие ноги горят от холода. В небе мерцают далёкие звёзды. Мальчик закрывает глаза и чувствует, как его укачивает мягкая морская волна. И снится Стёпке, что стоит он у штурвала большого белого корабля. Вокруг море — ласковое, голубое. И такие же глаза у высокой девушки, которая стоит рядом со штурманом. Глядя вдаль, штурман говорит ей:
— Я буду вас любить до гроба.
Что девушка отвечает, Стёпка не слышит, потому что корабль всё качает и качает на упругих синих волнах.
На следующий день
Сквозь сон Стёпка услыхал чьи-то тихие голоса и шорох. Ко двору, огороженному низким забором, подкатил извозчик, и с пролётки сошли двое — высокая монашка и мужчина с большим чемоданом. Монашка постучала в двери домика. Ей открыли. Через несколько минут она вышла, держа в руках лопату.
Стёпка лежал, боясь шелохнуться, напряжённо всматриваясь в темноту.
«Что он собирается делать, этот усатый дядька?» — недоумевал Стёпка.
Усатый выкопал глубокую яму, и вдвоём с монашкой они вытащили, из чемодана ящик с чем-то тяжёлым. Ночь была светлая, лунная. Стёпке бросилась в глаза надпись на ящике. «Осторожно, стекло», — про себя прочитал он.
Если это стекло, то зачем его прятать в землю? И почему от ящика пахнет смазочным маслом?
«Контры!» — пронеслось в голове у Стёпки.
— Контры! — прошептал он и сжал кулаки.
Усатый дядька закопал ящик, поставил сверху бочку, и они с монашкой вошли в дом. А Стёпка уже до утра не спал. Он лежал, прикрыв глаза, и напряжённо думал над тем, что делать, кому рассказать о ночном происшествии. А в том, что рассказать нужно — мальчик не сомневался.
Наступило утро. Позванивая и громыхая, медленно ползли облепленные пассажирами трамваи. Торопились на работу служащие, бежали вприпрыжку школьники с сумками и ранцами за плечами. Начался трудовой, полный сутолоки и забот городской день. Стёпка встал, надвинул на уши кепку, засунул руки в карманы кацавейки и зашагал по Владимирской улице в сторону Николаевского парка. В усыпанном снегом парке было пусто и тихо. Мальчик сел на скамейку. Вот если бы сейчас появилась Инка, он бы ей всё рассказал, и ему стало бы легче. Плохо у Стёпки на душе, тоскливо и ненастно. От голода он так ослабел, что с трудом передвигался. Во рту было сухо, а в глазах мутилось. Он весь дрожал, как в ознобе. Пошатываясь, мальчик побрёл на Крещатик и стал возле булочной. Вид у него был такой жалкий, что люди, выходившие из булочной, протягивали ему хлеб, «жулики», а кто и пятак. К концу дня в кармане у Стёпки звенело немало мелочи. Тогда он отправился в пивную обедать. Выпил кружку кислого тёплого пива и закусил двумя пирожками с мясом. Подкрепившись, он почувствовал себя значительно лучше, а когда вышел из пивной, сумерки уже окутали город. Тускло мерцали жёлтые фонари. Стёпка деловито зашагал вверх по Кругло-Университетской и вскоре очутился у здания, на котором висела табличка с надписью: «Государственное Политическое Управление», Стёпка на миг нерешительно остановился. Затем, притянув к себе ручку тяжёлой дубовой двери, он вошёл в вестибюль.
— Мне нужно пройти до самого главного товарища начальника, — сурово сказал он дежурному.
Дежурный несколько минут молча разглядывал Стёпку.
— Получите пропуск в комендатуре.
— Есть получить пропуск. Есть пойти в комендатуру! — захотелось по-военному ответить Стёпке. Ещё он хотел отдать честь, но почему-то оробел и тихо вышел.
В комендатуре мальчик постоял в очереди к одному из окошек и, когда оттуда выглянул молодой круглолицый военный, Стёпка снова повторил:
— Мне до самого главного товарища начальника.
— До самого главного? — добродушно переспросил дежурный. — Разрешите узнать, по какому вопросу?
Стёпка помолчал, нахмурив брови.
— Я ему скажу.
Дежурный позвонил по телефону.
— Товарищ Дубовик? — негромко спросил он. — Тут к вам паренёк один добивается. Беспризорник. Что? Да вот не хочет говорить по какому вопросу.
Стёпка огляделся по сторонам и шёпотом, чтоб не услыхали люди, стоящие в комендатуре, объяснил:
— По вопросу… контры.
— Да. Хорошо, — сказал дежурный и положил трубку.
— Через три часа придешь, парень, сейчас товарищ Дубовик занят.
— Так я пойду пока погуляю. Досвиданьичко, — вежливо попрощался Стёпка.
Подняв воротник, он быстро шёл по мягко освещенным улицам и размышлял о том, как доложит главному начальнику о ночном происшествии. И вдруг, словно кто-то подтолкнул его. Стёпка беспокойно оглянулся, чувствуя на себе чей-то тяжёлый взгляд. Сердце у него забилось: по правой стороне улицы шёл Марека. На нём была его, Стёпкина, кожаная куртка. Марека быстро шёл вперёд, не глядя на Стёпку. Мальчик замедлил шаг, втянул голову в плечи и мысленно стал себя успокаивать:
«Не заметил он меня. Сейчас он уйдёт. Может, дойдёт до Лютеранской и спустится вниз. Не нужно только на него смотреть».
Стёпка почувствовал, как, несмотря на холод, лицо, руки, всё тело его словно покрылись испариной. На углу он остановился и, не поворачивая головы, искоса посмотрел направо. Марека тоже остановился. Тогда Стёпка ускорил шаг. Он теперь почти бежал по скользким обледенелым тротуарам, наталкиваясь на прохожих и чувствуя всё время рядом с собой Мареку.
«Только бы успеть… Только бы успеть», — билась в голове его лихорадочная мысль.
Он бежал всё быстрее, быстрее и, наконец, очутился в тёмном подъезде Инкиного дома.
— Всё, — сказал он сам себе и перевёл дыхание.
В ту же минуту в подъезд неслышно вошёл Марека.
— Ну… — хрипло проговорил он, — продал меня в ГПУ, стервец… сейчас я тебя пришью…
И, вытащив из кармана кожанки кастет, он ударил Стёпку по голове.
Стёпка-Руслан нашёлся
Отстранённый от должности редактора Лёня Царенко не мог успокоиться. Муки уязвлённого самолюбия терзали его душу. В ушах всё ещё звучал насмешливый голос Рэма:
— Довольно демагогии, Царенко. Ты лучше скажи, сколько раз вышла стенгазета?
«Дело не в количестве, а в качестве», — мысленно отвечал Рэму Лёня. Он считал, что статьи его были отличными, талантливыми. Несмотря на свой юный возраст, бывший редактор «Красного школьника» всегда ставил перед собой грандиозные задачи. Сначала он заболел эсперанроманией. Достал учебник-самоучитель по эсперанто и целые дни зубрил напамять отдельные слова и фразы. Он даже пытался с соседями и с родителями беседовать на этом языке, но из этого ничего не получилось.
