Цветущий репейник (сборник) - Дегтярева Ирина Владимировна (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
— Больно нужен ему отец, — проворчал отец. — И это всё баловство. Поиграет и бросит, а мне ухаживать.
Сгорая от любопытства, Стёпка, прихрамывая, вышел из-за перегородки. За пазухой у пилота сидело лохматое дрожащее серое с рыжими подпалинами существо, с круглыми зелёными глазами, расширенными от страха.
Пилот двумя пальцами вытащил за шкирку запищавшего котёнка.
— Вот, держи. У нас кошка на базе окотилась. Обзаводись хозяйством.
Котёнок прижался к мальчику и перестал дрожать. Пушистый, горячий, трепетный, с крохотным тельцем под почти львиной гривой. Стёпка улыбнулся, сделал шаг к столу и пошатнулся.
— Эй! Что с тобой? — пилот придержал его за плечо. — Да ты горячий. Григорий Иваныч, сын-то у тебя заболел…
Стёпку вместе с котёнком уложили в постель. Отец посмотрел Стёпкино горло, приложил прохладное ухо к спине и долго вслушивался.
— Ничего не понимаю, — он досадливо пожал плечами. — Что у тебя болит? Живот?
— Нога, — с неохотой признался Стёпка. Отец откинул одеяло и увидел чуть повыше колена рану, круглую дырочку с большим кругом красноты вокруг. Краснота расползалась, как вода по клеёнке из опрокинутого стакана. Неумолимо от розового переходя в багровый оттенок.
— Что ещё за ерунда? — недоумевал отец. — Чем это ты поранился?
— Да это там, в школе. Гвоздь в ножке парты торчал, я и наткнулся.
— Почему же ты сразу не сказал? Довёл до температуры. Наверное, инфекция в кровь попала.
— Я домой хочу, — у Стёпки скривилось лицо от боли и слёз. — Домой хочу.
— Опять двадцать пять. Из-за твоих капризов я не собираюсь разрывать контракт. Ты хочешь, чтобы после этого меня никуда не взяли на работу?
— Я домой хочу, — твердил своё Стёпка.
Нога болела всё сильнее. Температура давила на затылок, расслабила мышцы на шее, и голова стала неподъёмной, огромной, раскалённой. Она всё время скатывалась с подушки, а потом оторвалась, покатилась по полу, подпрыгивая и постукивая.
— Голова катится, — прошептал сквозь слёзы Стёпка.
— Бредит, — озабоченно сказал пилот. — Пойду за доктором.
— В такую пургу? Если дойдёшь туда, обратно заплутаешь. Может, до утра дотянем?
— Не факт, что утром снег кончится.
Череда уколов, капельниц… Ногу рассекли скальпелем, потом она снова принялась нарывать. Температура редко опускалась, и Стёпка часто бредил. Если температура спадала, он лежал неподвижный, бледный, похудевший и обессиленный и изредка затухающим голосом просился домой.
Через несколько дней Стёпке стало лучше. Отец ликовал и потирал ладони.
— Ну вот, дело на поправку. А ты заладил: «Домой, домой». Тут тоже врачи есть.
Стёпка мрачнел, утыкался носом в холодные брёвна стены и плакал. Он очень боялся уколов и капельниц… Но на следующий день на его ноге появился новый нарыв, чуть пониже первого. Отец недоумевал, где это Стёпка поранился, ведь почти не вставал с постели. А доктор предположил, что эта рана образовалась сама из-за неутихающей инфекции в крови. Доктор вывел отца за перегородку и стал ему объяснять что-то вполголоса. Стёпка прислушался.
— Я, конечно, понимаю, что вы не должны прерывать контракт, — говорил доктор. — Но больной сын — это уважительная причина. В конце концов, вызовите мать. Ему надо всё-таки в Москву. Эти странные язвы нельзя пускать на самотёк. Нужно серьёзное обследование, возможно, переливание крови. У меня тут нет таких условий и возможностей.
— Так вы советуете… — озадаченно и расстроенно начал отец.
— Я советую везти его в Москву.
Стёпка закрылся одеялом до глаз, но синие глаза в обрамлении тёмных кругов, припухшие от слёз, сверкали ярко и радостно, совсем не как у тяжелобольного.
Через два дня сборов укутанный и оттого толстый и неповоротливый Стёпка с котёнком, прозванным Табачком, сидел в вертолёте. Отец, не спавший перед этим несколько ночей, дремал, полусидя у противоположного борта вертолёта. Сменщик для отца нашёлся на удивление быстро. Ждать его уже не стали, отец торопился вывезти Стёпку к столичным врачам. Но всё равно, мысль, что метеостанция не останется надолго без присмотра, успокаивала его. К тому же он всё ещё надеялся, что Стёпкино лечение не затянется и удастся вернуться в Дальний.
Глядя в иллюминатор на снег и одинокие островки леса, на редкие домики, серо-чёрные, закопчённые от старости и вечно дымивших печных труб, на небо, уже темневшее, которое скоро на много дней совсем почернеет в полярную ночь, Стёпка наверняка знал, что никогда сюда не вернётся. Чего бы это ему ни стоило, какие бы уловки и хитрости ни пришлось применять.
По мере приближения к Москве Стёпка чувствовал себя лучше. Почти не поднималась температура, надетые одёжки потихоньку таяли. Скоро остался один свитер, валенки сменили ботинки. Дома в пустоте и клубках пыли по углам было тепло. Только включили батареи отопления. Осень ранила клён за окном: он стал свекольный и норовил запятнать балкон кровавыми гусиным лапками листьев.
Стёпка улёгся в свою постель, застеленную отцом, обложился любимыми книжками и дисками с музыкой, которые забыл взять в Дальний. Табачок улёгся у него на груди и мурлыкал. Температуры совсем не было, краснота на ноге почти прошла. Московские светила медицины уже не нависали угрозой обследования в воображении Стёпки. Но отец всё равно заставил лежать.
За окном постукивали об асфальт скейтборды друзей, которые ещё не знали, что Стёпка приехал. Зато он знал, что в любой момент может выйти на балкон и помахать им рукой, он откладывал это, растягивая удовольствие от предвкушения радости. Телевизор Стёпка не торопился включать по этой же причине, и компьютер, чуть запылённый, ожидал своего часа.
Отец в соседней комнате разбирал вещи и вдруг притих, а потом сказал вслух:
— Эт-то что такое?
Стёпка отложил книгу и приподнялся на локте, пытаясь через открытую дверь заглянуть в соседнюю комнату. Но отец сам пришёл, неся на ладони большой кривоватый ржавый гвоздь. На кончике гвоздя были следы запёкшейся крови.
— Вот, нашёл в твоем кармане, — металлическим голосом, звенящим от ярости, сказал отец.
Стёпка медленно натянул одеяло на голову и заскулил не от близости наказания, а от неминуемо надвигавшихся снегов Дальнего.
Крысиная нора
Доски забора нагрелись на солнце. На ощупь они были тёплые и занозисто-шершавые. Под штакетинами не торчали крапива и осот: травку ровно и часто подстригали газонокосилкой. Севка вздохнул. В этом доме ему ничего не светит. Раз тут косят траву даже за забором, значит, есть садовник или постоянный прикормленный работник.
В штакетнике, окрашенном в красный цвет, была вся ажурная от резьбы калитка. Севка остановился и заворожённо глядел на почтовый ящик, висевший около калитки. Жестяной ящик скорее напоминал игрушечный дом, чем ящик для почты. Крышка — коричневая кровля дома, спереди — дверь, два окошка справа и слева от двери, сквозь прорези которых виднелся край конверта, который принёс почтальон. Всё было окрашено в яркие цвета, а под окошками и около двери стояли нарисованные горшки с цветами.
«Такой ящик надо в доме вешать, а не на улице, — Севка почесал колючий бритый затылок. — Его и свинтить не грех. Руки чешутся. Это надо, такой соблазн на заборе вывешивать».
Тощий Севка в заштопанных тренировочных штанах, в расхристанной клетчатой рубахе с плеча старшего брата, из-под которой выглядывала голубая замызганная майка, длиннорукий и длинноногий, в потёртых кедах, как загипнотизированный, замер у волшебно-красивого и, наверное, так же волшебно-дорогого почтового ящика.
— Мальчик, тебе чего?
Севка присмотрелся и разглядел за резными сердечками, кружочками и ромбиками калитки оранжевый сарафан в белый цветочек, загорелый локоть и облупившийся носик хозяйской дочки.
— Вам работник нужен? — Севка хрипловатым от смущения голосом уточнил: — Копать, пропалывать.
