КЛОУН ИВАН БУЛТЫХ - Успенский Эдуард Николаевич (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Он еще минуту говорил о других делах Циркконцерта. Видно, он был все-таки хороший профсоюзный работник. Дай Бог ему хорошего профсоюзного здоровья, профсоюзной бодрости и настоящего широкого профсоюзного счастья!
И вдруг новая неожиданность. Дмитриев приехал. Он какой-то такой большой и номенклатурный, что ему сразу предоставляют слово, приглашают в президиум, даже толком не узнав, кто он.
И в этот раз он как только вошел, сразу направился к микрофону.
– Я – главный инженер той организации, весьма уважаемой, откуда к вам пришел Бултых. Вот о чем я подумал – а возьму ли я его к себе в производство обратно, если попросится. И так решил – не возьму. Очень уж он неудобен. И много с ним скандалов связано. До сих пор про него на заводе легенды ходят… Но то, что он для дела полезен, – это безусловно. То, что он враг косности и лицемерия, – любому ясно. И что он человек порядочный, могу засвидетельствовать. Вопросы есть? Не было.
– Ну что же! – сказал Мосалов. – Остается нам Бултыха выслушать. Ваше последнее слово.
Я дал Топилину знак крутить лебедку. И медленно-медленно пошел к входной двери. Есть у меня что сказать. По крайней мере, сам я понял многое.
Главное, я понял, что все люди на земле делятся на граждан и холуев, рабов. Причем раб-холуй может занимать любой пост, быть начальником, а все равно оставаться рабом. И что он сеет вокруг себя? Рабство и холуйство. Но из барина он мгновенно превращается в холуя при появлении более сильной личности.
А граждане всегда граждане. И любая борьба в человечестве – это борьба граждан с холуями. И наша задача – увеличивать количество граждан, вытравлять из людей холуйство.
И только тогда, когда все люди станут гражданами (может быть, через тысячу лет), можно будет сесть и серьезно задуматься – а для чего жизнь дана человечеству? Зачем мы, люди, на Земле живем?!
Вышло смешно.
Ненатянутый трос лежал на сцене. Он стал натягиваться и попал под стул нижнего гимнаста. Того самого, который требовал стабильности в жизни цирка. Еще секунда, и он поехал бы на стуле вниз навстречу мне. Его поймал Мосалов.
По натянутому тросу я отправился в свой путь наверх. Когда я шел над Кичаловой, я сделал вид, что вот-вот на нее свалюсь.
– Уважаемые товарищи! Безусловно, Афанасий Сергеевич уважаемый человек. Он – заслуженный деятель искусств и имеет правительственные награды. Более того, он прошел войну. Но я тоже человек уважаемый и профессиональный. Хотя я и не начальник, а клоун. И даже, как мне кажется, шут! Вот справка из циркового училища о моем профессиональном уровне. Вот благодарности и газетные заметки, посвященные моей деятельности в цирке.
(Эти бумаги я передавал в президиум.)
– Но, даже если бы я не был столь знаменитой личностью, к моим словам и моему письму стоило бы прислушаться. У них, у проклятых капиталистов, опасно быть косным. У них конкуренция. А что у нас двигатель прогресса?
– План, – сказал Дмитриев.
– В таком случае, что является двигателем сверхпланового прогресса? Или хозяйства непланового, как у Тихомирова?
(Я лег на проволоке.)
– Наша сознательность, наша совесть. Нападая на Тихомирова, я что, свое материальное положение улучшаю? Занять его место хочу? Свести с ним счеты? Конечно, могут быть и такие предположения. А почему бы просто, по-крестьянски не поверить мне и не понять, что Тихомиров для Циркконцерта вреден. По крайней мере, на этом посту. Вот папка номеров, им отвергнутых и принятых другими организациями. Я не буду скрывать, я готовился к суду. И желающие могут с ней ознакомиться. А вот справка о том, что из-за отсутствия «разговорников» в бригадах их мобильность и доходы от них упали. А это не только доходы. Это главные для нас далекие маленькие площадки, где артистов по году не бывает. И где появление цирка для ребят подарок ко дню рождения. Так что это уже вред не только Циркконцерту, а маленьким гражданам нашей необъятной родины. А я себя считаю их послом, защитником их интересов в стране взрослых. Дружественной стране. Вопросы есть?
Вопросов не было.
Я сел на проволоку, как на перила, и мгновенно съехал вниз.
– Шут гороховый! – сказала мне внизу бабушка.
Суд удалился на совещание.
1974 г.
Художник этой книги
ГЕННАДИЙ ЯСИНСКИЙ
Две повести этого том'а проиллюстрированы одним художником. И обе они очень ясно и глубоко показывают нашу жизнь тех лет.
Впервые «25 профессий Маши Филиппенко» была издана в 1988 году. Готовило ее одно издательство к выпуску еще в 1986 году. Тогда было такое время, что впрямую, как это делает Успенский, нельзя было говорить о недостатках, да еще высмеивая их, да еще в детской книге. И, конечно, все боялись, что, когда книга выйдет, тем, кто ее делал, здорово попадет.
Когда рукопись написана, ее дают художнику, чтобы он к ней картинки нарисовал. Стали думать, кто сумеет к такой интересной и веселой книге сделать такие же интересные и веселые иллюстрации? И сразу решили: конечно, Геннадий Ясинский. Кто так замечательно рисует и знает детей? Кто такой веселый выдумщик? У кого столько красивых картинок в детских книгах и журналах нарисовано? Но Ясинского в городе не было. Он в это время в деревне жил и там природу рисовал, потому что он больше всего на свете любит лес и поле. Тогда предложили рукопись другому известному художнику. Он обрадовался: «Интересная работа! Это ж Эдуард Успенский!»
Потом вдруг приходит смущенный и говорит «У меня семья, маленькие дети. Тут так все остро написано, я КГБ боюсь». (Была у нас такая организация, которую все боялись: думали, если я скажу, что думаю, или нарисую что-нибудь от себя, – обязательно посадят в тюрьму.) Все огорчились. Для такой работы не только талантливый художник нужен, а еще и смелый, оказывается. И тут, как по заказу, входит в редакцию Геннадий Ясинский. Он раньше, чем обещал, вернулся из деревни и зашел в редакцию. Все обрадовались, а потом, как вспомнили про первого художника, радоваться перестали. Дали Ясинскому рукопись. Геннадий Иванович – человек неразговорчивый, немногословный, неулыбчивый и до того серьезный, что может даже показаться мрачным. Он рукопись взял, полистал, сел среди шума и разговоров на стул, будто в лесу на пенек, стал вчитываться. Читал, читал. Потом ка-ак улыбнется! И тогда все увидели, что вовсе он не мрачный, и улыбка у него 'заразительная. Встал, кивнул: «До свидания! Я пошел картинки к этой книге рисовать». А в редакции спрашивают: «А вы ничего не боитесь?» А он отвечает «Это ж Эдуард Успенский!».
Фото Александра Китаева
