Разгневанная земля - Яхнина Евгения Иосифовна (электронные книги бесплатно TXT) 📗
— Взбесился ты, что ли, скот! — не закричал, а заревел граф. — Все до одного будете уничтожены, если посмеете коснуться меня хоть пальцем! Роту, полк, дивизию вызову!.. Всё кругом выжгут, а разыщут ваше разбойничье гнездо! Убирайся с глаз моих, негодяй!..
— Ты, барин, не грозись! — выступил вперёд атаман. — Нам пугаться нечего. Всё испробовали… Пришла пора вам, богачам, остерегаться: с каждым днём всё умнее становится мужик… Ну, Иштван, не тяни…
Иштван сделал знак бетьярам, собиравшим ветки. Те подошли к графу, связали и положили его ничком на приготовленное зелёное ложе.
Иштван приблизился, взмахнул зажатым в руке прутом и, не опуская его на спину графа, произнёс:
— Не бойся, ваше сиятельство! Мне не надобно твоих мучений! Я тебя не крепко… Имею понятие: твоя спина дворянская, не то что наша, мужицкая. Ей не вытерпеть того, что стерпела моя… Я полегоньку, больше для урока вам, господам. Вот, получай… Раз, два!.. Считай сам до ста. Не учен я, как бы не ошибиться!
Высеченного графа бетьяры, не развязав, оставили лежать. Не развязали они и его спутников. Не тронув ничего из вещей графа, лесные обитатели захватили с собой лишь отобранное оружие и лошадей.
Сдерживая горячившегося коня, Иштван подъехал к графу и сказал:
— Вот и расквитался я с тобой, а за Имре будут у меня особые счёты с самим императором австрийским!
Иштван повернул коня, и вся ватага вскоре скрылась в лесу.
Глава одиннадцатая
Вторая встреча
Карета Гуваша, преодолевая ухабы, медленно катилась по широкой дороге, соединяющей город Хатван со столицей Венгрии.
Был один из тех ненастных ноябрьских дней в Придунайской долине, когда сырость и непрекращающаяся изморось насквозь пробирают путника.
Несмотря на то что в карете было не холодно, Лайош Кошут, возвращавшийся от Гуваша в Пешт, чувствовал себя неуютно.
В хорошую погоду четвёрка крепких лошадей доставила бы карету на место за пять часов, но за это время сегодня они сделали лишь полпути.
Откинувшись на спинку экипажа и поставив ноги на переднее сиденье, Кошут попытался вздремнуть, чтобы скоротать часы длительного, однообразного путешествия. Однако сон не приходил ему на помощь, и он снова предался размышлениям о чрезвычайных событиях последних дней.
Весть о дерзком нападении бетьяр на графа Фению взбудоражила не только комитатские власти, но, быстро достигнув Вены, вызвала целую бурю в императорском дворце и сильное возбуждение среди дворян всех рангов, состояний и политических убеждений.
В самом Кошуте боролись два чувства.
Поступок Иштвана Мартоша пришёлся по душе свободолюбивому адвокату Лайошу Кошуту, возненавидевшему чванного и жестокого графа Фению. Но взбунтовавшийся крестьянин, поднявший руку на своего хозяина, обеспокоил дворянина — пусть обедневшего, но всё же дворянина.
Ещё вчера Мартош безропотно подчинялся барскому произволу, признавал как должное его права над собой; вчера ещё этот полуголодный крепостной считал незыблемыми основы общественного неравенства — и вдруг ныне он заговорил другим языком.
Кошут радовался пробуждению народа, нарастанию его воли к освобождению от ига помещиков. Но вооружённый Мартош, наказывающий розгами своего господина, казался символом социальной революции, которая вырвет власть из рук просвещённых дворян и отдаст её в руки невежественной толпе. Даже наиболее радикально настроенные дворяне, ратовавшие за широкие политические реформы, всё же считали, что управление страной должно сохраниться за дворянами. Так думал и Кошут. Но иной раз сомнение охватывало его. Горячий патриот, он хорошо знал историю своего народа. «Сколько же мудрости должно быть у народа, который сумел уберечь; свой национальный гений от покушений поработителей! — мучительно размышлял он. — Каждый раз, когда малограмотные, простые люди мужественно отражали нападение чужеземцев, разве не просвещённые дворяне снова и снова предавали Венгрию, обрекая её на рабство? И всё из страха перед народом!»
Тут Кошут вспомнил свою последнюю встречу с Танчичем. «Вот он — кровь от крови, плоть от плоти народной. Сын крепостного крестьянина, не он ли олицетворяет образ венгерского народа? Помыслы Танчича устремлены к человеческому благу и счастью, он жизнь готов отдать для достижения этой цели. Прав ли он, упрекая меня?.. Надо верить в творческие силы народа! Разве я не верю?.. Веришь, но… боишься развязать ему руки, — спорил сам с собой Кошут. — Да, да, боишься. Боишься доверить ему свою судьбу и в то же время хочешь, чтобы народ доверил тебе свою. Да кто дал тебе право ставить себя над народом?..»
Мысли Кошута были прерваны донёсшимся до него шумом, сначала неясным, потом перешедшим в отчётливый цокот копыт.
Он выглянул в окно кареты и увидел приближающуюся навстречу кавалькаду. Вскоре несколько десятков кавалеристов с двумя офицерами проскакали мимо кареты. В одном из них Кошут узнал молодого графа Фению.
Кошут сразу догадался, куда и с какой целью направляется отряд вооружённых солдат. Через несколько часов в «Журавлиных полях» начнётся жестокая расправа с теми, кого заподозрят в помощи бетьярам, с теми, кто выследил путь графской кареты. «Не получит пощады и тот, кто покажется виновным в одном лишь сочувствии Иштвану Мартошу или его сыну, скрывающимся где-нибудь в лесах или болотах», — подумал Кошут.
Проводив взглядом кавалькаду, он заметил теперь шагающего по обочине дороги человека.
Безотчётно он почувствовал какую-то связь между предстоящей в «Журавлиных полях» расправой и одиноким путником, бредущим по грязи. Кошут приказал кучеру остановиться и подождать пешехода, отстававшего от них. Вода непрерывными струйками стекала с его широкополой шляпы и с небольшой котомки, висевшей за плечами. Путник поравнялся с каретой и, не останавливаясь, снял шляпу и поклонился. Кошут увидел молодое крестьянское загорелое лицо и тёмные, робко смотрящие глаза.
Кошут окликнул юношу.
Не подходя близко к экипажу, путник остановился в ожидании.
— Далеко ли идёшь?
— До Рацкеве. — Юноша приблизился.
— Рацкеве? Да тебе, братец, и за десять дней туда не добраться. А если не распогодится, то пройдёшь и более… Подсаживайся, довезу до Пешта, а там обсушишься и пойдёшь дальше.
Пешеход молчал, насторожившись. Ласковые слова странного барина и предложение подвезти напугали юношу больше, чем если бы барин обрушился на него с бранью и угрозами. Он совсем растерялся, когда Кошут распахнул дверцу и повторил:
— Садись, садись!
На помощь пришёл кучер:
— Как можно, барин! Куда вы его, такого чумазого! Он и вас и всё сиденье измажет! Прикажите ему сесть сюда, со мной.
Взмолился и юноша:
— Дозвольте мне сесть на козлы!
Но Кошут не уступал:
— Обмой в луже сапоги и забирайся сюда.
Пришлось подчиниться, и молодой человек, смыв наскоро грязь с сапог, забрался в карету и занял указанное ему место напротив барина.
У ног нового пассажира скоро образовалась лужа, а сам он, не согреваясь больше ходьбой, дрожал от холода. Кошут достал из саквояжа халат и протянул спутнику.
— Смилуйтесь, добрый барин! — испуганно заговорил юноша. — Ведь мне не впервой. Я к дождю привык. Лучше отпустите меня, я пробегусь и согреюсь…
Кошут прервал его:
— Делай, как тебе говорят!
Переодевшись, юноша аккуратно подобрал полы длинного, мягкого барского халата.
— Теперь рассказывай, откуда и зачем идёшь в Рацкеве.
— Батрак я, сезонник. Свёклу копал в графском поместье. Теперь иду в город искать работы.
— Родители есть?
— Родители умерли… — запинаясь, ответил юноша. — Сирота я, — добавил он более твёрдо.
Кошут кончил расспросы. Откинувшись на спинку сиденья, он закрыл глаза.
Молодой человек с облегчением вздохнул, надеясь, что барин заснёт и избавит его от дальнейших расспросов. В мягком шерстяном халате он скоро согрелся. Сон одолевал его, но юноша боролся с ним всеми силами. Не раз случалось, что на пастбище чикоши поручали ему всю ночь подбрасывать сучья в костёр и ворошить обгоревшие головешки, чтобы не потухало пламя. Не только о тепле заботились при этом пастухи. Огонь нужен был прежде всего для того, чтобы отпугивать хищных зверей. Забредёт какой-нибудь неискушённый жеребёнок незаметно для пастуха подальше от стада и заляжет в высокой траве. Осторожно подкрадётся к нему голодный волк, и только на рассвете, недосчитавшись одного коня, пастух обнаружит его обглоданные кости невдалеке от своего шалаша.
