Бриллиантовые девочки - Уилсон Жаклин (электронные книги без регистрации TXT) 📗
Я бросила кончик прутика. Мэри послушно подставила руки, чтобы его поймать. Кончики пальцев у неё были ярко-красные и воспалённые; каждый ноготок был обрезан до живого мяса.
— Мэри! Что у тебя с ногтями!
Она выронила прутик и снова сжала кулачки.
— Что ты с ними делала? Ты что, хотела сама попробовать их постричь?
— Да, — прошептала Мэри, низко наклонив голову.
— Но это же жуткая боль! Зачем ты это сделала? Почему ты не попросила маму постричь тебе ногти?
Мэри молчала.
— Мэри? Это мама так постригла тебе ногти?
Мэри молчала. Подбородок у неё был прижат к груди, пробор резко выделялся между туго затянутых волос. Я обняла её.
— Это она, правда?
Мэри расплакалась:
— Ногти были грязные, и мама сказала, что я плохая, грязная девчонка и что нельзя ходить с ногтями, как у зверюшки, даже если я веду себя, как звери. И она их обстригла. — Мэри судорожно всхлипнула.
— Почему же ты не убежала?
— Она меня зажала между ногами, чтобы я не вырвалась.
— Но это же должно быть ужас как больно!
— Я плакала и не могла остановиться, и мама от этого ещё больше рассердилась.
— Она тебя ударила?
— Когда плачешь, всегда получаешь затрещину.
— Меня мама ни разу в жизни не ударила.
— Меня мама часто бьёт. Я это заслужила, потому что я плохая, — сказала Мэри.
— Ерунда! Нисколечко ты не плохая. Хотела бы я посмотреть, как твоя мама стала бы справляться с Рошель. Или с Джуд. Или с Мартиной. А твой папа — он тебя тоже бьёт?
— Нет, он меня обнимает. Но он говорит, что я не должна быть такой непослушной, а то мама огорчается.
— Но ты же очень послушная!
— Нет. Я делаю правда нехорошие вещи, — сказала Мэри хрипло.
— Например?
— Ковыряю в носу. Чешусь. А иногда я не успеваю вовремя добежать до туалета.
— Во всем мире не найти никого, с кем бы это не случалось!
— Я пачкаю одежду!
— Я никогда не видела девочки опрятнее, чем ты. У тебя всегда такой вид, как будто ты только что вылезла из ванны. И ты в тысячу раз опрятнее меня.
— Мама говорит, что я все равно грязная. Иногда эта грязь незаметна, но она её все равно видит. А иногда грязь у меня внутри, и приходится принимать лекарство, чтобы она вышла.
Я уставилась на неё.
— Твоя мама просто чокнутая, — сказала я.
Мэри удивлённо на меня посмотрела:
— Нет, что ты!
— Она ещё хуже, чем чокнутая. Она жестокая, — сказала я, осторожно берясь за маленькую ладошку Мэри. Я тихонько подула на её бедные красные пальчики. — Я подую на них волшебной пыльцой. От неё они быстро заживут.
— Они уже заживают, — вежливо солгала Мэри.
— Я расскажу маме, что сделала твоя мама, — сказала я.
— Нет! Ни в коем случае! Ну пожалуйста, Дикси, не рассказывай ничего! — взмолилась Мэри. Она вцепилась в меня, хотя её пальчикам наверняка было от этого очень больно. — Пообещай, что не будешь ничего рассказывать. Я однажды рассказала одной девочке из класса, и её мама что-то сказала моей маме. Мама ответила, что это неправда и что я просто выдумщица. А когда мы пришли домой, она достала ножницы из корзинки с рукоделием и сказала, что отрежет мне язык, если я буду рассказывать небылицы.
— Взаправду она тебе язык не отрежет, Мэри, — сказала я.
Но какая нормальная мать так зверски обрезала бы ногти своей маленькой дочке? В чем тут можно быть уверенной?
— Обещаешь, что не расскажешь? Если ты проговоришься, я сразу упаду мёртвой!
— Обещаю! Но ты не упадёшь мёртвой, Мэри. Не говори так, это очень страшно. У тебя очень страшная мама.
— Нет! У меня самая хорошая, добрая, милая мамочка на свете, — сказала Мэри.
Она уже говорила это раньше теми же самыми словами. Её явно заставили выучить эту фразу.
По дороге домой я пыталась понять, что мне делать. Меня душили слезы при мысли, что Мэри делают больно. Я понимала, что нужно кому-то рассказать, но я ведь обещала… Понимала, что это глупо, но перед глазами у меня вставала картинка: я рассказываю все маме, и Мэри падает мёртвой у меня на глазах.
— У тебя что-то грустный вид, Дикси, — заметил дядя Брюс, когда я вошла в кухню. — Что случилось? Ты, наверное, можешь поделиться с дядей Брюсом?
— Нет, не могу, — сказала я, вздыхая. Я услышала какое-то движение в гостиной. — Это мама!
Я побежала посмотреть, что с ней. Мама вцепилась в груду картонных коробок, лицо у неё было серое. Другой рукой она крепко прижимала к себе Солнышко.
— Мама?
— Все в порядке, Дикси, — выдавила она.
— Неправда. Я думаю, лучше тебе снова лечь.
— Нет-нет. Послушай, я хочу подняться наверх, в ванную, привести себя в порядок. Поможешь мне, детка?
— Конечно, мама. Обопрись на меня. И давай мне Солнышко.
— Нет, я его сама понесу.
Он уже не спал, глаза у него были широко открыты. Они были очень красивого светло-голубого цвета, зато ресницы были чёрные, как и шелковистый хохолок на макушке. Бровки у него тоже были очень красивые, ровные, дугой, волосок к волоску. Невозможно было поверить, что все это складывалось у мамы в животике — нежная кожа, сияющие глазки, пушистые волосы.
— Дикси, пожалуйста, не спи на ходу! Мне нехорошо, у меня кровотечение, — раздражённо сказала мама
— Ой, мама! Тебе надо в больницу.
— Нет, голубчик, это нормально. Так бывает после родов. Все будет в порядке.
— Дядя Брюс свозил бы тебя, просто на всякий случай.
— Нет! Не поеду я опять в эту больницу! Все будет хорошо. Мне просто нужно вымыться. Дай-ка я на тебя обопрусь.
Мама с трудом волочила ноги, по-прежнему крепко прижимая к себе Солнышко. Мы прошли половину лестницы, когда нас услышала Мартина и побежала навстречу.
— Мама, давай я тебе помогу, — сказала она, роняя веник и щётку. — Я как раз убрала ванную.
— Спасибо, детка, — слабым голосом сказала мама и прислонилась к стене. — Господи, все кружится.
— Пойдём-пойдём, я тебе помогу помыться, пойдём, — сказала Мартина. — Дикси, возьми малыша.
— Нет! Нет, я его не отдам, — сказала мама, пошатываясь.
— Мама, ты же его сейчас уронишь на головку, ты соображаешь? — рассердилась Мартина. — Дикси, бери ребёнка.
Я вытащила Солнышко из маминых объятий. Она, шатаясь, поплелась с Мартиной в ванную. Я слышала их голоса под звук льющейся воды.
Я посмотрела на братика. Для такого малыша он был на удивление тяжёлый. Он был тёплый, мягкий… и очень-очень мокрый. С него капало сквозь подгузник и голубую пижамку, и даже одеяльце стало уже намокать.
Он засопел и запищал тихонько, как котёнок.
— Неуютно, да? — шепнула я ему. — Подожди, братик, сейчас я наведу порядок.
Я очень осторожно спустилась с ним по лестнице, нащупывая каждую ступеньку. Я почувствовала, как Солнышко напрягся в своём одеяльце.
— Не волнуйся, милый, — зашептала я. — Я — Дикси, твоя старшая сестра. Я за тобой пока присмотрю.
Я отнесла его в заваленную гостиную и положила на мамин матрас. На всякий случай расстелила под ним пелёнку и отыскала пачку подгузников, коробку с салфетками и детский крем.
— Вот, — гордо сказала я. — Все в порядке, малыш, сейчас ты у нас будешь чистый, сухой и весёлый.
Я осторожно размотала одеяльце, как будто разворачивая драгоценный подарок. Солнышко радостно задрыгал мокрыми ножками. Я поймала хорошенькую маленькую ступню.
— Ты, кажется, и впрямь собираешься стать футболистом, — сказала я, расстёгивая пижамку и вытаскивая ножки малыша.
— Ну вот! Так гораздо лучше, правда? Ну до чего ж ты хорошенький, — ворковала я. — Вот сейчас уберём этот противный грязный подгузник. Полежи минутку спокойно, будь хорошим мальчиком!
Я расстегнула липучки и осторожно вытянула подгузник у него из-под попки. И вытаращила глаза. Я пыталась увидеть у него пипиську. Её не было. Это был не мальчик. Это была несомненная девочка.
