Друзья Мамеда - Гаджиев Меджид Джирасович (электронные книги без регистрации .txt) 📗
Коля позвал мастера. Тот подошел и принялся отчитывать меня:
— Сколько раз предупреждал, чтобы работали в шлемах! А у вас баловство одно на уме. Хочешь без глаза остаться? Горе, а не работники! Ну, ступай к врачу. Иди, иди, чего стоишь!
Услышав голос мастера, Валя, Салимат и Зина прекратили работу и смотрели на нас, стараясь угадать, в чем дело. А Зина не выдержала и побежала к нам. Она подбежала как раз в тот момент, когда, откуда ни возьмись, появился Петрович. Узнав, в чем дело, он тоже сначала рассердился и сказал, так же как и мастер:
— Хочешь без глаза остаться? — А потом проговорил грустным голосом: — Говоришь — баловство. Ну конечно, баловство. Мальчишка ведь. Если бы не война, ему бы еще мяч гонять. Иди, сынок. Пусть тебя кто-нибудь проводит в больницу.
— Можно, я провожу? — спросила Зина.
— Можно, — сказал Петрович.
Но я пробормотал:
— Сам дойду. Второй-то глаз у меня видит.
Оказалось, что мне в глаз попала металлическая стружка, и в больнице ее вынули. Глаз еще продолжал болеть два или три дня. А потом все прошло. Но я с тех пор всегда работал в шлеме.
Забыл я сказать про Ису. Он стал газосварщиком. Вечером придем мы с работы, соберемся все вместе, и до ночи идут разговоры и о работе, и о других делах. Это ведь раньше в училище мы работали рядом, а теперь нас разбросало по всей стройке. И видимся мы только в общежитии. Да и то не всегда, потому что работаем в разные смены. И если выпадет такой удачный день, что можно собраться, то есть о чем поговорить. Так получилось, что и Леня, и Коля, и Гамид, и я стали резчиками, а Иса — сварщиком. Мы иногда начнем рассказывать, у кого как идут дела. Я, например, про свой случай, Коля про то, что он решил не возвращаться к старой профессии, даже когда цех будет закончен, а уедет после войны монтажником-строителем на какую-нибудь стройку. А Гамид и тут нашел над чем посмеяться — изображает своего напарника, верней учителя, да так смешно, что все покатываются. Один Иса помалкивал. Он и вообще-то не очень разговорчивый. И вдруг он нам стал доказывать, что работа на сварке гораздо сложнее нашей. Сначала мы не соглашались с ним. Думали, у него там что-нибудь не ладится, вот он и накручивает разные сложности. Но он нам стал доказывать на фактах. При резке надо только хорошенько отрегулировать подачу кислорода и ацетилена да вести резак точно по намеченной линии. А сварка и вправду сложнее. Там еще надо все делать быстро, чтобы металл не перегрелся, а то сгорит. И будет испорчен шов. Так что вся работа пойдет в брак. А сам Иса, оказывается, работал очень хорошо, хотя и никогда не хвалился.
Между тем наступила сибирская зима с крепкими морозами. Нам выдали ушанки, телогрейки и валенки. Да, по правде говоря, мы уже привыкли немного к суровой зиме и не так боялись холода, как в первое время. Мне даже нравилось выходить утром, когда горизонт подернут синей морозной дымкой. На соснах и елях заледенелые, точно стеклянные, иглы, а снег громко похрустывает под ногами. Мне нравилось, что я стал настоящим сибиряком. Морозы доходят до сорока градусов, а мы работаем, только время от времени забегаем погреться в дежурку — теплый домик, где постоянно топится печь и стоят по стенам длинные деревянные скамьи. Но вообще-то во время работы не мерзнешь. Как-то даже забываешь, что работаешь на морозе. Наоборот — жарко. Наверное, мы все закалились, никто не простужался, не болел. А Леня наш и вовсе стал по утрам выбегать во двор и обтираться снегом. Молодец он, Леня, — сильный, здоровый. Как-то я вспомнил, как он рвал руками ремни, и спросил его:
— Теперь, наверное, одной рукой разорвешь, не то что двумя?
А он засмеялся и сказал:
— Ни одной рвать не буду. Разве руки нужны для этого? Вот спорт — другое дело.
Когда мы жили в училище, многие наши ребята занимались спортом. Местные рабочие говорили, что до войны и здесь, на заводе, тоже были различные спортивные секции. Но потом молодежь ушла на фронт, работы было очень много и секции прекратили свое существование. Леня с Колей пошли в заводской комитет комсомола и там узнали: спортом здесь действительно увлекались, и спортивный инвентарь есть — остался с довоенных времен. Хранится он в заводском клубе. Так очутились у нас лыжи с ботинками — целое богатство. Многие из нас никогда не становились на лыжи и с завистью смотрели, как ловко бегают на них местные ребята и девушки. Теперь мы тоже попробуем.
Девочки сразу же стали примерять ботинки.
— Нет, я, наверное, никогда не научусь ходить на лыжах, — сказала Салимат.
— И я тоже.
— И я.
— Научитесь, — убеждал всех Леня. — Это легче, чем играть на гитаре.
Да, я забыл рассказать про гитару. Ее тоже мы раздобыли в комитете комсомола. В общежитии стало веселей. По вечерам она переходила из рук в руки. По-настоящему умел играть Гамид. У него был отличный слух, он знал множество песен, а если и не знал, то сам быстро подбирал мотив. И другие ребята тоже хотели научиться. Гамид всем показывал, но у нас так хорошо не получалось. А вот петь мы стали часто. Даже в госпитале выступали. Пели военные песни. И раненые очень хорошо слушали нас и сами иногда подпевали. А я пел мамину песню. Слов ее слушатели не понимали, но я, перед тем как начинать петь, говорил им, что в песне поется про храброго джигита, который не боится врага, и горы родные помогают ему, и быстрая река, и даже камни. Это была старинная песня, раненые очень хорошо слушали ее. А еще им нравилась песня Гамида. Не знаю, где он выучил ее. На этот мотив была, кажется, другая песня про Одессу и про рыбу кефаль. Но у Гамида почему-то, когда он пел, получалось про Ташкент и черепаху. А еще Гамид рассказывал, что он раньше жил в Ташкенте и ел черепах, которых сам ловил.
— Черепашье мясо очень вкусное, — хвалил он, — его можно варить, и жарить, и сушить — все равно вкусно, лучше курятины.
Мы не спорили с ним, ведь никто из нас никогда не ел черепашьего мяса.
В ближайшее же воскресенье мы отправились в лес. Он был совсем неподалеку — несколько остановок на автобусе от нашего завода. Сразу же от остановки начиналась накатанная лыжня. По ней весело и быстро пробегали парни и девчата, мальчишки. Посмотришь на других — кажется, лыжи сами скользят по снегу. Но встанешь сам на лыжи — они почему-то разъезжаются в разные стороны. И ноги становятся непослушными.
Ребята, которые умели кататься на лыжах, убежали далеко вперед. Другие лыжники тоже обгоняют нас. А мы хоть и стараемся изо всех сил, движемся еле-еле. На дворе мороз, а нам жарко.
Вот не думал, что ходить на лыжах так трудно! Хочется сбросить их и идти пешком. Но я упрямо передвигаю ноги, стараясь не отрывать лыжи от снега. И вдруг чувствую — лыжи сами заскользили. Вспомнил Лёнин совет держать корпус наклонно, а ноги немного согнуть в коленях. Стало легче. Быстрее! Вперед! До чего же хорошо! Не идешь, а едешь, летишь…
Вдруг лыжня свернула к оврагу и пошла вниз по склону. Я остановился на краю оврага. Что же дальше делать? Оглянулся, а за мной по лыжне идут наши ребята и девочки. Стыдно трусить на глазах у всех. Зина увидела меня, подняла палку и закричала:
— Молодец, Мамед, быстро шел! Мы еле угнались за тобой!
Посмотрел я еще раз вниз. И сказал себе, как в детстве говорил, когда надо было перебраться через бурную горную речку: «Мое сердце — воробью, а воробьиное — мне». Не знаю почему, но у нас в ауле так всегда говорят ребята, когда хотят себя подбодрить. Я оттолкнулся палками и покатился вниз. Ветер ударил в лицо, лыжи разогнались так, что, кажется, никогда не остановятся, сами несут меня. Еще немного, и я вовсе взлечу в воздух как птица. И вдруг лыжи почему-то соскользнули с лыжни. Удар! Я подскочил и полетел в сугроб. Долго барахтался в снегу, пытаясь встать. Наконец поднялся. На одной ноге — лыжа, а на другой — только ботинок. Смотрю: один кусок лыжи торчит из-под снега, а второй отлетел в сторону. Оказывается, наскочил на пенек. Я подобрал сломанную лыжу, оглянулся наверх, на ребят, — не смеются ли надо мной. А сверху прямо на меня несется Зина. Я — в сторону, но Зина пролетела мимо, только не на лыжах, а так же, как и я, кубарем. За ней еще кто-то. Тут мне самому смешно стало. Стою с поломанной лыжей в руках и хохочу. Уж очень смешно барахтаются в снегу ребята! Наверное, и я так барахтался. Только себя ведь не видно.
