Аня и Долина Радуг - Монтгомери Люси Мод (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗

— О, нет сомнения, что идея зародилась в уме Фейт Мередит, — сказала мисс Корнелия. — Я совершенно не жалею, что надоедливые свиньи Эймоса Дрю на этот раз получили по заслугам. Но дочь священника!

— И сын доктора! — сказала Аня, пародируя тон мисс Корнелии, и тут же рассмеялась. — Дорогая мисс Корнелия, они всего лишь дети. И вы хорошо знаете, что они никогда еще не сделали ничего по-настоящему дурного… они просто невнимательные и порывистые… такие, какой я сама была когда-то. И они вырастут уравновешенными и здравомыслящими… как это произошло со мной.

Мисс Корнелия тоже засмеялась.

— Бывают моменты, Аня, душенька, когда я по вашим глазам вижу, что ваше здравомыслие надето на вас, как платье, а на самом деле вам очень хочется снова совершить какое-нибудь безумство юности. Ну, вы меня ободрили. Почему-то беседа с вами всегда оказывает на меня такое действие. Когда же я захожу к Барбаре Самсон, у меня возникает противоположное ощущение. После разговора с ней мне кажется, что все плохо и всегда так будет. Но, конечно, если всю жизнь живешь с таким мужчиной, как Джо Самсон, трудно не унывать.

— Очень странно, что Барбара вышла за Джо Самсона, после того как ей столько раз представлялась возможность выйти за кого-нибудь другого, — заметила Сюзан. — Многие молодые люди делали ей предложение, когда она была девушкой. Она хвасталась мне, что у нее был двадцать один поклонник, не считая мистера Петика.

— Кто такой мистер Петик?

— Ну, он был вроде как постоянный спутник, миссис докторша, дорогая, но назвать его женихом в полном смысле слова было нельзя. У него не было никаких серьезных намерений. Двадцать один жених… а у меня за всю жизнь ни одного! Но Барбара шла лесом, а палку выбрала самую кривую [22]. Однако говорят, что ее муж печет гораздо лучше, чем она; поэтому она всегда поручает ему печь печенье, когда ждет гостей к чаю.

— И это напоминает мне, что у меня завтра гости к чаю, а потому я должна пойти домой и поставить тесто, — подхватила мисс Корнелия. — Мэри сказала, что может поставить его сама, и я не сомневаюсь, что она может. Но пока я жива и на ногах, я сама ставлю свое тесто, поверьте мне.

— Как поживает Мэри? — поинтересовалась Аня.

— Жаловаться на нее я не могу, — сказала мисс Корнелия довольно мрачно. — Она уже немного поправилась, не такая худая… и опрятная она, и почтительная… но понять ее до конца я не могу. Ужасно скрытная девчонка. Хоть тысячу лет докапываться будете, все равно так и не узнаете, что у нее на уме, поверьте мне! Что же касается работы, за всю мою жизнь не видела никого, кто мог бы сравниться с Мэри. Она на работу просто накидывается. Миссис Уайли, возможно, обращалась с ней жестоко, но зря говорят, будто она заставляла Мэри работать. Мэри — прирожденная труженица. Иногда я задаю себе вопрос, что сносится раньше — ее руки или язык. Мне теперь не хватает дел — не к чему руки приложить. Я буду очень рада, когда начнется учебный год, — тогда у меня опять найдется чем заняться. Мэри не хочет ходить в школу, но я была неумолима и сказала, что она должна учиться. Я не допущу, чтобы методисты говорили, будто я не пускаю ее в школу, чтобы самой наслаждаться праздностью.

ГЛАВА 13

Дом на холме

Там, где Долина Радуг спускалась к заболоченному лугу, в маленькой лощинке, скрытой от глаз за березами, всегда бежала холодная как лед и чистая как хрусталь вода маленького родника. Не так уж много людей знало о его существовании. Дети священника и дети доктора, разумеется, знали, так же как знали они все остальное о волшебной долине. Иногда они ходили к нему, чтобы просто попить, в другое время он выступал в их играх как романтический фонтан. Знала о нем и любила его Аня, так как он чем-то напоминал дорогой сердцу Ключ Дриад в Зеленых Мезонинах. Знала о нем и Розмари Уэст; это был родник, связанный с ее любовной историей. Восемнадцать лет назад она присела возле него в весенних сумерках и выслушала робкое признание Мартина Крофорда в горячей юношеской любви. В ответ она шепнула ему свой секрет, и они обменялись поцелуем и поклялись в вечной любви водами этого чистого лесного родника. Больше они никогда не стояли возле него вдвоем — Мартин вскоре после этого ушел в роковое плавание, но для Розмари родник всегда оставался дорогим местом, освященным чувствами того бессмертного часа юности и любви. Всякий раз, проходя мимо, она сворачивала в маленькую лощину на тайное свидание с былой мечтой — мечтой, думать о которой было уже не больно, а лишь сладко.

Родник был скрыт от посторонних глаз. Можно было пройти мимо в десятке шагов и даже не догадаться о его существовании. Два поколения успели смениться с тех пор, как громадная старая сосна упала почти поперек него. От дерева не осталось ничего, кроме разрушившегося ствола, из которого густо росли папоротники, создавая над водой зеленую крышу и кружевной деревянный экран. Рядом с ним рос клен с причудливо искривленным стволом, который сначала стлался по земле и лишь затем поднимался вверх, тем самым образуя необычную скамью, а на травы маленькой лощинки сентябрь набросил шарф из бледных дымчато-голубых астр.

Однажды вечером Джон Мередит, возвращаясь домой коротким путем через Долину Радуг после пастырского визита в дома прихожан, живших у входа в гавань, свернул в сторону, чтобы попить из маленького родника, который показал ему за несколько дней до этого Уолтер Блайт, когда они вдвоем долго беседовали, сидя возле него на кленовой скамье. При всей своей кажущейся застенчивости и отрешенности от всего мирского Джон Мередит сохранял мальчишеское сердце. В ранней молодости его называли «общительным малым», хотя никто в Глене св. Марии никогда не поверил бы этому. Он и Уолтер сразу потянулись друг к другу, так что их беседа оказалась очень искренней и доверительной. Мистер Мередит нашел ключ к самым сокровенным уголкам души мальчика, куда никогда не заглядывала даже Ди. С того часа им предстояло стать друзьями, и Уолтер понял, что никогда больше не будет бояться своего священника.

— Прежде мне и в голову не приходило, что со священником можно так близко познакомиться, — признался он матери в тот вечер.

Джон Мередит попил прямо из своей узкой белой ладони — ее железная хватка всегда удивляла людей, ранее не имевших случая обменяться с ним рукопожатием, — а затем присел на кленовую скамью. Он не спешил вернуться домой: место было красивое, к тому же он испытывал душевную усталость после череды довольно неинтересных разговоров со множеством положительных, но скучных людей. Всходила луна. Там, где он сидел, Долина Радуг была приютом безмолвных ветров, и над ней стояли, словно часовые, неподвижные звезды, но издали, с ее верхнего конца, доносились веселые голоса и детский смех.

Воздушная красота посеребренных лунным светом астр, мерцание воды в маленьком роднике, нежное журчание ручья, изящество и грация покачиваемых ветром папоротников — все это слилось в белой магии тихого вечера вокруг Джона Мередита. Он забыл о мелких неприятностях во вверенном ему приходе и о духовных проблемах; время вернулось на полтора десятка лет назад, и он снова был молодым студентом-богословом, а июньские розы, красные и душистые, украшали изящную и гордую головку его темноволосой Сесилии. Так он сидел и мечтал, как обыкновенный юноша… И в этот удивительно благоприятный момент Розмари Уэст сделала несколько шагов в сторону от тропинки, по которой возвращалась домой, и остановилась прямо перед ним в этом опасном, наводящем сказочные чары, безлюдном месте. Когда она приблизилась, Джон Мередит встал и увидел ее… впервые по-настоящему увидел.

До этого он встречал ее раза два в церкви и пожал ей руку — рассеянно, как пожимал каждому, с кем сталкивался в проходе между скамьями на своем пути к кафедре. Больше он нигде никогда не видел ее, так как сестры Уэст принадлежали к англиканской церкви, а большая часть местных англиканцев проживала в Лоубридже, так что у него никогда не было причин для визита в их дом. Если бы накануне этого вечера кто-нибудь спросил Джона Мередита, как выглядит Розмари Уэст, он не сумел бы ответить на вопрос. Но ему было суждено навсегда запомнить ее такой, какой она явилась перед ним возле родника, в романтическом ореоле, подаренном ей добрым лунным светом.