Последний день матриархата - Машков Владимир Георгиевич (читать книги бесплатно TXT) 📗
Но сегодня мне казалось, что я начал новую жизнь всерьез и надолго.
Я вспомнил про Наташу, и мне стало грустно.
Как-то в папиной статье я прочитал такие слова: «раздвоение личности» и спросил, что они означают.
– Это сложное философское понятие, – папа как раз возился у плиты и ему было не до меня.
– А все-таки? – я был любознательным.
– Ну, это когда в одном человеке словно живут два человека, – растолковывал папа, – один хороший, а другой плохой. Они живут не мирно, а все время ведут бои, и вот кто берет верх, такой и человек – то хороший, то плохой.
Я тогда не очень поверил папе. Как это в одном человеке могут уживаться сразу двое? А теперь подумал, ведь в Наташе тоже жило сразу двое – она и ее братец, которого на самом деле вовсе не было.
Да, Наташе не позавидуешь. Каждый из родителей тянул в свою сторону. Сперва победа была за отцом. Сейчас вперед вырвалась мама. За кем будет следующий тур?
А потом я представил, как сегодня покатаюсь на «Жигулях», как Наташин отец обучит меня еще одному борцовскому приему, и настроение мое вновь стало ясным, точно голубое небо.
Правда, одна облачинка на нем появилась. Я подумал о папе. Каково будет ему, если его повстречает Наташин отец? Я только представил себе, как Наташин отец сжимает моего папу в своих могучих объятиях, и мне страшно стало.
После уроков мы с Саней забежали к нам домой, забросили сумки. Я предлагал подождать, пока позвонит папа и предупредить его о грозящей опасности. Но Саня не хотел ждать, и мы отправились на телевидение.
У входа нас спросили, в какую редакцию и к кому мы идем.
– В детскую, – ответили мы с Саней.
– К Красовскому? – переспросили нас.
Мы не возражали, и нас пропустили. Когда мы очутились в темноватом, длинном – ему не видно было ни конца ни края – коридоре, то слегка растерялись.
Саня хотел найти студию, в которой выступают, чтобы высказать все, что у него в душе накипело о матриархате. Я же мечтал повидаться с папой и предупредить его об опасности.
Время от времени по коридору проносились со страшной скоростью какие-то существа в брюках. Саня кидался к ним, как к родным. Но тут же давал задний ход – это была снова женщина.
– Мужики тут водятся или нет? – скрежетал зубами мой друг.
Не было нигде и папы. Я уже жалел, что пошел на студию. Дождался бы дома папиного звонка, и все было бы в порядке.
Мы едва не столкнулись с совсем юной особой в штроксах мышиного цвета.
– Мальчики, вы к Красовскому?
– К Красовскому, – подтвердил Саня, и я тоже кивнул.
– Где вы бродите? – вспыхнула юная особа. – Репетиция уже началась. Скорее в большую студию.
Предводительствуемые юной особой, мы вновь промчались по длинному коридору, но уже в обратном направлении. Девушка отворила тяжеленную дверь, и мы вошли в студию.
Я зажмурил глаза от яркого света. Откуда-то вынырнул бородатый молодой человек в темных очках, повертел нас с Саней, оглядел со всех сторон и шепнул:
– Ребята, не подведите.
Я сразу догадался, что это и есть Красовский. И не ошибся.
Красовский подтолкнул нас к высокой энергичной женщине, которая всем вокруг командовала.
– Вот, Мария Николаевна, мои ребята.
Я смутился, потому что совершенно не знал, что нас ждет. Саня же, наоборот, с первой же минуты почувствовал себя в студии, как рыба в воде. Он оглядывался по сторонам, широко улыбался.
На него первого и обратила внимание высокая женщина. Она была режиссером, то есть самой главной. Мы это сразу раскусили.
Санина физиономия произвела самое благоприятное впечатление на режиссера, потому что она расплылась в счастливой улыбке.
– Отпетый хулиган, – восхитилась Марина Николаевна. – С таким лучше не встречаться в темном переулке.
Саня огляделся, хотел было полезть в бутылку, то есть устроить тарарам на всю студию, но бородач в темных очках обнял его за плечи, похлопал по спине, подмигнул, мол, все идет как надо, и мой друг сдержался.
Зато моя внешность привела режиссера в ужас. Она скривилась так, словно ничего более противного в жизни не видела.
– Это же типичный пай-мальчик, – возмутилась Марина Николаевна. – Красовский, Сережа, я вас просила привезти хулиганов.
– Замечательные хулиганы, Мария Николаевна, – скороговоркой выпалил Красовский, – лучших во всем городе не найти.
– Сережа, ну что за хулиган в очках да еще с такой благообразной внешностью круглого отличника и зубрилы? – Марина Николаевна внимательно меня изучала. – Кстати, его лицо мне удивительно знакомо, кого-то напоминает…
Еще минута, и я пропал. Если режиссер спросит, как моя фамилия, я ей отвечу правду, не буду таиться. Да и без фамилии меня узнают. Мне все говорили, что я вылитый папа, чем мой папа несказанно гордился, хотя я не понимал почему – на кого же мне быть еще похожим, если я сын своего отца.
Нас выручил Красовский.
– Марина Николаевна, представьте, под внешностью круглого отличника скрывается хулиган. Это будет оригинально, свежо, ново. Такого еще ни у кого не было.
После некоторого раздумья режиссер согласилась:
– В этом что-то есть…
– Есть, есть, – зачастил Красовский. – Они еще распояшутся, вы увидите.
– Начнем запись, – скомандовала режиссер.
Нас с Саней усадили за последний стол в таком закуточке, который изображал класс. За другими столами сидели уже девчонки и мальчишки.
– Внимание, – хлопнула в ладоши Марина Николаевна. – Снимается эпизод в классе. Мы его только что репетировали. Ребята пропесочивают двух разгильдяев и лоботрясов. А вы, лодыри, должны осознать свои ошибки и покаяться. Помните свои реплики?
– Помним, – подал голос Саня.
– Я с ними репетировал, – подскочил Красовский и напомнил: – Мы больше не будем. Поверьте нам в последний раз.
Мальчишки и девчонки обернулись и строго поглядели на нас. Я понял, что нам несдобровать.
Режиссер дала знак, и к нам с двух сторон стали приближаться камеры. Они скользили совершенно бесшумно. Съемки начались.
Все происходящее в студии Саню явно забавляло. Ухмыляясь, он слушал, как девчонки ругают нас почем зря. А чтобы и нам было понятно, что не кого-нибудь другого, а именно нас они песочат, девчонки время от времени показывали на нас пальцем, тем самым, который в старину назывался указующим перстом.
Я вспомнил папины слова о том, что настоящий актер тот, кто так умеет вжиться в образ своего героя, чтобы все поверили, что это не он, актер, а тот человек, которого он изображает. Ну что ж, если мне выпало сыграть хулигана и двоечника, я должен, просто обязан быть хулиганом и двоечником. Кстати, именно этого ждет от меня режиссер Марина Николаевна.
Хотя Красовский и убедил режиссера, что попадаются хулиганы в очках, я ни разу такого не видел ни в жизни, ни в кино. Поэтому первым делом я снял очки. Бурно клеймившие нас девчонки сразу затуманились и даже голоса их вроде стали тише.
Хорошо, что я вовремя избавился от своих кудрей. Обычно хулиганы ходят с челками на лбу. Я достал расческу, и вскоре волосы уже закрывали мне весь лоб.
Тут я заметил, что у меня синий в красные полоски галстук. Ну где, спрашивается, и какой хулиган носит галстук? Такого в жизни не бывает. Я торопливо снял галстук и спрятал его в карман, а ворот рубахи расстегнул.
Да, белую рубашку хулиганы тоже не носят, но что поделаешь – тут ее негде быстро перекрасить. Придется – наперекор жизненной правде – щеголять в белоснежной сорочке.
Я сунул руки в брюки, развалился на парте и почувствовал себя стопроцентным лоботрясом. Короче говоря, вошел в образ, сжился с ролью.
Если бы сейчас меня увидел папа, он бы остался доволен своим сыном. Папины уроки принесли свои плоды – я действовал по системе Станиславского. До Станиславского актеры играли кто во что горазд, а теперь играют по правилам.
Я дождался, когда одна из наших обвинительниц сделал паузу и припала для вдохновения к стакану воды, вложил два пальца в рот и свистнул.
