Земля лунной травы - Ширяева Галина Даниловна (версия книг TXT) 📗
— Ну что ж ты стоишь? — крикнула Наташа растерявшемуся Виктору, который стоял, держа перед собой в крепко сжатом кулаке нож так, словно собирался пырнуть им кого-то. — Давай ее перевяжем чем-нибудь!
— А чем? — спросил Виктор. — У тебя бинт есть?
— Я не аптека!
— Значит, надо от кого-нибудь чего-нибудь оторвать? — спросил Виктор и с жалостью посмотрел на свою новую рубашку.
Но Наташа вспомнила, как он тогда тянул ее за руку, а она не могла вырваться и как потом он этим самым ножом грозил Ишутину, и без всякой жалости крикнула ему:
— Не буду же я подол от себя отрывать! Ты ее поранил! Рви рубаху! Убийца!
— Конечно, — виновато согласился Виктор, по-прежнему стоя в позе убийцы с ножом в руке. — Но она сама лезла. А рубашка крепкая, от нее ничего и не оторвешь. А потом — с какой стати! Зачем лезла?
Услышав, что ему жалко для ее раны рубашку, Райка сделала вид, что теряет сознание, и без сил прислонилась к стволу дерева, не отнимая ладонь от новенькой кофты. Но Виктор все равно свою рубаху жертвовать для нее не собирался…
Райка опустилась на землю и стала терять сознание так натурально, что Наташа вдруг испугалась — не серьезно ли она поранилась, уж очень много крови вылилось на ее лапшовую кофту. Наташа испугалась и, всплеснув руками, бросилась к ней…
И тогда неожиданно откуда-то сверху — над их головами — раздался громкий, резкий крик. Словно птица прокричала что-то резкое и злое.
Они все трое, даже почти потерявшая сознание Райка, мгновенно вскинули головы вверх…
Держась одной рукой за цепкие ветви кустарника, а другой за слабую тонкую осину, свесившись на дорогу, чтобы лучше видеть, что происходит там внизу, на бугре стояла Аля. Была она и в самом деле пронзительно похожа — от раскинутых, как крылья, рук и черного кожаного плаща с длинными полами — на большую черную птицу, готовую сорваться и лететь куда-то, и в темных косящих глазах ее были нетерпение и досада. Оттого, что не поняли, не услышали сразу ее крика… — Беги! — снова крикнула Аля почти зло, с нетерпением. — Да беги же!
Я сидящая на земле Райка, и Виктор-убийца с ножом в руке растерянно переглянулись, и оба вопросительно и даже с испугом посмотрели на Наташу. Они не знали, не поняли, кому из них надо было бежать, куда бежать, от кого и зачем… Тогда Райка, не дождавшись разъяснений, тихонько охнула, вскочила, взмахнула руками, забыв про свою рану, и головой вперед, как бегун со старта, ринулась в лесную чащу.
— Ничего, не помрет! — негромко сказала Аля с бугра.
Она выпустила из рук тонкий ствол осины, за которую держалась, и та, выпрямившись, скрыла ее.
— Нашумят, наорут! — презрительно проговорил Виктор, спрятал свой нож в карман и, отшвырнув ногой в сторону черный сучок, который выронил, когда Райка завопила, пошел своей дорогой, мимо Наташи и мимо бугра, похоже, очень довольный тем, что все так обошлось и что его рубашка осталась цела.
Наташа, чуть не задохнувшись, взлетела на бугор…
Тонкие ветки осины больно хлестнули ее по щеке, и она в нетерпении отмахнула эти ветки руками, чтобы поскорее увидеть Алино лицо.
— Привет! — негромко сказала Аля, улыбаясь, глядя темным косящим взглядом мимо Наташи. — Куда так торопишься? Уж не за клюквой ли?..
И лицо ее с подведенными синей краской глазами и подкрашенными ресницами, и улыбка эта показались Наташе чужими — как тогда ночью показалось чужим ночное небо над родным домом. И наверно, именно поэтому, глядя в это чужое лицо с чужой улыбкой в упор, Наташа не смогла произнести вслух Алино имя, которое еще совсем недавно так долго, так настойчиво вертелось на кончике ее языка и жило в таких хороших словах, как «огонь», «олень», «альбатрос».
— Ведь это ты, — сказала она шепотом, пытаясь поймать ее скользящий, уходящий в сторону взгляд. — Ты… Ведь это ты пела ту песню. О стрекозах… Это — твоя песня…
— Почему моя? — холодно спросила Аля, уже не улыбаясь, глядя по-прежнему мимо Наташи, и чужое ее лицо с подкрашенными ресницами не дрогнуло. — Я, что ли, ее придумала?
— Это он тебя вспоминал… О тебе думал… А ты… ты ждала… Из-за денег… Из-за барахла!.. Продавала…
— А ты разве тоже что-нибудь собиралась купить? Я спокойно спросила Аля. — Так у меня только один дед остался. Письменный прибор. Дорогой. Заграничный. Нужен?
Ту боль, что мучила Наташу так тяжко, она не хотела разделить на двоих! Эта боль оставалась теперь только с Наташей.
— Нет, — сказала Наташа. — Не нужен. И клюкву ешь сама!
Аля усмехнулась краешком губ, и в темном, косящем взгляде, ускользающем все время в сторону, Наташа неожиданно уловила что-то знакомое. Аля усмехнулась совсем по-Риткиному — словно знала о Наташе что-то такое, чего и сама Наташа не узнает о себе даже через тысячу лет…
И тогда Наташа тоже усмехнулась ей в лицо. Потому что тоже узнала теперь о ней кое-что!
Только одной Наташе хорошо был знаком косящий Алин взгляд. Только она одна из них троих на дороге поняла сразу, на кого смотрела Аля, кому она кричала: «Беги! Спасайся!» Это она Виктору кричала, увидев нож в его руке, а на земле окровавленную Райку!
Это она Виктору кричала, решив, что Виктор ударил Райку ножом…
Еще ничего не поняв, ни в чем не разобравшись, не раздумывая, Аля встала на сторону смерти! Как встала на сторону смерти тогда — ожидая, когда умрет отец.
— Жаль, что не нужен. С собой теперь этого деда тащить придется. Тяжело. И дождик опять собирается. — Аля глянула вверх, в небо, затянутое тучами. — Ладно. Донесу как-нибудь.
— Донесешь, — сказала Наташа пересохшими губами и тоже посмотрела в темное небо над лесом — туда, где вечером, как всегда, должны были пролететь тяжелые сумрачные птицы. Донесешь. Своя ноша не тянет…
— Ну ладно, — проговорила Аля и взглянула Наташе прямо в лицо. — Ладно. Я пошла. Я опаздываю.
— Иди! — сказала Наташа.
Аля повернулась и пошла прочь, через лес, раздвигая руками, в нетерпении даже обламывая, если мешали, сухие ветки слабых осин на бугре — чтобы не опоздать…
Сквозь набежавшие слезы Наташа видела темную удаляющуюся Алину фигуру за осинами и кустами смутно — так же, как тогда ночью краем глаза видела очертания черных лесных крон на фоне чужого неба. И она знала: сейчас эта темная фигура скроется, исчезнет, как вчера на сумрачной тропинке посадок. Она сжала ладони так, что стало больно рукам… Но что они могли сделать, эти руки, еще совсем недавно казавшиеся ей такими сильными, что можно было удержать ими летящий под откос поезд! И вот он летит, летит под откос, а она ничего не может поделать!
Она слышала, как шелестят осины на бугре, видела, как уходит, исчезает за ветвями и стволами леса темная смутная фигура, и в горьком отчаянии не шевелилась, давая возможность уйти Але совсем. Навсегда. Ей нечего было сказать Але. Ей нечем было ее остановить!
Она уходила от Наташи, уходила навсегда в тот раскаленный бесцветный от зноя страшный день, принять который в свою жизнь Наташа не могла…
Через несколько секунд, уже на дороге, Наташа вдруг почти в панике заколебалась и хотела снова взбежать на бугор, догнать уходящую Алю, окликнуть ее. Или хоть оглянуться ей вслед.
Но она справилась с собой. Не оглянулась.
И в этот момент из леса на дорогу выскочила Райка. Испуганно оглядевшись по сторонам, она перебежала дорогу и снова исчезла в лесной чаще, на этот раз по другую сторону дороги. Бедная Райка совсем ошалела, спасаясь!
Лес, конечно, проглотил, слопал, рассосал бы Райку, если бы Наташа не догнала ее через сотню шагов на маленькой круглой поляне, заросшей мелкой, уже пожелтевшей травой и редкими полуосенними цветами.
— Сумасшедшая! Куда ты? Запыхавшаяся Райка растерянно остановилась.
— Так кричали же…
— Да не тебе кричали!
— А кому? — В Райкиных глазах был страх. — Кому кричали-то?
— Да ты посмотри лучше, на кого похожа!
Только теперь Райка наконец-то глянула на свою лапшовую кофту.
