Дождик в крапинку - Яхонтов Андрей Николаевич (первая книга .TXT) 📗
А едва свернул за дом, где его уже не могли видеть оставшиеся землерои — припустил во весь дух.
Пробежав квартал, остановился, достал монету. Все-таки умели цари нагнать страху! На обратной стороне двуглавый орел. Вдвойне, значит, свирепый. Мало того, из обоих клювов тянутся длинные змеиные жала. Еще и ядовитый.
Ни папы, ни мамы опять не было. Он бросил портфель и, зажав монету в кулаке, полетел к дедушке. Тот сидел за обеденным столом и открывал консервным ножом банку шпрот.
Горело электричество, хотя на улице еще не темнело. Пахло сдобно. Точно — посреди стола накрытый салфеткой пирог. Приемник играл что-то заунывное.
— Антон, — произнес дедушка. — Сегодня у нас гости.
— А кто?
— Дормидонтовы.
Лучше бы кто-нибудь другой. Дормидонтовых Антон побаивался. Ну, да ничего.
— А я монету нашел, — выпалил он.
— Какую монету? — Дедушка подковырнул и приподнял острием ножа консервную крышку — желтый, как солнце, кружок с волнистыми краями… Вот еще загадка, которую никто не мог объяснить: как запаивают эти банки?
— Серебряную! Старинную!
Антон на ладони протянул дедушке позеленевшее сокровище, вновь ощутив приятную, основательную его тяжесть.
— Ну-ка, ну-ка, — дедушка взял монету, приблизил к глазам. — Очень любопытно. А что это здесь написано? «Монета ценою один рубль…»
Направился к письменному столу и достал из замшевого чехольчика лупу с деревянной ручкой.
Антон с приятным пощекотыванием в груди наблюдал за ним.
— Где, ты говоришь, этот дом находился?
Антон объяснил.
— А, — определил дедушка, — прекрасно знаю это место. Неподалеку мой товарищ Щекин-Кротов жил. Не думаю, чтоб это был клад. Скорее всего, имевшие тогда хождение деньги случайно провалились в щели, закатывались под пол. Этим, кстати, и объясняется, что их не в одном месте находят, а в разных. — Он через лупу изучал монету. — Уверен, в историческом музее мы бы увидели такие…
Антон и в музей согласен был пойти. Еще бы, посмотреть на такую же, как у него, ценность. Выходит, он — обладатель музейной редкости. Сам добыл, раскопал.
— А знаешь, кто такая императрица Елизавета? — спросил дедушка. — Это дочь Петра Великого. Ее царствование, увы, не отмечено какими-либо прогрессивными переменами. Она была довольно пустая женщина. На, держи, — как бы подчеркивая: большого внимания императрица не заслуживает — дедушка возвратил монету.
Антону стало обидно, что ценность его находки поставлена в зависимость от личных качеств царицы.
— Но ведь это серебро? — попытался отстоять справедливость он.
— Конечно, — согласился дедушка, — тогда любили роскошь, блеск нарядов… Устраивали балы, которые стоили больших средств…
— А тогда в музее эти монеты почему?
— Ну, их не так много сохранилось. Кстати, — вспомнил дедушка, — я для тебя книжку приготовил. Иди сюда, — и поманил его к дивану, па валике которого лежал здоровенный том со множеством бумажных закладок, — Ты спрашивал, откуда появилось название нашего переулка.
Сел, переложил том на колени. Антон устроился рядом.
— Сначала посмотри картинку. Улицу эту ты, несомненно, знаешь.
Улицу Антон действительно узнал. Та, на которую Пашка звал его искать деньги.
— Названа она в честь видного ученого-географа, путешественника, — стал рассказывать дедушка. — А наш переулок — в память об одном из его сподвижников. Тот дом, которым ты интересовался, раньше занимал мелкий чайный фабрикант с совершенно другой фамилией. Насколько мне известно, потомки его здесь уже не жили.
— Оттуда никто не выходит. И ворота не открываются, — сказал Антон.
— Так, может, он просто заколочен?
Поразительно: как дедушка — при ого опыте и познаниях — не умел отличить основное от второстепенного. И чайный фабрикант, и сподвижник географа-путешественника лишь проясняют ситуацию с Германом. Если фабрикант — не потомок сподвижника, то и Герман к названию переулка отношения не имеет. Но это так, попутные сведения. Главное же то, что дом только по видимости необитаем, а на самом деле в нем живут. Разве не странно? Об этом и надо задумываться. Но именно эту информацию дедушка пропускает мимо ушей, отмахивается от нее при помощи самого неподходящего объяснения. Да если бы дом был «просто заколочен», туда бы уже миллион раз слазали. И все выяснили.
Может быть, стоит рассказать про лохматого медведя или бульдогов? Вряд ли это имеет смысл. Тем более не поверит.
— Я пойду, — поднялся Антон. Беседа с дедушкой зашла в тупик, и ему не терпелось показать монету во дворе. Это им не чертов палец.
— И еще… — удержал его дедушка. Перелистав книгу, достал лежавшую между страниц фотографию женщины в длинном платье. — Знаешь, кто это?
— Нет, — сказал Антон.
— Баба Лена!
Антона, уже пятившегося к двери, невольно потянуло обратно. Дедушка любовался фотографией с нежностью. На фоне как бы бархатного занавеса — красивая, молодая незнакомка. Волосы густые, черные.
— Все мы такими были, — вздохнул дедушка.
Вошла баба Таня, и дедушка фотографию поспешно пихнул между страниц, а том захлопнул.
— Ну ладно, это я так. Вспомнилось. Иди, бегай, гуляй, — сказал он.
К заборчику палисадника жалась тепло укутанная, несмотря на солнышко, Полина. К ней подступали Борька. Юлька и Минька.
Появление Антона они восприняли как прибытие свежих сил.
— Ты послушай, послушай, — захлебываясь яростью, с ходу начала натравливать его на Полину Юлька. — Она говорит, из опавших листьев потом вырастают деревья.
— Я не говоила. что выастают, — отчаянно сопротивлялась Полина, — Я говоила, листья становятся пеегноем и удобением…
— Удобением, — передразнил ее Минька.
— Да, мне мама ассказывала.
— Твоя мама… — с издевкой начал Борька.
— Я тебя удаю, — стараясь их перекричать, пригрозила Полина. — Или отца позову.
— У твоего отца пистолет фальшивый. Из фанеры.
— Непавда.
— Правда!
— А мы дядю Володю позовем, — не отступал Борька. — Он жирный. Он как твоему отцу даст — тот на крышу улетит.
Дядя Володя — Борькин сосед по квартире — был грузный, ходил тяжело, носил белые рубашки и большой портфель. Антона удивляло, что Борька похваляется его силой: ведь неповоротливый, живот, как обвислый воздушный шар; но главное, уже немолодой.
Надо было заступиться за Полину.
Но они сами изменили тактику.
— А смотри, укуталась-то, — нашел еще одно уязвимое место для издевки Минька.
— Я болела, — стала доказывать Полина.
— И сейчас, небось, болеешь, — вмешалась Юлька. — Еще нас заразишь. Сидела бы дома.
— Ты сама меня позвала, — не выдержав явной несправедливости, заплакала Полина.
В слезах ушла.
— Пожалуется, — забеспокоился Минька. Глазки его бегали. — Пойду, что ли, домой.
— Тети Жанны дома нет. А ты трус, — бросила Юлька.
— Сама ты знаешь кто?
И, притворившись оскорбленным, зашагал к флигельку.
А Юлька специально встала под Полинины открытые окна, в расчете на то, что беглянка, может быть, ее услышит. Непримиримости в Юльке не убавлялось.
— Она говорит, у них дома ни копейки нет. Ведь не может так быть? Копейка-то обязательно найдется.
Презрительно сжала губы, показывая, что по-прежнему считает себя правой.
— Конечно, найдется, — поддержал ее Борька.
Окна оставались пустыми. Но подкрасться к ним можно и незаметно. Встать за занавеской…
— Копейка не считается, — иступил в спор Антон голосом совершенно безразличным, И лицо тоже сделал безразличное, отсутствующее. — Когда так говорят, имеют ввиду, что в принципе денег нет. А если поискать, то можно и три копейки найти. И даже рубль. Моя мама часто говорит: «Нет ни копейки». А в кошельке у нее я два рубля видел.
— Твоя мать имеет право так говорить, — сказала Юлька. И хотя Антону, вернее его маме было отдано предпочтение, слова эти задели. И что его потянуло влезать в чужое препирательство? Опять ему же и досталось. — А Полинкина нет. Они недавно пианино купили. Чтоб дочка их, Полиночка, играть училась.
