Аня из Шумящих Тополей - Батищева Марина Юрьевна (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

— Но ведь так оно и есть, — весело отозвалась Аня.

— Ах, вы очень молоды, — раздражающе снисходительным тоном заявила старуха.

— «Не возбранял я сердцу моему никакого веселия» [27], — процитировала Аня. — Вот, миссис Гибсон, подходящее к случаю указание Библии.

— "Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх [28]. Это тоже из Библии, — возразила миссис Гибсон. То, что ей удалось так ловко парировать довод мисс Ширли, бакалавра гуманитарных наук, привело ее в сравнительно хорошее расположение духа. — Не такой я человек, чтобы льстить, мисс Ширли, но эта соломенная шляпа с голубым цветком вам к лицу. Ваши волосы под ней не кажутся такими рыжими. А ты, Полина, разве не восхищаешься этой свежей, юной девушкой? Разве тебе не хотелось бы самой быть такой же свежей и юной?

Полина была слишком счастлива и взволнованна, чтобы желать в эту минуту быть кем-либо, кроме себя самой. Аня пошла вместе с ней наверх, чтобы помочь ей одеться.

— Так приятно думать обо всех тех радостях, которые ждут меня сегодня, мисс Ширли. Горло у меня совсем прошло, и мама в таком хорошем настроении. Вы, возможно, думаете иначе, но я-то знаю, что это так, ведь она хоть и язвительно, но все же разговаривает. Если бы она была сердита или раздражена, то сидела бы молча и мрачнее тучи… Картофеля я начистила, бифштекс в леднике, а бланманже для мамы в погребе. Банку с курицей для ужина и бисквитный торт я оставила в кладовой. Ах, я прямо к на иголках — боюсь, что мама все же передумает. Я этого не пережила бы! О, мисс Ширли, вы в самом деле думаете, что мне лучше надеть это серое платье? В самом деле?

— Надевайте, — сказала Аня своим самым учительским тоном.

Полина повиновалась, и вскоре перед Аней предстала совсем другая, преображенная Полина. Серое платье с вырезом по шее и с изящными кружевными оборочками на рукавах сидело на ней великолепно. А когда Аня еще и уложила ей волосы, Полина едва узнала себя в зеркале.

— Ужасно, мисс Ширли, что такую-то красоту надо прятать под этим отвратительным старым черным платьем.

Но сделать это все же пришлось. Черная тафта надежно скрыла серебристый поплин, Надета была и старая шляпа, но ее тоже предстояло снять по приезде к Луизе. Туфли же у Полины были новые. Миссис Гибсон соблаговолила дать разрешение на покупку, хотя и заметила при этом, что каблуки «возмутительно высокие».

— Люди будут поражены, когда увидят, что я куда-то еду на поезде одна. Надеюсь, они не подумают, что кто-то умер. Я не хотела бы, чтобы серебряная свадьба Луизы каким бы то ни было образом связывалась с мыслью о смерти. Ах, духи, мисс Ширли! Яблоневый цвет! Ну не прелесть ли? Лишь капельку… Я всегда думала, что душиться — это так изысканно. Мама не разрешает мне покупать духи… Вы ведь не забудете накормить мою собаку, мисс Ширли? Я оставила кости в кладовой в закрытой миске. Надеюсь, — добавила она, стыдливо понизив голос почти до шепота, — надеюсь, что она не… набезобразит в доме, пока меня нет.

Прежде чем выйти из дома, Полине пришлось явиться к матери и подвергнуться придирчивому осмотру. Волнение из-за предстоящей поездки и чувство вины из-за спрятанного серого платья стали причиной появления на ее лице крайне необычного для нее яркого румянца. Миссис Гибсон смотрела на дочь с большим неудовольствием.

— Ну и ну! Едем в Лондон посмотреть на королеву, да? Слишком уж у тебя яркий цвет лица. Люди подумают, что ты нарумянена… Ты вправду не румянилась?

— Нет, мама… что ты! — смущенно пробормотала Полина.

— Последи за своими манерами. Когда сядешь, держи колени вместе. Не сиди на сквозняке и не говори слишком много.

— Не буду, мама, — горячо пообещала Полина, с тревогой взглянув на часы.

— Я посылаю Луизе бутылку моего сассапарелевого вина, чтобы пить тосты. Саму Луизу я никогда не любила, но ее мать была урожденная Такберри. Бутылку привези обратно и не соглашайся, если Луиза захочет навязать тебе котенка. Она всегда всем раздает котят.

— Хорошо, мама.

— Ты уверена, что не оставила мыло в воде?

— Совершенно уверена, мама. — Полина снова бросила страдальческий взгляд на часы.

— Шнурки хорошо завязала?

— Да, мама.

— Ты надушена до неприличия.

— Ax нет, мама, дорогая, что ты! Совсем чуть-чуть… только крошечную капельку…

— Я сказала «до неприличия», и сказала именно то, что думаю. Нет ли у тебя там прорехи под мышкой?

— Нет, мама.

— Покажи, — неумолимо потребовала миссис Гибсон.

Полина задрожала. Что, если подол серого платья станет виден из-под черного, когда она поднимет руку?

— Ну, хорошо, поезжай. — Миссис Гибсон тяжело вздохнула. — Если меня уже не будет в живых, когда ты вернешься, не забудь, что я хотела, чтобы мое тело выставили для прощания в моей кружевной шали и черных атласных туфлях. И позаботься о том, чтобы мои волосы были завиты и уложены.

— Тебе хуже, мама? — Серое платье сделало Полину еще чувствительнее к укорам совести. — Если так… то я не поеду…

— Чтобы оказалось, что деньги на эти туфли истрачены зря! Конечно же ты поедешь. Только смотри не съезжай там по перилам.

Но тут даже терпению смиреннейшей из смиренных пришел конец.

— Мама! Неужели ты думаешь, что я могу это сделать?

— Именно это ты сделала на свадьбе Ненси Паркер.

— Тридцать пять лет назад! И ты считаешь что я и сейчас могу съезжать по перилам?

— Тебе пора идти. Что ты тут все тараторишь? Хочешь опоздать на поезд?

Полина торопливо ушла, и Аня вздохнула с облегчением. Она боялась, что миссис Гибсон охватило в последнюю минуту дьявольское желание задержать Полину до тех пор, пока не уйдет поезд.

— Ну вот, теперь хоть немного покоя, — сказала миссис Гибсон. — В доме ужасный беспорядок, мисс Ширли. Надеюсь, вы понимаете, что это не всегда так. Последние несколько дней Полина не соображала, что делает. Пожалуйста, передвиньте эту вазу на дюйм влево. Нет, поставьте обратно. Абажур на лампе покосился. Да, так, пожалуй, немного прямее. Но вот та штора опущена на дюйм ниже другой. Я хочу, чтобы вы ее поправили.

Аня слишком энергично дернула за шнурок, он выскользнул у нее из пальцев, и штора со свистом взлетела вверх.

— Вот видите, — сказала миссис Гибсон.

Аня «не видела», но все же старательно отрегулировала длину шторы.

— А теперь, миссис Гибсон, не хотите ли, чтобы я приготовила вам чашечку чая?

— Мне в самом деле нужно чем-то подкрепиться. Я совершенно измотана всеми этими хлопотами и суетой. Меня как будто наизнанку выворачивает, — жалобно простонала миссис Гибсон. — А вы можете приготовить приличный чай? Я скорее буду пить воду из лужи, чем чай, кой заваривают некоторые.

— Заваривать чай меня научила Марилла Касберт. Вот увидите, вам понравится. Но сначала я хочу вывезти вас на крыльцо, чтобы вы могли порадоваться солнечному свету.

— Я уже много лет не бываю на открытом воздухе, — возразила миссис Гибсон.

— Ничего, сегодня такая чудесная погода; воздух вам совсем не повредит. Я хочу показать вам прелестную дикую яблоню в цвету. Отсюда, из дома, ее не видно. И ветер сегодня южный, так что вы почувствуете запах клевера с полей Нормана Джонсона. Я принесу чай, и мы вместе выпьем по чашечке, а потом я возьму свое вышивание и мы посидим там и поболтаем обо всех, кто пройдет мимо.

— Я не одобряю тех, кто критикует ближних, — заявила миссис Гибсон с добродетельным видом. — Это не по-христиански. Вы не могли бы сказать мне, это все ваши собственные волосы?

— Все — до единой волосинки, — засмеялась Аня.

— Жаль, что рыжие… Хотя рыжие волосы, похоже, входят сейчас в моду. Мне нравится и ваш смех. Судорожное хихиканье Полины всегда действует мне на нервы. Ну что ж, если я должна выйти на крыльцо, никуда не денешься. Я скорее всего простужусь насмерть, но ответственность будете нести вы, мисс Ширли. Помните, мне ни много ни мало восемьдесят лет… хотя я слышала, что старый Дэви Акман уверяет всех в Саммерсайде, будто мне только семьдесят девять. Его мать была урожденная Уотт, а Уотты всегда были страшно завистливы.