Дядя Коля – поп Попов – жить не может без футбола - Давыдычев Лев Иванович (книга жизни .txt) 📗
Но долго лежать он себе не позволил, кое-как, еле-еле-еле-еле встал, лопухами вытер руки, не подозревая, что и лицо у него в мазуте, не заметил, что к одежде приклеилось множество листьев, травинок, щепочек, в полнейшем изнеможении присел на нижнюю ступеньку высокого крыльца.
Из открытых окон избы так невероятно обильно и предельно вкусно пахло съестным, что у фальшивого государственного тренера закружилась израненная, украшенная тремя разноцветными шишками, вся в мазуте голова.
На крыльцо вышел чистенький, переодевшийся в желтый спортивный костюм Гаврила, а за ним, в ярком цветастом платье, веселая, с молодыми глазами, пожилая женщина.
— Вот, мамаша, мой гость. Прошу его любить и жаловать. Правда, в дороге он чуток поизмазался. Заходите, дорогой гость, отведайте блинов со сметаной. Мамаша, пригласите гостя сами, а то он стесняется, хотя и трудится на государственной работе!
Веселое лицо женщины сразу стало серьёзным, затем — строгим, потом — очень суровым, и она резко произнесла:
— Такого я в избу не пущу и угощать не стану!
— Какого — такого? — возмущённо и хрипло проскрипел Жорж Свинкин. — Почему — угощать не стану?
— Крокодильца такого не пущу!
— Кра… кро… крак… крок… — ни стальные, ни золотые зубы не слушались своего ужасно разгневанного владельца, сколько он ни старался. — Кра… крок… крок…
— Да в журнале «Крокодил» таких, как ты, частенько рисуют! Ты мне, Гаврила, больше жуликов не привози!
— В первый и последний раз, мамаша! — Гаврила низко поклонился ей в пояс. — Гражданин пассажир, ждите меня у моей машины. Если она сама двинется с места, зовите меня! Гаврила — человек добрый, но с дорогой тёщей никогда ссориться не будет! — И он скрылся в избе, а тёща его дорогая предупредила несчастного и ею не званного гостя:
— У нас собака на цепи волка позлее! На мелкие куски разорвать может! — И тоже скрылась в избе, откуда через открытые окна невероятно обильно и предельно вкусно пахло съестным.
— Абли… абли… абли… Гав… гав… — еле-еле-еле слышно скрипло прохрипел Жорж Свинкин. — Гав…. абли… гав… га-а-а-вв… рила! — выкрикнулось наконец у него. — А блины, Гаврила? Ты же обещал! Гав… гав… гав…
Окна в избе быстренько закрылись будто сами собой.
И тут Жорж Свинкин, хотя его и пошатывало от бессилия, хотя у него и кружилась от голода израненная, украшенная тремя разноцветными шишками и вся в мазуте голова, вспомнил о своей цели, вспомнил, куда и за кем он едет. Он поднял с земли какой-то сучок, чуть похожий на пистолет, кое-как, еле-еле взошёл на высокое крыльцо, медленно миновал сени, резко открыл дверь, перешагнул через порог, выбросил вперёд руку, в которой был зажат сучок, чуть похожий на пистолет, и самым страшным голосом, какой только ему удалось извлечь из своего голодного существа, скрипло прохрипел:
— Ррррррруки вверррррррх! Ма-а-а-а-арш к стене! Да быстро! При малейшем движении или звуке открываю огонь взрывающимися пулями! Я государственный тренер, не делайте из меня государственного пррррреступника!
Добрый Гаврила и его тёща-золото испуганно, суетливо, но в точности выполнили приказания, а Жорж Свинкин как сел за стол, так и не встал, пока не проглотил почти все блины и не выпил почти всю сметану.
Лишь после этого он, немного отдышавшись, заговорил:
— Немедленно к своему драндулету, Гаврила несчастная, иначе я за себя не отвечаю! У меня задание государственной важности! Жду тебя, Гаврила, через четыре с половиной минуты! — И Жорж Свинкин с подлинным достоинством, хотя и немного нервничая, удалился из негостеприимной избы.
У машины его догнал Гаврила, переодевшийся уже в свой обычный комбинезон, любезно распахнул дверцу кабины, но ничего не мог выговорить, кроме:
— Пр… пр… пр…
— Понимаю, понимаю, — снисходительно отозвался Жорж Свинкин, к которому вместе с ощущением сытости в желудке пришла в сердце крохотная долька доброты. — Прошу, ты хочешь сказать. Давно бы так. В кабине, пожалуй, всё-таки лучше. Везде у тебя грязь несусветная.
Вдруг тракторчонок быстро-быстро затарахтел, заскрипел, застучал, заповизгивал и рванулся вперёд. Гаврила восторженно ойкнул, бросился за ним следом, крикнув оторопевшему Жоржу Свинкину:
— Догоняйте, а то она укатится! А мне её не остановить! Она у меня с характером! Машина будущего! Самоходка!
Проклиная судьбу, Гаврилу и его тёщу, незадачливый поглотитель блинов со сметаной сначала бежал довольно неохотно, но потом сообразил, что на своей неуправляемой машине будущего Гаврила может укатить в леспромхоз один!
Но сколько бы и как бы ни старался Жорж Свинкин прибавить скорости, расстояние между ним и тракторчонком не уменьшалось, а всё заметнее увеличивалось, пока наконец своенравная машина не скрылась за поворотом.
Жорж Свинкин до того изнемог, что шёл уже не по прямой, а зигзагами, так как его от страшной усталости качало из стороны в сторону.
Лечь бы прямо на дорогу и уснуть…
Но вот чуткое левое ухо бескомандного тренера уловило тишину — тарахтение, скрипение, стукание и повизгивание не слышались более, но можно было различить голос Гаврилы:
— …е-е-е! …е-е-е-е!
Быстрее! Быстрее! А то этот самоходный, практически не управляемый драндулет будущего опять помчится вперёд, не обращая внимания на своего водителя.
Тракторчонок оказался сразу же за поворотом. Не мешкая, уже хорошо зная его характер, Жорж Свинкин взобрался на сиденье рядом с Гаврилой, спросил:
— Всегда она у тебя так вот?
— Всегда, всегда! — с гордостью отозвался Гаврила. — Поэтому никто на ней и не ездит. А я привык. Да вы не беспокойтесь, скоро, может быть, поедем.
— А доедем? Сегодня мы в леспромхоз попадём или нет?
— Всё может быть, — очень уж глубокомысленно произнес Гаврила, помолчал и повторил ещё более глубокомысленно: — Всё быть может… Зря вот вы тёщу мою дорогую напугали. Сейчас она на своем мотоцикле в милицию укатила. Очень она жаловаться любит!
— Пусть жалуется, — с презрением бросил Жорж Свинкин, но тут же мельком подумал, что ничего хорошего в этом для него не предвидится, и резко спросил: — Ну, если ты знал о безобразнейшем характере своего самоходного драндулета, то зачем ты меня взял с собой?
— Для компании, — охотно объяснил Гаврила, — одному-то мне до леспромхоза добираться — скука ведь смертная. А тут я беру попутчика, смотрю-наблюдаю-замечаю-запоминаю, как он мучится, мне и веселее. Я с вас даже денег не возьму за ваши страдания. Опять же будет что людям рассказать. А вас я как увидел, сразу сообразил, что весело прокатимся… Зря вот вы тёщу мою обидели. Это вам дорого обойдется. Глафира Сосипатровна — золотой человек, но ужасно вредный.
— Поедем мы или нет?!?!?!
— Обязаны, обязаны… Сейчас вот начнётся…
И точно — тут же тракторчонок с тарахтением, скрипением, стуканием и повизгиванием покатил вперёд, выбрасывая из трубочки клубики дыма.
В кабинке трясло ещё больше, чем в прицепе, дышать было трудно, но всё это уже мало беспокоило Жоржа Свинкина. И угрозы Гаврилы по поводу его тёщи — золотого, но вредного человека — на него не действовали. Он думал только о своей цели, о том, что должен попасть в леспромхоз и вернуться оттуда с этим негодяем Поповым Николаем.
Именно в этот момент тракторчонок зачихал, закашлял, задергался сильнее прежнего, подпрыгнул несколько раз и — заглох.
— Вот сейчас она надолго, — с уважением произнес Гаврила. — Всего каких-то километриков десять до леспромхоза осталось. Не так уж много.
«Не так уж много, — уныло подумал Жорж Свинкин, — не так уж и плохо… Хорошо еще, что тарахтелка эта не взорвалась!» А вслух он поинтересовался:
— В школе ты двоечником был?
— А что, заметно? — приятно удивился Гаврила.
— Сразу видно. Что делать будем?
— Лично я никогда ничего не делаю. Просто жду. Рано или поздно она всё равно покатится. И вам нервничать не советую. Деваться вам некуда. Такого грязного вас ни в одну машину никто не пустит. А я могу к тёще вернуться. Скоро она как раз из милиции приедет.
