Хорошим людям – доброе утро(Рассказы и повести) - Железников Владимир Карпович (книга жизни txt) 📗
— Ну, Боря, — жалобно сказал Гена Симагин. — Всем хочется помочь Нине.
— Ладно, — согласился я. — Придется разбить вас на группы. — Я сосчитал ребят. — Первая группа пойдет за сахаром, вторая — за манной крупой, третья — в поликлинику, чтобы вызвать врача. Четвертая группа в резерве. Сейчас я подымусь с Ниной в квартиру и принесу деньги.
Дверь мы открыли потихоньку, чтобы не потревожить бабушку, и услыхали громкий голос Костикова. Он был дежурным.
— …У меня есть слабости. Я очень люблю сладкое и желтки от яиц. Боря сегодня сказал, что я избалованный. А я пришел домой и рассказал маме. Она мне говорит: про желтки — это Боря прав, а про сладкое — нет. А как вы думаете?
— Я тоже так думаю, — ответила бабушка. — Если сладкое у тебя не отбивает аппетит, значит, ничего страшного.
— Нет, совсем не отбивает, — обрадовался Костиков. — Я могу съесть пирожное, а потом преспокойно пообедать.
Нина засмеялась. Костиков услышал, что мы пришли, и выскочил в коридор.
— Что ты, Костиков, больному человеку не даешь отдохнуть? — спросил я.
— Просто я хотел ее развеселить, — ответил Костиков.
— Ну ладно, Костиков, ты иди, — сказал я. — Теперь Нина побудет с бабушкой. Покормит ее обедом.
Я взял у бабушки деньги и вышел на улицу.
— Сахарная группа, — сказал я, — ко мне. Вот вам деньги, купите килограмм сахарного песку. Кому из вас дать деньги?
— Я обычно забываю сдачу, — сказала Вера Соловьева.
— А я медленно считаю, и поэтому в очереди меня всегда ругают, — сказал Гена Симагин.
— А я, когда разговариваю с чужими людьми, начинаю заикаться, — сказал Гога Бунятов.
— Это ерунда, — сказал я. — Не обращай внимания, просто не думай об этом, и все. Назначаю тебя старшим — вот деньги. Просто удивительно, до чего у вас много недостатков.
Потом я отправил ребят за врачом и за крупой.
Самыми первыми вернулись ребята, которые ходили в поликлинику. Они привели с собой врача. Это им удалось сделать так быстро, потому что они не знали существующих порядков по вызову врачей. Они не знали, что нужно записаться, а потом идти домой и ждать, когда врач придет.
Ребята сидели в поликлинике и ждали, когда же им дадут врача. Им объясняли, что они могут идти, а врач придет позже. А они сидели. Потом к ним подошел какой-то старичок и сказал, что он врач, что он отработал свою смену, но с удовольствием пойдет с ребятами.
— Тише, — сказал врач. — Вы так галдите, что я не могу прослушать у больной сердце.
Скоро врач вышел от бабушки.
— Кто родственник больной? — спросил врач.
— Я родственник, — сказала Нина.
Врач посмотрел на Нину поверх очков. У него были седые лохматые брови и совсем лысая голова. Она блестела, точно отполированная.
— Ты? Ну, а кто-нибудь постарше здесь есть?
— Боря, — ответила Нина. — Он наш вожатый.
Врач так же подозрительно посмотрел на меня.
— Ничего страшного, — сказал он, — маленькое обострение. Но лежать, категорически лежать. На вашу ответственность, товарищ вожатый.
— Понятно, — ответил я.
— Ну и прекрасно. Сейчас я выпишу лекарство. Вы пойдете в аптеку и получите его. Больной нельзя есть ни шпинат, ни томат, ни мясо. Не пить кофе и крепкий чай.
— А что же ей тогда можно? — спросил я.
— Знаете ли, все остальное: творог со сметаной, свежую рыбу, всякие каши. Очень вкусно, например, кашу по-гурьевски. Само собой, категорически запрещается употреблять алкоголь. Я имею в виду водку, вино и даже пиво. Курить — курить тоже нельзя.
После этого врач ушел. А я подумал, что за бабушкой придется ухаживать нам.
Сашка, между прочим, взялся за своих октябрят по-настоящему. Было совершенно ясно, что ему не дают покоя наши дела.
Прихожу в школу, Сашка подходит ко мне и небрежно так протягивает свернутый трубочкой лист бумаги:
— Почитай.
Развернул бумажку и прочитал:
— «Второй „Б“ вызывает на соревнование по учебе и чистоте второй „А“».
Написано это было большими печатными буквами, а внизу стояли подписи Сашки Смолина и вожатых звездочек второго «Б».
Я посмотрел на Сашку и подумал, что он порядочная ехида. Вызывает, когда знает, что у него в классе ребята лучше учатся. Но вслух я сказал:
— Пожалуйста, мы принимаем вызов, и я уверен, что мы победим.
На следующий день мы рассказали все Наташе. Она согласилась, только заметила, что для полной картины необходимо еще, чтобы и сами вожатые включились в это соревнование. А то они так увлекутся, что забудут про свои уроки.
После этого я пошел к своим малышам. Что мне нравилось в них — так это то, что они за все брались горячо. Я им все сказал, и они твердо решили обогнать второй «Б».
— Можешь на меня надеяться, — сказал Толя Костиков. — Получу все четверки.
— И на меня тоже можешь надеяться, — сказал Гена Симагин.
— И на меня, и на меня!.. — закричали все.
— Только придется бороться со своими недостатками, — сказал я. — У нас ужас сколько недостатков! Одни любят поспать… — Я посмотрел на Нину. — Другие любят похвастаться… — Я посмотрел на Толю Костикова. — Третьи такие лентяи, что дама ничего не делают.
— А как же я буду бороться со своим недостатком? — спросил Гога Бунятов. — Я вот себе говорю: «Не буду заикаться», а потом волнуюсь и начинаю заикаться.
— Тебе, Гога, надо вырабатывать силу воли, — сказал я.
— И еще тебе надо петь, — сказала Нина. — Мне папа говорил, тебе надо петь.
— У нас соседи, — грустно сказал Гога. — Они будут ругаться.
— А ты приходи к нам. Моя бабушка любит, когда поют. Мы вместе с тобой будем петь.
— Хорошо, — сказал Гога. — Я попробую.
Как-то вечером я возвращался от Нины. Смотрю: идет Леонид Сергеевич — наш тренер по фигурному катанию.
Мы с ним подружились с тех пор, как стали заниматься у него в кружке. А тут он посмотрел на меня и прошел мимо. Точно не узнал.
— Леонид Сергеевич! Леонид Сергеевич! — крикнул я.
Он остановился. Скучный такой. Мокрый снег облепил его шапку и воротник пальто. Он как-то даже ссутулился, совсем не был похож на себя.
— А! Энтузиаст! — сказал он. — Куда путь держишь?
Я держал путь домой, но ответил, что никуда не держу. Гуляю просто.
— И я просто гуляю, — обрадовался он.
«Ну, — подумал я, — кого-нибудь, может быть, ты и проведешь, но не меня. Я-то знаю, что в такую погоду так просто не гуляют».
Постояли. Помолчали.
— Леонид Сергеевич, — сказал я, — как вы думаете, выйдет толк из моих ребят? Хорошо было бы, если бы кто-нибудь из них стал знаменитым фигуристом.
Надо было о чем-то спросить его, хотя, в общем, это было некстати.
— Конечно, выйдет. — Леонид Сергеевич помялся. — Знаешь, энтузиаст, у меня идея. Завернем ко мне. Я здесь близко живу. Посидим, побалакаем.
Я, конечно, согласился.
У Леонида Сергеевича была отдельная однокомнатная квартира. Там стояли шкафы, стол, стулья, ну, в общем, как во всех квартирах. Но мне в глаза бросился сразу большой шкаф. В этом шкафу стояли серебряные кубки, хрустальные вазы, висели большие круглые медали.
— Сейчас будем пить кофе, — сказал Леонид Сергеевич. — По-морскому — с солью. Отличный кофе. Ты пил когда-нибудь?
— Нет, не пил. — Тут я расхрабрился и спросил: — Что это вы, Леонид Сергеевич, на улице проскочили мимо меня?
— Думал, может быть, торопишься. Не хотел надоедать. Хуже всего, если другому надоедаешь. У него свои дела, а ты ему надоедаешь.
Потом мы пили кофе с солью. Действительно вкусно. Чего только моряки не придумают!
— Ваши кубки? — спросил я.
— Мои и моей жены, — ответил Леонид Сергеевич. — Еще довоенные. До войны мы с ней много призов брали в парном фигурном катании.
— А после войны перестали выступать?
— Жена погибла на фронте. Она была медицинской сестрой.
Когда он сказал про жену, я сразу замолчал. Неудобно так получилось, что я ему про это напомнил. А он, видно, совсем расстроился. Не знаешь никогда, что в таких случаях делать; как-то хочется помочь человеку, а что делать — неизвестно.