Скачу за радугой - Принцев Юзеф Янушевич (чтение книг .txt) 📗
— Сейчас отдыхать. Часа через три разбужу. Кто сможет, пойдет.
— Все смогут! — сказал Шурик и опять зевнул, протяжно и сладко.
Генка невесело рассмеялся:
— Давайте по спальням.
Когда поднимались с низкой скамьи, Игорь охнул. Пахомчик насмешливо спросил:
— Кости ноют, дедушка?
— Иди ты… — буркнул Игорь. — Ногу отсидел.
Ребята расходились медленно и все оглядывались на оставшихся Вениамина и Генку.
— Ты молодец, — сказал Вениамин.
— Брось ты!.. — отмахнулся Генка. — Сказать — не сделать.
— А я и сказать не смог. Накричал. Растерялся.
— Я тоже растерялся, — признался Генка. — Пока тебя не было, сидел, думал: что делать? Не успеем? А, Вень?
— Похоже, что нет… — вздохнул Вениамин, опять схватился за голову и замычал: — Позор!
— Да не мычи ты! — стукнул по скамейке Генка и подул на ушибленные пальцы. — Что ты мычишь все время?
— Нервное… — смущенно объяснил Вениамин. — Меня еще мама ругала. Как задачка не получается или злюсь на что-нибудь — мычу. В институте на экзамене замычал. На всю аудиторию.
— Ну и что? — поинтересовался Генка.
— Выгнали, — пожал плечами Вениамин. — Пересдавать пришлось.
— Здесь не пересдашь! — вздохнул Генка. — И бросать нельзя… Нельзя ведь, Веня?
— Ни в коем случае! — задохнулся Вениамин. — Бревна бы накатить, а там всего ничего!
Генка поднялся со скамьи и тоскливо сказал:
— Тяжелые они…
Он медленно побрел к дачам, а Вениамин сидел, смотрел ему вслед виновато и смущенно и все снимал и опять надевал очки.
…Солнце светило прямо в глаза. Он отворачивался, утыкался лицом в бревенчатую стену, но свет все равно бил по векам, заставлял еще плотнее закрывать глаза, и от этого усилия он почти просыпался, но тут же опять засыпал, успевая удивиться тому, что ослепляющие эти лучи не несут с собой тепла. А холодный свет настойчиво пробирался под сомкнутые веки, резал глаза, гнал сон…
«Проспал!» — испуганно ахнул Генка и сел на койке.
Спальня была залита голубым светом. Качалась в окне круглая луна. Генка протер глаза. Это ветер клонил лохматую ветку, а казалось, что луна повисла на ней и раскачивается, сияя от удовольствия.
«Ночь…» — облегченно вздохнул Генка и опять засмотрелся на луну. Она была такой полной, что не помещалась в окне, а светила так, что видны были латунные дырочки для шнурков на ботинках.
Генка спал одетым. Сначала он хотел совсем не ложиться и пересидеть эти три часа на крылечке, чтобы вовремя разбудить ребят. Потом замерз и пришел в спальню. Он помнил, как прилег, не раздеваясь, чтобы отошли занемевшие от долгого сидения ноги, а когда заснул, не помнил. Наверно, сразу, как только голова коснулась подушки.
Но не проспал!
Луна разбудила. Генка вдруг встревожился: не лунатик ли он? Потом сообразил, что лунатики не просыпаются, а ходят по дому и по крышам во сне. Но никого из ребят лунища эта не разбудила. Хотя их сейчас не то что луной — пушкой не разбудишь!
Генка сидел на койке и смотрел на спавших ребят.
Шурик, подложив под щеку ладонь, уютно свернулся калачиком. Пахомчик лежал на спине, вытянув руки по швам. Конь смешно открыл рот и разметал ноги, как будто бежал. Игоря вообще не было видно: укрылся с головой одеялом и посапывал там, как сурок в норе.
На Тяпу Генка не посмотрел.
«Надо будить…» — подумал Генка.
Он подошел к Пахомчику и тихо свистнул. Пахомчик вскочил, как солдат по тревоге, и молча принялся одеваться.
Генка легонько толкнул Коня. Тот повернулся на другой бок. Генка дернул его за ногу. Конь брыкнулся и зашлепал во сне губами. Генка разозлился, выдернул у него из-под головы подушку. Конь спал.
Генка беспомощно оглянулся на Пахомчика. Тот подошел, поднял Коня за плечи, поставил босыми ногами на пол. Конь открыл глаза.
— Очухался? — спросил Пахомчик и на всякий случай шлепнул Коня по затылку. — Одевайся!
Конь сердито засопел и потянулся за рубашкой. А Генка стоял над Игорем и дул ему в ухо.
— Встаю, встаю… — чистым, ясным голосом сказал Игорь и продолжал спать.
Генка рассмеялся. Он точно так же отвечал матери, когда та будила его по утрам. Тем же голосом и теми же словами. Лишь бы выгадать еще хоть пять минуточек сна!
Генка смеялся и тряс Игоря за плечо.
— Уже встал, — объявил Игорь, не открывая глаз, и потянул на голову одеяло. Генка успел сдернуть его на пол. Без одеяла Игорь спать не мог, и Генка спокойно перешел к койке Шурика. Постоял над ним, глядя на его измученное даже во сне лицо, и не стал будить. Только переглянулся с Пахомчиком. Тот понимающе кивнул, и Генка пошел к выходу.
Круглая луна задевала верхушки деревьев. Шифер на крышах поблескивал, как чешуя какого-то диковинного зверя. Посыпанные песком дорожки стали белыми, а трава черной.
Держась у стен дач, ребята вышли к березнячку за изолятором и вдруг остановились.
На пеньке сидела Оля. Воротник лыжной курточки был поднят, руки она держала под мышками, зябко горбилась и была похожа на лесного гномика.
— Ты зачем здесь? — подошел к ней Генка.
— Вас жду, — непослушными губами ответила Оля.
— Зачем? — хотел рассердиться Генка и не смог. — Спала бы.
— Еще чего! — поднялась с пенька Оля. — Я и не ложилась. А вы проспали, да?
— Немного, — признался Генка.
Они разговаривали шепотом и стояли так близко, что от Генкиного дыхания легкие Олины волосы разлетались на лбу и у висков. Генке захотелось дунуть посильнее, чтобы они совсем спутались, он с трудом удержался и, хмурясь, сказал:
— Нечего тебе там ночью делать.
— Есть! — возразила Оля и сама дунула на легкую прядку, упавшую на глаза. — Щепки везде валяются, опилки надо собрать. Да мало ли!
Она вгляделась в стоявших поодаль мальчишек и спросила:
— А Веня где?
— Не знаю, — пожал плечами Генка. — Пошли?
— Пошли! — улыбнулась ему Оля.
В лесу было тихо.
От выпавшей с вечера росы поднимался туман и белыми полосами стелился по траве. Луна светила так ярко, что были отчетливо видны даже зубчики листьев на верхних, самых тоненьких ветках. Сверкали капельки росы на кустах, голубовато светился мох, молочно-белые березы будто выплывали из низкого тумана, медленно падал пух с осин, все серебрилось и переливалось, и не понять было: зима вокруг или лето?
Ребята шли медленно, ступали легко и мягко, на всю ступню, чтобы не треснула под ногой сухая ветка, не нарушила бы голубую эту тишину.
Генка остановился так неожиданно, что шедшая за ним Оля ткнулась носом ему в затылок.
— Что? — спросила она встревоженным шепотом.
Генка молча пятился к зарослям орешника, тесня спиной остальных.
По опушке бродил человек. Он наклонялся к низкой жесткой траве, поднимал что-то с земли и кидал в ведерко, привязанное к поясу. Иногда присаживался на корточки, раздвигал ладонью траву, посвечивал фонариком и медленно шел дальше.
Генка вгляделся в него и узнал дядю Кешу.
— Выползков ищет… — дыша Оле в затылок, зашептал Пахомчик.
— Кого? — обернулась к нему Оля.
— Червей дождевых, — объяснил Пахомчик. — Для рыбалки. — Он кивнул в сторону старой раскидистой березы. К ее стволу были прислонены длинные самодельные удилища.
— Тихо вы! — шикнул Генка и показал рукой на тропинку, уходящую в сторону от опушки. По ней тоже можно было выйти к просеке, которая вела к землянке. Дорога удлинялась почти вдвое, но другого выхода не было.
Конь, шедший последним в цепочке, оказался теперь первым и с важным видом двинулся по тропинке в глубь леса.
За ним, пригнувшись, чтоб не задеть низкие ветки орешника, потянулись остальные.
Оля оглянулась на отставшего Генку. Он махнул ей рукой: «Иди!» Оля пожала плечами и медленно пошла за ребятами.
Генка встал у самой кромки кустов, почти не скрываясь, и смотрел на дядю Кешу. Ему хотелось, чтобы тот оглянулся, увидел его, удивился, зачем он ночью в лесу, и Генке пришлось бы тогда рассказать ему обо всем. Дядя Кеша не поверил бы, что они сами тесали бревна, строгали доски для нар, навешивали двери, и Генка повел бы его к землянке. Пусть смотрит!
