Жизнь и приключения Заморыша (с илл.) - Василенко Иван Дмитриевич (читаем книги бесплатно txt) 📗
Петр сказал:
– Не смотри, Митя, пойдем отсюда. – И увел меня со двора.
На улице я спросил:
– Петр, почему он в крови? Его убили?
– Да, – сказал Петр.
– Кто же его убил?
– Царь.
Я, конечно, и раньше знал, что царь может любого человека и казнить и помиловать, но чтоб царь ходил ночью по дворам и убивал тех, кто его укоряет, – этому я не поверил. Значит, Петр опять сказал так, что его надо понимать по-разному.
В тот же день я увидел царя.
В городе будто все с ума сошли. Люди все бежали и бежали куда-то, а солдаты и городовые становились стеной поперек улицы и не пускали. Мы с Петром попали в толпу и никак не могли из нее выбраться. Вдруг где-то заиграла музыка. Толпа заревела, нажала и поплыла. Петр подхватил меня и посадил к себе на плечо. Толпа вынесла нас на ту улицу, за которой, кроме моря, ничего уже не было. По обе стороны улицы стояли в два ряда солдаты в белых рубахах и в фуражках с белым верхом. За солдатами, тоже в ряд, стояли гимназисты, а за гимназистами разные господа и барыни.
Музыка все играла. Откуда-то беспрерывно несся крик: «Ра-ра-ра-ра-ра!..»
Набежали городовые и начали выталкивать обратно тех, кто сюда прорвался. Но тут все закричали:
– Едет! Едет!.. Царь!.. Царь!..
Кто-то завопил так, будто его убивали:
– На ка-ра-ул!
Солдаты выставили перед собой винтовки со штыками.
Сначала по мостовой проскакали шесть всадников в красных шапочках с перьями. За ними показались еще шесть, но без перьев. Потом вырвались три здоровенных бородача на вороных конях. И, наконец, показалась карета. Царь сидел с царицей и дочками, и на голове его была не корона, а обыкновенный военный картуз с белым верхом.
Солдаты, городовые, барыни и важные господа выпучили глаза, перекосили рты и так заорали «ура», будто всех их кто-то щекотал и бил.
Царь был курносый, русый и мало похожий на свой портрет. А у царицы лицо было длинное, набеленное. В ответ на весь этот страшный крик царь только лениво прикладывал два пальца к картузу, а царица смотрела в спину кучеру и ни на кого не обращала внимания.
Дочек я рассмотреть не успел, потому что в это время какая-то женщина, вся в черном, отпихнула солдата, так что он чуть не упал, вырвалась на мостовую, повалилась перед каретой на колени и протянула вперед руку со свернутым в трубку листом бумаги. У царя голова дернулась, будто он испугался, но на женщину сейчас же набросились солдаты с офицером, схватили ее и куда-то утащили.
Карета поехала дальше, и царь опять стал прикладывать пальцы к картузу.
В тот же день Петр рассказал мне, что сам слышал в городе. У женщины, которая бросилась перед царем на колени, был сын, студент. Он поехал в какую-то деревню, а там в это время мужики захватили панскую землю. Землей этой они пользовались спокон веков, еще до своего освобождения. В деревню пришли солдаты и стали стрелять в мужиков. Мужики отбивались камнями. Вместе с мужиками камни бросал и студент. Суд присудил мужиков к каторге, а студента к смерти. Мать уговаривала студента, чтобы он просил царя помиловать его, но студент просить царя не захотел. Мать узнала, что царь едет в Крым, и тоже приехала сюда, потому что в Петербурге ее к царю не допустили.
Я спросил Петра:
– А здесь допустят?
Петр ответил:
– Нет.
– Но ведь царь видел, что она хочет ему что-то сказать. Она на коленях стояла перед ним. Разве он не может приказать, чтобы ее привели к нему?
– Может и не может.
– Почему не может?! – крикнул я. – Почему?
– Потому что он царь, – ответил Петр.
Тайна Петра
С тех пор как мы побывали на даче с зеленой лягушкой, Петр сильно переменился: так иной раз задумывался, что даже не отзывался, когда я его окликал. Однажды он сказал:
– Пойдем, Митя, к ключнику. Мне надо разузнать кое-что.
Я спросил:
– Ты опять будешь купать его?
– Это как он себя поведет.
Ворота были на замке. Петр постучал. Ключник выглянул из сарая и опять спрятался.
– Боится, – усмехнулся Петр и громко крикнул: – Выходи, дело есть!
Но ключник не показывался.
– Выходи, я не трону. А не выйдешь – ворота поломаю, – предупредил Петр.
Ключник высунул голову и жалобно сказал:
– Побожись.
– Клянусь твоей бородой и твоим горбом, черномор ты этакий! – Когда ворота открылись, Петр приказал: – А теперь веди куда-нибудь в холодок – нам побеседовать надо.
Ключник повел нас к сараю. Петр велел мне дожидаться под дубом, на садовой скамье, а сам с ключником вошел в сарай. Но дверь осталась открытой, и я слышал каждое слово:
– Расскажи мне все, что тебе известно о Наталье Петровне. Она была здесь? – строго спросил Петр.
– Что ты, что ты! – всполошился ключник. – Мне строго-настрого запрещено рассказывать, что тут делается. А насчет Натальи Петровны даже особый приказ был. Разве я могу ослушаться барина!
– Выбирай сам, кого ослушаться – меня или своего барина-подлеца. Только смотри не просчитайся.
– Да пойми ты, милый человек, что мне тогда хоть голову в петлю. Только раз я не исполнил его приказа – и с той поры хожу вот с этим добром за плечами.
– Так это он тебе горб сотворил?
– А кто же? Он самый. Так хватил золотым набалдашником по спине, что у меня и хребет треснул. А на него какая управа! Все перед ним сгибаются! Мильонщик!
– Все, да не все, – сказал Петр.
– Это верно: нашелся один смельчак, что на Невском при всем честном народе вытащил его из экипажа и об землю хватил. И теперь еще хромает хозяин мой. Да ведь где ж он, тот человек! В два счета на каторгу упекли. Может, и косточки его уже сгнили.
– Может, сгнили, а может, и не сгнили. Ну, начинай, рассказывай, а то как бы твои косточки не сгнили: у меня одинаково тяжелая рука – и на барина, и на его верных слуг-псов…
– Постой, постой!.. – прохрипел ключник. – Ты кто ж?.. Неужто тот самый?.. О господи!..
– А ты думал кто!.. Ну, будешь теперь говорить?
– Буду, – твердо сказал ключник. – Теперь буду. Не потому, что боюсь тебя, а потому, что уважаю. Только что ж, невеселая это сказка. И сейчас еще, как вспомню, сердце кровью обливается. Привез он, значит, ее сюда вскорости после того, как гипсы с ноги сняли. Навиделся я тут всяких красавиц, а такой, парень, еще не видывал. Что статностью, что лицом, что голосом – всем взяла. Ну, да что тебе про это говорить, сам знаешь. Попервах он все больше лежал, а она хлопотала около него, чуть не с ложечки кормила. Потом, как он поправился, стали они прогулки делать: он в экипаже, а она – рядом, на гнедой кобыле. То к «Ласточкину гнезду», то на самую верхушку Ай-Петри, а то и в Бахчисарай… В Крыму есть где прогуливаться, были бы денежки да охота… Месяца два так-то ладно жили: «Сережа!», «Наташенька!», «Мерси!», «Пардон!» Но я-то его повадки хорошо знал. Сперва стал он отлучаться один, да так, что домой только к утру заявлялся. Ждет она, томится, пальцами похрустывает. Потом и прямо заявил: «Мне, моя дорогая, не позволяет положение жить под одной крышей с тобой. Ко мне графы да князья в дом вхожи, а ты, как-никак, цирковая наездница: нехорошо, если тебя будут в моем доме видеть. Переезжай-ка ты в гостиницу: снял я тебе роскошный номер – там и будем видеться». Горько, конечно, ей это было выслушать, но все-таки переехала. Я так думаю, полюбила она его не на шутку. Сам, наверно, знаешь: и собой он красавец что надо, и пыль в глаза пустить не дурак.
Раз вызывает она меня к воротам – ночью это было – и спрашивает: «Что, Пахомыч, дома Сергей Афанасьевич?» – «Дома-то он дома, да не велел, Наталья Петровна, никого к себе допускать». – «Даже меня?» – «Вас-то, Наталья Петровна, в особенности». – «Кто же, Пахомыч, в такую пору у него? Наверно, графы да князья?» Жалко мне ее было, я и сказал: «Да, вроде этого, Наталья Петровна. Счета да ведомости обсуждают». – «Что ж, говорит, пойду, не буду мешать им важными делами заниматься». Вечером другого дня опять она вызывает меня к воротам. В руке что-то большое, в бумагу завернутое. «Пахомыч, доложи обо мне Сергею Афанасьевичу: мне ему надо одну вещь отдать. Скажи, пусть не беспокоится: я его и минутку не задержу». – «Что ж за вещь такая, Наталья Петровна? – спрашиваю ее. – Как бы нам не рассердить барина». – «А это, говорит, горностаевая ротонда. Она ему еще пригодится, а мне уже ни к чему. Видишь, Пахомыч, твой барин три месяца ходил в Петербурге за мной следом, все в любви своей клялся. А любила я другого человека, который у нас цирковых борцов обучал, и кольцами мы уже с ним поменялись. Да, видно, твой барин ловкач не из последних. Накинул он мне на плечи горностаевую ротонду, какая и княгине не каждой по средствам, у меня, дуры, и закружилась голова». Сказала она так, а тут, как на грех, и сам барин из покоев показался. Наталья Петровна подходит к нему быстрым шажком и говорит: «Вы миллионер, но как человеку вам цена – полушка. Вы и плевка не стоите загубленного вами Алексея. Вот вам за меня и за его пропащую жизнь!» И – бац его по щеке! Да так, что барин мой аж головой об кипарис стукнулся. А через три дня ее вытащили из моря мертвой. Кто знает, как это случилось. В акте написали, будто купалась, далеко заплыла – ну и потонула. Да ведь написать можно что хочешь, бумага все стерпит…
