Приключения без путешествий - Ланской Марк Зосимович (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Шурик сидел на выступе чердачного окна и без всякого интереса смотрел вниз, на затихшие улицы. Сейчас по радио прозвучит сигнал отбоя и опять придется спускаться вниз с назойливой, безответной мыслью: что делать?
В райкоме комсомола, куда он прибежал на другой день после разговора с посланцами маминого завода, девушка-инструктор похвалила его за помощь группе МПВО и сказала:
— В армию тебе рано, эвакуируйся с заводом.
А когда он заявил, что из Ленинграда не уедет, девушка пожала плечами и нетерпеливо бросила:
— Ну, тогда, Орехов, жди. Когда понадобишься — вызовем.
Ее осаждали другие парни и девушки, да и разговаривать с ней больше было не о чем.
Ждать. Он и так ждал. Ждал писем от папы, ждал хоть каких-нибудь известий от матери. Как трудно ждать, когда не знаешь, сколько пройдет времени, пока окончится ожидание.
Гулкие раскатистые выстрелы заставили Шурика вздрогнуть. Все изменилось в одно мгновение. Стреляли со всех сторон. Невидимые зенитки без передышки били в ясное, сумеречное небо, и десятки комочков белого дыма появлялись и исчезали на огромной высоте.
— Налет! — прошептал Шурик и встал во весь рост. Сквозь трескотню выстрелов он услышал завыванье немецких самолетов. Потом он увидел их тонкие черные силуэты. Их было много. Они шли над городом. Зенитные снаряды рвались около них, а они всё надвигались.
Выстрел прозвучал рядом, как будто у самого уха. Шурик даже услыхал шипенье пролетающего снаряда. И, только увидев взвившуюся дымчатую змею с ярко-зеленой сверкающей головой, он понял, что это не снаряд, а ракета. Он с интересом проследил за ее полетом и вдруг сообразил, что это стрелял ракетчик, враг, помощник немецких летчиков. Стрелял рядом, из их дома, из чердачного окна, вон того, второго с краю. Оттуда потянулся хвост змеи.
Шурик ринулся к окну, соскочил на мягкий настил чердачного перекрытия и остановился. Глаза не сразу привыкли к темноте. В этом отсеке никого не было. Но второе окно было за поворотом. Сняв со столба длинные щипцы, Шурик побежал на другой конец длинного Чердачного помещения.
Послышались тяжелые торопливые шаги, и у поворота Шурик лицом к лицу столкнулся с Тихоном Фомичом. Ковыляя на своем скрипучем протезе, он запыхался и взволнованно спросил:
— Ты где был?
— На крыше. Я, Тихон Фомич…
— Видел?
— Ага, из нашего чердака стреляли.
— И мне показалось… В твоем углу никого?
— Нет, я думал здесь.
— Я от самой двери иду, никто не проходил.
Никакого другого выхода с чердака ракетчик найти не мог. Он должен был встретиться или с Шуриком или с Тихоном Фомичом. И тем не менее он исчез, будто в трубу вылетел. Обошли все отсеки, осветили фонариком самые темные углы — никого.
— Значит, ошиблись, — задумчиво сказал Тихон Фомич. — Наверно, с соседнего дома.
В это время грохот рвущихся зенитных снарядов переместился и словно повис над домом. Тяжелыми градинами падали на крышу осколки. Глухо дребезжали жестяные листы кровли.
Нарастающий пронзительный свист закончился резким ударом, и в нескольких шагах Шурик увидел маленькую зажигательную бомбу. Из нее выплескивались ослепительные желтые струйки огня. На чердаке стало светло и жарко.
— Хватай щипцами! — крикнул Тихон Фомич.
Шурик вспомнил все, что нужно делать. Щипцы были в руках. Щурясь от огня, он зажал стабилизатор и, подняв бомбу, понес ее к бочке с водой. Тихон Фомич засыпал песком оставшуюся лужицу огня. Вода в бочке забурлила.
— На крышу! Быстрее! — громко командовал Тихон Фомич.
На крыше разгорались еще четыре бомбы. Вокруг них пузырилась вскипевшая краска. Шурик толкнул одну щипцами, и она покатилась к железной решетке, со всех сторон ограждавшей крышу. Шурик сполз за ней по соседнему листу и, подхватив за стабилизатор, перебросил вниз, на пустырь.
Тихон Фомич, женщины из команды МПВО и Славик, перебравшийся с другой стороны, справились с остальными.
Грохот зениток отдалился и вскоре затих. Прозвучал сигнал отбоя тревоги. Улицы заполнились народом. Далеко за Московским вокзалом поднималось с земли красноватое облако большого пожара.
Писем не было. Тетя Лиза эвакуировалась еще в июле. Чувство одиночества стало привычным, неотделимым от войны, от бомбежек и обстрелов.
Шурик заглянул как-то в свою школу. В классах стояли койки. На дверях учительской висела бумажка с надписью: "Перевязочная". Знакомая нянечка сказала, что в школе устроили госпиталь и ее взяли санитаркой.
Звонил Шурик Виктору. Но чей-то сердитый голос ответил:
— Нет на месте. Он детскими делами больше не занимается.
Жил теперь Шурик у Славика. Мама Славика была на казарменном положении, приходила редко, и они жили втроем в одной маленькой комнате. Бабушка их кормила, но с каждым днем все больше хмурилась, вздыхала и косо поглядывала на Шурика. Хлеб давно уже не лежал в общей тарелке. Бабушка каждому давала ломтик и предупреждала:
— До вечера не дам.
Все, чем бабушка кормила, было очень вкусно и очень мало. Шурик ел кашу только кончиком ложки, все равно она так скоро исчезала, что казалось, будто ее и не было. Шурик невольно косил глаза и сравнивал свою тарелку со Славкиной, свой ломоть хлеба и его. Славке бабушка давала чуть-чуть больше.
Есть хотелось все время — и до еды, и после. Шурик вспоминал разные блюда, которые готовила мама, и удивлялся, как он мог от них отказываться. Он хорошо помнил, как однажды сказал: "Мне макароны надоели"… Шутка сказать — макароны! Сейчас дали бы макаронину длиной в километр, он бы ее разом проглотил.
К себе домой он заходил редко. Но в этот день ему захотелось зайти. Кстати, ему нужно было выполнить наказ бабушки сложить в чемодан наиболее ценные вещи и снести к Славику.
В комнате было так же холодно, как и на улице. Два стекла выбила воздушная волна. Густо наклеенные бумажные полоски не помогли. На всем лежал толстый слой пыли. Каждая вещь казалась чужой, мертвой, давно похороненной.
Шурик достал чемодан, сложил в него любимые книжки, уложил ботинки с коньками, футболку, трусы и огляделся — что еще? В шкафу висели мамины платья и отцовские костюмы. Какие из них "ценные", а какие нет, Шурик не знал. Да и места в чемодане оставалось мало. Он снял с вешалки мамин халатик с белыми пуговками и еще блузку, которую она сама сшила и всем показывала. Сверху еще уместилась папина фотография. Всё.
Шурик увидел на стенке календарь. Его верхний листок стал совсем серым, и края загнулись. Он напоминал о том дне, когда мама уехала рыть окопы. С тех пор время в комнате остановилось.
Шурик вспомнил, что сегодня день его рождения. Как шумно и весело было в этот день еще год назад! А сколько было еды! На плите, на столах, на подоконниках — всюду стояли полные тарелки.
Шурик подошел к буфету и открыл дверку. Давно уж он выбрал отсюда все, что можно было съесть. А вдруг… На полочке стояли пустые тарелки. В пыли блеснуло несколько крупинок сахарного песка. Шурик послюнил палец, выловил крупинки, пососал. Тень сладости мелькнула на языке и растаяла.
Он пошел на кухню, заглянул в духовку, в банки — ничего. Он влез на стул и стал одну за другой осматривать кастрюли, стоявшие на верхней полке. Пусто… Пусто… Что это? Какая-то тяжелая пачка: "Панировочные сухари". Что значит "панировочные"? Дрожащими пальцами сковырнул наклейку, — какая-то коричневая мука или крупа. Но как пахнет! Лизнул — вкусно! Очень! Захватил полную горсть, набил рот и поперхнулся. Кашлял в кулак, чтобы крошки не разлетелись.
Панировочные сухари были сладкими, как пирожное. Это мамин подарок ко дню рождения. Вот спасибо! Еще горсть. Он вспомнил Славика, и ему стало немного стыдно. Ну, еще горсточку, последнюю. А это бабушке, для всех. Захватил чемодан, запер дверь и остановился на площадке. Еще щепотку, самую последнюю.
Увидев пачку, которую протянул ей Шурик, бабушка впервые за долгое время улыбнулась, потом прослезилась и ушла на кухню. В этот день снова снизили нормы хлеба и ломтики к ужину стали совсем маленькими.
