Сними панцирь! - Журавлева Зоя Евгеньевна (книги без сокращений .TXT) 📗

Но тётя Надя её не пустила. Арина устала с дороги, ей спать нужно. А я не устал, раз папа меня отпустил.

Я сачок несу, а профессор Сергеев сумку с пробирками, он хочет жуков в пробирки набрать.

— Жуков у нас много, — говорю я.

— А какие же, если не секрет? — спрашивает профессор Сергеев, его бас так и гудит в темноте.

— Всякие… Скарабеи, златки, скариты, жужелицы, конечно, тоже есть. Зерновки ещё. Тарантулы.

— Это паук, — говорит профессор Сергеев.

— Я знаю, что паук, — говорю я. — Просто он есть.

— Порядочно знаешь для своих лет… Тоже зоологом будешь, как папа?

— Арина у нас будет художником, — говорю я.

— Это понятно. А ты?

— Не знаю…

Я правда не знаю. Я бы зоологом стал. Как папа. Но я жуков морить не могу. И ящериц не могу, никого. Мне их жалко. Пускай они бегают, летают. Мне смотреть на них нравится, а коллекцию я, например, не хочу собирать.

— Приятно побеседовать с мыслящим человеком, — говорит профессор Сергеев.

Мне тоже приятно с ним побеседовать. Он мне ещё рассказал, как поймал чёрную бабочку. Прямо на даче. И оказалось, что такой бабочки больше нигде нет. Совсем новая бабочка!

— Вы её отпустили?

— Нет. Не отпустил, извини.

А я бы отпустил.

Нам навстречу идёт по перрону Любин кот, хвост задрал. У него глаза светятся. На охоту, наверное, вышел. Увидал нас и сразу нырнул в кусты. Этого кота не погладишь, его только Люба может погладить. Такой кот.

— Местный тигр? — спрашивает профессор Сергеев.

Я ему про кота рассказал, и он не стал больше смеяться. Раз этот кот скорые поезда встречает, значит, он при деле. Конечно, ему некогда возле нас тереться. Такой серьёзный кот. Просто академик!

— Ух, сколько тут добра! — говорит профессор Сергеев.

Это он про жуков так сказал. Сачок у меня схватил и прыгает с ним. Машет сачком. Он даже залез на барьер. Хочет сачком до фонаря дотянуться. Этот фонарь так горит! На негр жуки отовсюду летят, прямо стаей.

Профессор Сергеев размахивает сачком и смеётся.

Кого-то из сачка достаёт толстыми пальцами.

Бегает по перрону.

Скачет. Он так заразительно скачет.

Я тоже скачу. У меня сачка нет, я просто так скачу. Жуки от меня отпрыгивают. Думают, я ловлю. Бабочки мне в нос лезут. Щекотные какие! Белые моли стукаются в меня. И сразу отлетают. Думают, я их ловлю.

— Ох, не могу больше! — говорит профессор Сергеев. — Силы не те.

Раньше бы он тут скакал до утра. Это такое место! А теперь не может. У него шлёпанцы падают. И сердце бьётся.

— Раз сердце бьётся, нужно идти домой.

— Ничего, — говорю я. — И у меня всегда бьётся.

— Спасибо, ты меня успокоил, — говорит профессор Сергеев. — Я уж боялся, что у одного меня.

— У всех, — говорю я. — Даже у черепахи. Только через панцирь не слышно. Всё равно бьётся.

— А ты слушал у черепахи? — спрашивает профессор Сергеев.

Так мы незаметно до дому дошли.

Наш дом уже чёрный. Света ночью нет, движок у нас старый. Мы ночью его экономим. Иногда экономим, иногда нет. Как когда.

Папа сидит на крыльце, говорит:

— Движок отказал, не обессудьте. Нашли что-нибудь любопытное, Лев Владимирович?

— Ещё бы! Славно провели время. Да ещё с таким спутником. У совок самый лёт.

— Спутник, иди спать, — говорит мне папа.

— Пусть посидит! Сейчас все уляжемся. Посмотрите, какая ночь! Впрочем, вас разве удивишь? Вы же привыкли. Вы даже не понимаете, какая над вами ночь!

Я посмотрел. Над нами чёрная ночь. Луна над нами висит, а ночь всё равно чёрная. Звёзды блестят, а ночь всё равно чёрная. Звёзд сегодня много. Но они что-то плохо держатся на небе. Падают всё. Ещё одна вон упала.

— Все не упали бы, — беспокоюсь я.

— Кто? — удивился папа.

— Звёзды, — говорю я. — Так и летят сегодня.

— Не волнуйся, — говорит папа. — Все не упадут, на наш век хватит.

— А на другой? — говорю я.

— Тоже хватит…

— А знаешь, Алексей, зачем я, собственно, приехал? — говорит профессор Сергеев. — Я ведь к тебе не просто приехал.

— Догадываюсь… Мне писали.

— Тем лучше, — говорит профессор Сергеев. — Сразу получишь лабораторию, оборудование первоклассное. Народ я сам подбирал, увидишь. Достойный народ! Да что я тебя агитирую? Возможности, можно сказать, безграничные. Сначала, конечно, общежитие, а там посмотрим.

— Это неважно, что общежитие, — говорит папа.

— Я так и думал, — обрадовался профессор Сергеев. — А уж работа будет. Мне тебя, Алексей Никитич, серьёзно не хватает последние годы. Мыслей много, а на реализацию силы уже не те.

— Мне тоже вас не хватает, Лев Владимирович, — говорит папа тихо. — Всегда не хватало, по правде сказать.

— Дело ты здесь поставил! — говорит профессор Сергеев. — Нужно отдать тебе справедливость. И планы, конечно, большие. А уезжать… что ж?.. Когда-нибудь надо. После пятнадцати лет, Алексей, уезжать не стыдно. Это достойный срок для учёного — пятнадцать лет.

— Я, Лев Владимирович, не уеду, — говорит папа тихо.

— Так… — говорит профессор Сергеев. — Так…

— Я уже думал над этим…

— Такие возможности бывают не часто, — говорит профессор Сергеев. — Я тебя прошу, Алексей Никитич, подумать ещё раз.

— Спасибо, Лев Владимирович. Вы даже не представляете, как мне грустно отказываться.

— Ты считаешь, — осторожно спрашивает профессор Сергеев, — что здесь без тебя всё разладится?

— Нет. Не считаю. Но я хочу быть здесь сам. Делать то, что мы начали.

— Хорошо, — говорит профессор Сергеев. — Допустим, ты прав. А сколько тебе ещё нужно, Алексей? Год? Мне трудно ждать, но год я ещё могу тебе дать.

Он замолчал. И папа молчит. Я не вижу, куда папа смотрит. Я просто слышу, как он молчит. Потом стал что-то свистеть. Насвистывает себе. Свистел, свистел. Вдруг говорит:

— Лев Владимирович, я всё равно не уеду. И через год. Я не могу! Не только поэтому. Я был здесь счастлив, как только может быть счастлив человек. Это теперь моя земля.

Я знаю, о чём папа думает. Он думает о моей маме. Папа был счастлив с ней, как может быть счастлив человек. Мы с папой об этом не говорим. Что говорить? Мы знаем, оба.

— Прости, Алексей, — говорит профессор Сергеев. — Я немножко устал. Я лягу. Ты где приготовил?

— В кабинете, — говорит папа.

Теперь мы с папой одни сидим на ступеньках. И молчим. Тихо так. Слышно, как наверху ходит байгуш, цепляет когтями за крышу. Но байгуш тоже молчит. Я придвигаюсь к папе поближе и беру его за руку. Рука у папы горячая.

— Что, сын? — говорит папа. И обнимает меня горячей рукой.

— Ничего, — говорю я.

Мы сидим на крыльце и молчим.

А вокруг спят наши друзья. Спит наша земля. Наша пустыня спит. И сверху на неё падают звёзды. Падают, падают. Но их всё равно хватит.