Ребятам о зверятах: Рассказы русских писателей - Коллектив авторов (книга регистрации txt) 📗

Ночные колокольчики

Мне очень хотелось увидеть оленя: рассмотреть, как он есть траву, как стоит неподвижно и прислушивается к лесной тишине.

Однажды я подошел к оленихе с олененком, но они почуяли меня и убежали в красные осенние травы. Я узнал это по следам: следы в болоте на моих глазах наполнялись водой. Слышал, как трубят олени по ночам. Где-нибудь далеко протрубит олень, а по реке доносит эхом, и кажется – совсем рядом.

Наконец в горах я набрел на оленью тропу. Олени протоптали ее к одинокому кедру. Земля у кедра была соленая, и олени приходили ночью лизать соль.

Я спрятался за камнем и стал ждать. Ночью светила луна и был мороз. Я задремал.

Проснулся я от тихого звона. Как будто звенели стеклянные колокольчики. По тропе мимо меня шел олень. Я так и не рассмотрел оленя, только слышал, как с каждым шагом звенела земля у него под копытами.

За ночь от мороза выросли тонкие ледяные стебельки. Они росли прямо из земли. Олень разбивал их копытами, и они звенели, как стеклянные колокольчики.

Когда взошло солнце, ледяные стебельки растаяли.

Бобренок

Весной снег быстро растаял, вода поднялась и затопила бобровую хатку.

Бобры перетащили бобрят на сухие листья, но вода подобралась еще выше, и пришлось бобрятам расплываться в разные стороны.

Самый маленький бобренок выбился из сил и стал тонуть.

Я заметил его и вытащил из воды. Думал, водяная крыса, а потом вижу – хвост лопаточкой, и догадался, что это бобренок.

Дома он долго чистился и сушился, потом нашел веник за печкой, уселся на задние лапки, передними взял прутик от веника и стал его грызть.

После еды бобренок собрал все палочки и листики, подгреб под себя и уснул.

Послушал я, как бобренок во сне сопит. «Вот, – думаю, – какой спокойный зверек: можно его одного оставить, ничего не случится!»

Запер бобренка в избе и пошел в лес.

Всю ночь я бродил по лесу с ружьем, а утром вернулся домой, открыл дверь, и…

Что же это такое? Как будто я в столярную мастерскую попал!

По всему полу белые стружки валяются, а у стола ножка тонкая-тонкая: бобренок ее со всех сторон подгрыз. А сам спрятался за печку.

За ночь вода спала. Посадил я бобренка в мешок и поскорее отнес к реке.

С тех пор как встречу в лесу поваленное бобрами дерево, так сразу вспоминаю про бобренка, который подгрыз мой стол.

Белёк

Куда ни глянешь, вокруг одни льды. Белые, зеленоватые, блестящие на солнце. Я стал вглядываться в узкую полоску воды, которую разрезал во льдах наш корабль.

И вдруг я увидел два черных глаза. Они смотрели на меня со льдины, медленно проплывавшей мимо.

– Стой! Стой! Кто-то за бортом! – закричал я.

Корабль замедлил ход и остановился. Пришлось спустить шлюпку и вернуться к льдине.

Льдина была покрыта искрящимся снегом. И на снегу, как на одеяле, лежал белёк – детеныш тюленя.

Тюлени оставляют своих малышей на льду, и только утром приплывает к бельку мать, покормит молоком и опять уплывает, а он весь день лежит на льдине, весь белый, мягкий, как плюшевый. И если бы не большие черные глаза, я его не заметил бы.

Положили белька на палубу и поплыли дальше.

Я принес ему бутылочку молока, но белёк пить не стал, а пополз к борту. Я оттащил его обратно, и вдруг из его глаз покатилась сначала одна слеза, потом вторая, и так и посыпали градом. Белёк молча плакал. Матросы зашумели и сказали, что надо скорее положить его на ту льдину. Пошли к капитану. Капитан поворчал-поворчал, но все же развернул корабль. Льды еще не сомкнулись, и по водяной дорожке мы пришли на старое место. Там белька снова положили на снежное одеяло, только на другую льдину. Он почти перестал плакать. Наш корабль поплыл дальше.

Юрий Коваль

Сороки

С улицы послышался крик, треск и хохот.

Я подбежал к окну и увидел, что около дома катается по земле клубок, из которого торчат хвосты и перья.

Дрались две сороки. Лупили друг друга крыльями, царапались и кричали. А третья сидела на крыше сарая и наблюдала.

– Вы что! – крикнул я в форточку. – Взбесились?!

Напугавшись, одна сорока сразу улетела на крышу сарая, а другая осталась лежать на земле.

Я вышел на улицу поглядеть – жива ли?

Приподнявшись, она недовольно зашипела – тебя, дескать, тут не хватало. Волоча крылья, кое-как проковыляла она по земле, с трудом поднялась в воздух и тоже села на крышу сарая.

Те две другие сразу закричали, застрекотали:

– Проваливай! Проваливай!

Побитая сорока пыталась объясниться, но ее и слушать не хотели – гнали прочь.

Тут я понял, что это два сорочьих жениха дрались из-за невесты и победитель прогонял теперь побежденного.

Чуть не плача, полетел неудачный жених к лесу и низко летел над землей, вот-вот собираясь опуститься.

Но над лесом сорочун повыше поднялся в небо, веселей замахал крыльями. Оглянувшись в последний раз, он застрекотал и полетел теперь совсем уж свободно и как будто даже радовался, что так получилось.

Про чайку и чибиса

Меня не любят чайки.

Когда прохожу я по берегу озера – стараются уплыть подальше. А летят надо мной – кричат недовольно.

Когда-то, лет двадцать назад, на охоте я убил чайку. А зачем это сделал – сейчас и сам не пойму, дурак был. Чайки, видно, запомнили, что я дурак, и думают – до сих пор не изменился. Обидно мне стало, потому что, по-моему, я все-таки изменился.

Стал думать, а как другие-то птицы относятся ко мне.

Дятлы уважают, и я их тоже. Воробьи и синицы как будто относятся неплохо – зимой я подкармливаю их салом и коноплей.

Скворцы и ласточки-касатки, конечно, любят, потому что любят всех людей.

А чибисы?

Иду как-то по дороге, а на пашне – чибис.

Увидел меня и давай метаться, хлопать крыльями над головой, кричать.

«Что ж такое? – подумал я. – Неужто и он помнит про ту чайку?»

Когда я отошел подальше, чибис опустился на землю и пошел пешком по пашне к своим детям. Ему было наплевать на меня, только что прошедшего мимо.

Виктор Астафьев

Стрижонок Скрип

Стрижонок вылупился из яичка в темной норке и удивленно пискнул. Ничего не было видно. Лишь далеко-далеко тускло мерцало пятнышко света. Стрижонок испугался этого света, плотнее приник к теплой и мягкой маме-стрижихе. Она прижала его крылышком к себе. Он задремал, угревшись под крылом. Где-то шел дождь, падали одна за другой капли. И стрижонку казалось, что это мама-стрижиха стучит клювом по скорлупке яйца. Она так же стучала, перед тем как выпустить его наружу.

Стрижонок проснулся оттого, что ему стало холодно. Он пошевелился и услышал, как вокруг него завозились и запищали голенькие стрижата, которых мама-стрижиха тоже выклевала из яиц.

А самой мамы не было.

– Скрип! – позвал ее стрижонок.

– Скрип! Скрип! Скрип! – повторили за ним братья и сестры.

Видно, всем понравилось, что они научились звать маму, и они громче и дружней запищали:

– Скрип! Скрип! Скрип!

И тут далекое пятнышко света потухло. Стрижата притихли.

– Скрип! – послышалось издалека.

«Так это же мама прилетела!» – догадались стрижата и запищали веселей.

Мама принесла в клюве капельку дождя и отдала ее Скрипу – первому стрижонку.

Какая это была вкусная капля! Стрижонок Скрип проглотил ее и пожалел, что капля такая маленькая.

– Скрип! – сказал он. Еще, мол, хочу.

– Скрип-скрип! – радостно ответила мама-стрижиха. Сейчас, дескать, сейчас.

И опять ее не стало. И опять стрижата тоскливо запищали. А первый стрижонок кричал громче всех. Ему очень уж понравилось, как мама-стрижиха поила его из клюва.