Его величество Человек - Файзи Рахмат (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
—Наша девочка вот она — перед вами... И к учителю бесполезно идти. У него дочь большая, ей не меньше десяти лет.
Махкам-ака задумался.
—Что же нам делать, сынок?
Остап молчал, но в глазах у него уже стояли слезы.
—Пойдем заглянем еще в клуб. Люди говорили, что там тоже разместили детей. А ты не устал? Ведь целый день колесим.
Остап был готов всю ночь напролет ходить по окраинам, лишь бы не прекращать поиски.
Когда Махкам-ака и Остап добрались до клуба, было уже совсем поздно. Темноту разрывали редкие огоньки. На крыльце клуба сидел сторож, низенький и очень толстый, словно обложенный подушками.
—Здравствуйте! Чем могу быть полезен? — вежливо спросил он.
Махкам-ака объяснил, в чем дело.
Сторож близко принял к сердцу чужую беду, заволновался:
—Вот не знаю, как быть... Директора уже нет. С детьми одна воспитательница. Они все спят. Если только мальчик сам посмотрит...
—Это было бы замечательно. Дай аллах вам счастья!
—Что вы, что вы! И не благодарите! Пойдемте поскорее. И пожалуйста, тихонечко... Совсем тихонечко...
На цыпочках вошли в клуб. В просторном зале на плотно составленных койках спали дети. Коек не хватало, и кое-где ребята лежали по двое. В полумраке зала, освещенного одной маленькой лампочкой, Остап, пробираясь между койками, терпеливо заглядывал в лица спящих. Мальчик обошел несколько раз весь зал, но Леси не было.
—Нету,— Остап понурил голову.
Сторожу стало жалко мальчугана, захотелось хоть чем-то помочь ему.
—А были в третьем детдоме? — спросил он у Махкама- ака.
—Были.
—А в шестом?
—И там были.
—А не пробовали искать ее в детдоме на Тахтапуле?
—Мы побывали, пожалуй, во всех детдомах.
—Еще бы на вокзал заглянуть.
—Да, остался только вокзал. Но стоит ли туда ехать ночью? — вслух размышлял Махкам-ака.
—А на вокзале что ночь, что день. Там жизнь никогда не затихает,— резонно возразил сторож.
—Давай, сынок, попробуем на вокзал съездить. Может, повезет нам.
Махкам-ака, прихрамывая от усталости, направился к трамвайной остановке. Остап медленно брел за ним.
Привокзальная площадь и все близлежащие скверы были забиты народом. Люди сидели на скамейках, на мешках, на чемоданах, боясь встать со своего места, чтобы его не заняли другие.
Невозможно было без жалости смотреть на эту пеструю толпу. Женщины, старики, дети. Изношенная одежда, рваная обувь, плохо спасающие от холода. Почти у всех опухшие лица, утомленные, страдальческие глаза.
Ташкент уже несколько месяцев беспрерывно принимал под свой кров эвакуированных. Казалось, город перенасыщен людьми, задыхается от тесноты, но постепенно всех прибывших все-таки размещали. Каждую крохотную комнатку, каждый свободный угол местные жители уступали эвакуированным, делясь с ними последней ложкой постного супа, последней горстью сушеного урюка.
И все же сотни людей надолго застревали на вокзале: временно они жили здесь, прямо на площади, на скамейках, на жухлой, прихваченной морозом траве. Махкам-ака, конечно, не ожидал увидеть такого скопления беженцев. Он крепче сжал руку Остапа и, обходя тех, кто спал прямо на тротуаре, медленно двинулся к зданию вокзала.
Вдруг перед ними с земли поднялась женщина в ветхой одежде, с худым лицом и большими блестящими глазами. Она сдернула с пальца золотое кольцо и протянула Махкаму- ака:
—Денег не беру. Хлеба, хлеба... для моего мальчика...— Женщина расплакалась, указывая на ребенка, лежавшего поверх какого-то мешка.
Кузнец отвел ее руку, развязал поясной платок, достал два кусочка хлеба, остатки сушеного урюка. Широко раскрытыми глазами женщина смотрела на Махкама-ака.
—Берите, берите! Что ж здесь особенного? — сказал он.
—Возьмите кольцо,— тихо, но настойчиво попросила женщина.
Махкам-ака взял. Только тогда она успокоилась и подала хлеб и урюк ребенку. Махкам-ака не спешил уходить. Медленно он протянул руку женщине. Решив, что незнакомец хочет попрощаться с ней, женщина тоже подала руку. Кузнец вложил в ее ладонь кольцо, сжал пальцы и, подтолкнув Остапа, быстро пошел, не оборачиваясь. Мальчик схватил Махкама-ака за руку, и по тому, как он сделал это, как прижался к нему, кузнец понял: ничто не ускользнуло от зорких детских глаз.
Эвакопункт Махкам-ака и Остап нашли довольно быстро и сразу объяснили девушке с красной повязкой причину своего прихода. Девушка открыла книжку — тоже толстую — и стала ее перелистывать. Махкам-ака и Остап в это время разглядывали детей — они лежали по углам на матрацах. Видимо, малыши были больны, никто из них не поднимал головы, некоторые тоненько хныкали. Две другие девушки с красными повязками успокаивали детей.
—В списках такой девочки нет, амаки,— услышал Махкам-ака.— А объявления вы не читали?
—Какие объявления? — не понял огорченный кузнец.
—Те, что на улице. Они расклеены повсюду.
—Не заметил, доченька.
—Темно, поэтому вы и не заметили. Масуда, иди-ка сюда,— позвала дежурная одну из девушек, склонившихся над больными детьми. Девушка тут же подошла и поздоровалась с Махкамом-ака.— Фонарь при тебе?
—А что?
—Возьми фонарь и покажи этому амаки все объявления.
Масуда вывела Махкама-ака и Остапа на улицу. Все
стены огромного здания были обклеены объявлениями.
Масуда подняла фонарь.
«Коля! Каждое воскресенье в шесть часов вечера я жду тебя здесь. Твоя мама Мария». Огонек высветил тетрадочный лист в клетку: «Доченька Оксана! Мы с твоей бабушкой устроились в заводском общежитии. Наш завод тот же самый. Адрес узнай в эвакопункте. Евдокия Горбатенко». «Ищу сына,— крупными буквами было написано на газетном клочке,— ему шесть лет, волосы курчавые, на носу с левой стороны родинка. По гроб буду благодарна тому, кто сообщит о сыне. Заранее спасибо ему. Елизавета Синикайте. Мой адрес: махалля Гайрат, дом 134...» «Тамарочка! Я буду у входа в шестой зал. Твоя мама Валентина».
—Про вашу девочку здесь ничего нет,— сказала Масуда и повела Махкама-ака и Остапа к столбу. Его тоже облепили объявления. Масуда пробежала их глазами — и здесь ничего о Лесе не было. Потом они втроем подошли еще к одному столбу, еще к одному, осмотрели стены всех зданий на площади. Махкам-ака чувствовал, как у него сжимается от боли сердце: за каждым объявлением стояла человеческая судьба. Кузнец живо представлял себе несчастных детей, истосковавшихся в. разлуке с родными, слезы их матерей. Сколько надежд у каждого было связано с этими клочками бумаги!
Читая объявления на стене двухэтажного дома, Масуда невольно рассмеялась:
—Послушайте, что пишет одна девица: «Всю дорогу я думала о тебе. На вокзале потеряла из виду. Я не могу жить без тебя. Олесь, дорогой, приходи к нам, ладно? Мы живем на заводе. Адрес наш возьми в эвакопункте, знаешь, да? Жду тебя, жду... Галя Проценко».
—Молодость, доченька,— усмехнулся Махкам-ака.— Возможно, они и найдут друг друга. А почему во многих письмах адрес велят узнавать в эвакопункте?
—Среди эвакуированных заводов есть оборонные. Называть их адреса нельзя. Сами знаете, всякие люди бывают,— сказала девушка серьезно.
—Правильно,— согласился кузнец.
Они подошли к деревьям, росшим вдоль тротуара. И вдруг из темноты к ним бросилась женщина.
—Я Марина! Это я! — закричала она, протянув руки к Масуде.
—Знаю вас, помню,— спокойно ответила Масуда.
—Дочь сейчас придет. Она уже где-то здесь.— Женщина вдруг умолкла и кинулась к обочине тротуара, села там и застыла в страшном напряжении как вкопанная.
Масуда подвела Махкама-ака к стене ближайшего здания, негромко прочитала:
—«Доченька, если ты в Ташкенте, приходи в восемь часов к этому дереву. Я каждый день буду ждать тебя. Я твоя мама Марина». Это как раз ее письмо.
—Кто эта женщина? — спросил Махкам-ака.
—Помешалась она. Каждый день в восемь часов приходит сюда. Сидит, сидит, пока не продрогнет вся. Иногда заходит в эвакопункт. Спрашивает про дочь. Мы успокаиваем ее, утешаем.
