Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки - Левинзон Гавриил Александрович (чтение книг .TXT) 📗

Хиггинс позвонил уже через пять минут. Он сообщил, что Чувал хоть и упирается, но идет. И еще он злится — не знаю ли я, на кого?

— На жизнь, — ответил я. — Не обращай внимания. Жизнь требует обыкновенных поступков, а он умеет совершать только необъяснимые.

— Можно я буду держать тебя в курсе дела?

— Конечно, Хиггинс! — сказал я. — И даже нужно. Иначе вы все провалите.

Через полчаса Хиггинс позвонил опять. Он сообщил, что Чувал бродит у дома той девочки, но пойти к ней не решается и уже два раза порывался убежать в парк.

— Я так и думал, — ответил я. — Что ж, пора мне вмешаться. Ждите меня, я приду и организую. Только вот что, я могу задержаться. Стоит мне выйти, как люди бросаются ко мне с просьбами.

О том, как, продолжая устраивать чужие дела, я попутно выяснил интересующий меня вопрос. В этой главе вы получите совет, касающийся того, как проверить, влюблен ли ты в девочку

Неторопливым дербервилевским шагом я покинул квартиру. Выходя из парадного, я столкнулся с женщиной, которой симпатизирую, с нашей соседкой — дверь напротив — Людмилой. Она молоденькая, красивая и хотя еще студентка, но у нее уже есть муж и ребенок. Что-то Дербервиль подметил в ней такое, — в ее глазах и в том, как она прядку со лба убирает, — что заставляет его покровительствовать ей.

— Здравствуйте, моя дорогая! — сказал я. — Чудесная погода, не правда ли? Лондон нас балует.

— Удивляюсь, — сказала она, — почему я тебе разрешаю называть себя «моя дорогая». Придется мне, наверно, бабушке на тебя пожаловаться.

— Пегги мне не может ничего запретить, — сказал я. — Пегги совершенно беспомощна. Вы заметили, как она постарела?

Я тут же решил, что, когда Пегги станет совсем уж старенькой, я куплю ей домик в каком-нибудь графстве — названия графств повылетали из головы, — буду выплачивать ей пенсию, тысячу фунтов в год, а вместо нее возьму себе в услужение эту милую женщину.

— Заметила, — ответила милая женщина по имени Милдред, — бабушка целый день вкалывает, а вы ей никогда не поможете, милорд.

Это верно: у бабушки много обязанностей по дому, и последнее время ей их заметно трудней выполнять — она все чаще стала вздыхать в моем присутствии. Это значит: «Ты бы помог мне, выбил бы ковры или хотя бы пол натер в квартире, ты же видишь, я не управляюсь». Но ковры, сколько их ни выбивай, все равно пыльные, а полы в нашем доме и без того зеркальные.

Я понимал: не зря Милдред стоит здесь, у парадного, — она, конечно, собирается попросить, чтобы я побыл с ее дочкой, да все решиться не может, потому что уж очень часто обращается с этой просьбой то ко мне, то к бабушке.

— Догадываюсь, — сказал Дербервиль, — что мы не просто так здесь стоим. Ну же! Смелей, моя дорогая! Что там у вас?

— Перестань! — рассердилась на меня женщина. — Что за фамильярности!

— Не буду, не буду, — успокоил я Милдред и благосклонно выслушал ее просьбу, прикидываясь, что перестал быть Дербервилем. — Давайте вашу малютку, я ее пристрою в колледж, — сказал я. — До пяти часов она будет в надежных руках.

— Что еще за колледж?

— О, не беспокойтесь, миссис. На мою ответственность.

— Ну! — сказала Милдред. — Ну! Ты не можешь не ломаться!

Лондон радовался погожему дню. Справа от нас Тауэр грел на солнышке свои старые бока, слева Темза отсвечивала и переливалась под солнцем. В одном из окошек замка Дербервиль увидел вдовствующую королеву. По случаю хорошей погоды она не только улыбнулась Дербервилю, но и милостиво помахала рукой. Дербервиль снял цилиндр и поклонился королеве.

— Зачем ты смущаешь старушку? — сказала Милдред. — Здравствуйте, Мария Кондратьевна! — крикнула она вдовствующей королеве. — Не обращайте на него внимания: вы же его знаете.

Милдред ушла за своей малюткой.

Прежде чем малютку мне доверить, она, вернувшись, попросила, чтоб я рассказал, что это за колледж такой, куда я собираюсь пристроить девочку. Я рассказал.

— Ладно, — сказала Милдред, — мне уже стыдно просить твою бабушку. Но помни: под твою ответственность. Замолви за девочку слово в этом колледже, поговори с учительницей.

До самого колледжа Дербервиль радовался детской ручке в своей ручище. Скоро я понял: Лидочка — моя сестра, та самая девочка, появления которой все ждали в нашем доме, но она почему-то не появилась.

Я привел малютку в школу как раз к началу занятий, учительница прилаживала на старом столике о трех ножках зеленую доску, прислоняя ее к стенке. Ненадежно получалось. Дербервиль взялся помочь. Доска когда-то была дверью, до того как ее распилили. Да и вся школа была необычной: она находилась на просторной деревянной лестнице старинного дома, свет наполнял ее сверху, сквозь застекленную крышу. На ступеньках уже сидели ученики: две ученицы были с куклами, один ученик приехал в школу на своей машине и не хотел с нее слезать. Тут были и любители езды на велосипеде, и любители верховой езды — их лошади и их веломашины стояли в стороне, а сами ученики сидели на ступеньках и ждали начала уроков. Это была школа Люсеньки Витович, ее живая мечта. Я послал одного малыша, который в этом доме жил, чтоб он принес молоток и два гвоздика. Люсенька была рада мне: пока я возился с доской, она меня три раза назвала Быстроглазиком. Она тараторила совсем не по-учительски:

— Ты видишь, Быстроглазик, в каких условиях я начинаю новый учебный год! Как я их могу чему-то научить, если у меня даже нет доски?

Она рассказала, что в прошлом году у нее была чудесная доска, из линолеума, на специальной подставке — папа одного ученика сделал, но теперь этот ученик пошел в первый класс, а доску кто-то стащил. И вот школа на грани развала. По-моему, Люсенька слишком уж не по-учительски вела себя. Я показал ей глазами на учеников.

— Не волнуйтесь, коллега, — сказал я. — Сейчас я все устрою.

Мне нравилась эта школа — я решил преподавать здесь физкультуру.

— Я привел вам, коллега, ученицу, — сказал я. — Уделите ей внимание. Это дочка моей большой приятельницы.

— Да ладно тебе, Быстроглазик! — сказала Люсенька. — Что ты все коллега да коллега. Не валяй дурака!

Я опять ей показал глазами на учеников, но она не хотела этого замечать.

Я приколотил доску двумя гвоздями к стене.

— А ругаться не будут? — спросила Люсенька.

— Пусть вас это не волнует, коллега, — сказал я.

Тут уж Люсенька рассмеялась и толкнула меня.

— Ну, ты невозможный, — сказала она. — Спасибо. Не знаю, что и делала бы без тебя.

Все-таки она в меня влюблена: вот как смотрит. Я решил проверить, не влюблен ли я в нее. Я знаю один верный способ: нужно представить себе, что девчонка входит в твой дом, ну, так, как будто она твоя жена. Если хорошо представляется, значит, влюблен. Я стал представлять. Получалось неплохо, но потом выяснилось, что дом не мой, какой-то незнакомый, да и вовсе не я в этом доме находился, а Хиггинс. Мне понятно стало, почему Хиггинс все к Люсеньке на переменках с разговорами подходит. Немного жаль было, что не я в нее влюблен: красивая девочка, доброжелательный человек, да и школу вон какую организовала. Не то что Света Подлубная. Везет Хиггинсу. Мне подумалось, что надо бы проверить, не влюблен ли я в Свету, но тут же я понял, что на такое унижение не пойду. Она меня пронырой назвала и неприятным человеком, а я после этого проверяй, не влюблен ли в нее, дикая мысль.

Я провел с учениками зарядку. Малыш, который на кабине своей машины сидел, зарядку делать отказался. Я хотел его заставить, но Люсенька не разрешила.

— Оставь его! — сказала она. — Не хочет — не надо, у нас школа добровольная.

Она пошла меня проводить по лестнице.

— До свидания, коллега! — сказал я.

— Перестань, Быстроглазик! — сказала она. — Ты все шутишь, а наша учительская работа — дело серьезное. У меня восемьдесят процентов новеньких. Надо их научить читать, а они даже букв не знают.