Вовка Грушин и другие (сборник) - Сотник Юрий Вячеславович (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
– А теперь – кабардинская лезгинка!
Она заиграла, и в комнату влетела переодетая Ляля. На ней был красный бешмет, красные сапожки и что-то похожее на белую папаху. На поясе болтался маленький кинжал.
Это уж был по-настоящему хороший номер. Ляля плясала так, что редкий мальчишка с ней сравнится. То она шла по кругу, вытянувшись в струнку, на одних только носках, то вдруг неслась широким шагом, зыркая черными глазищами и оскалив белые зубы. Видно, Вере Федоровне очень нравился танец. Она играла, глядя на Лялю через плечо, и все время улыбалась. Взрослые хлопали в такт и кричали «асса!».
И вдруг случилось такое: Ляля снова прошлась по кругу, приблизилась к окну, на котором стояла Антошкина ваза, раскинула руки, вскрикнула «асса!», поскользнулась и смахнула вазу с подоконника… Ваза разбилась, а Ляля хлопнулась затылком об пол.
Взрослые повскакали, стали спрашивать, как она себя чувствует, но танцовщица сказала, что с ней все в порядке, что ее голову защитила папаха.
Вера Федоровна принесла щетку и стала заметать осколки.
– Ну, Ольга, тебе повезло! Битая посуда – это к счастью.
Аглая, Брыкины и я сидели в одном углу комнаты, а Дудкин – в противоположном по диагонали от нас. Мы не издали ни звука. Мы только переглядывались между собой да смотрели на Дудкина.
А он сидел весь какой-то серый, сидел согнувшись, вцепившись пальцами в коленки и глядя в пол.
– Домолчался! – прошептала наконец Зинаида, и все поняли, что она хотела этим сказать: ведь Антошка не только никак не сострил, он весь вечер молчал дурак дураком, чтобы потом ошеломить всех фокусом с вазой.
– Ну, в заключение небольшой вокальный номер, – сказала Вера Федоровна, садясь за пианино. – Гурилев. «Однозвучно звенит колокольчик»! Оля, прошу!
Оля стала к пианино, и тут мы впервые узнали, что она хорошо поет, что у нее очень приятный голос. При первых же словах песни взрослые притихли. Даже я заслушался, на несколько секунд забыв про Антошку.
В этот момент Аглая стукнула меня кулаком в бок.
– Лешк! Гляди! – шепнула она и кивнула в сторону Дудкина.
Я взглянул. Недалеко от стула, на котором сидел Антон, стояла тумбочка. Единственная ножка ее была вырезана в виде трех змей, которые переплелись между собой. Три хвоста этих змей служили тумбочке опорой, а на трех змеиных головах с раздвоенными языками покоился круглый верх тумбочки. На нем лежала шелковая желтая салфетка, на салфетке стоял тяжелый стеклянный поднос, а на подносе – графин резного хрусталя и три таких же резных стакана.
Пока Оля пропела первые строчки песни, Антошка успел подняться и теперь стоял рядом с тумбочкой, разглядывая графин, поднос и особенно салфетку.
Васька и Зина тоже заметили это и заерзали.
пела Оля, а в нашем уголке тревожно шушукались.
– Глядите! Приглядывается! Приглядывается! – зашептала Зинаида.
– Дернет! Вот гад буду, дернет! – шепотом заволновался Васька. – Как только она кончит петь, так он… это самое!..
Дудкин неслышно подошел к тумбочке с другой стороны и потрогал уголок салфетки.
– Дудкин! – громко зашептала Зина. – Дудкин, слышишь? Ты не вздумай…
Но Антон был далеко. Он не слышал. Он вернулся на свой стул и сидел теперь прямо, скрестив руки на груди. Лицо у него было решительное. Даже, я бы сказал, вдохновенное.
Аглая приподнялась и забубнила вполголоса:
– Антон! Дудкин! Ты давай не дури! Антон, слышишь?
Дудкин взглянул на нее и ничего не ответил. Вера Федоровна обернулась через плечо:
– Дорогая! Надо все-таки уважать исполнительницу!
После этого мы перестали шептаться. Мы сидели съежившись и ждали, что будет.
Замолк ямщик, замолкла и Оля. Ей долго хлопали, потом Вера Федоровна объявила, что взрослые могут снова удалиться в кухню, что сейчас начнутся танцы. И тут Дудкин вскочил.
– Одну минуточку! – воскликнул он каким-то особенно резким голосом и подошел к тумбочке. – Какая интересная салфеточка!..
– Антошка! Не смей! – взвизгнула Аглая.
Но было поздно: Антон рванул салфетку. Может, он и выдернул бы ее, но тумбочка оказалась слишком шаткой. Она грохнулась на пол. Разбился поднос, графин и два стакана. Только третий почему-то уцелел.
Мертвая тишина стояла в комнате секунд десять. Побледневшая «Екатерина Вторая» во все глаза смотрела на неподвижного Дудкина.
– Ну, знаешь, уважаемый… – выдавила она наконец дрожащими губами. – После такого… после таких штучек… Ты, надеюсь, сам догадаешься, что надо сделать.
Она протянула указательный палец в сторону двери.
Приподняв плечи, держа руки по швам, Антон молча прошагал в переднюю. Мы услышали, как хлопнула входная дверь.
Вера Федоровна снова сходила за щеткой, снова принялась подметать. Взрослые о чем-то негромко говорили, но я не слушал их. Я думал о том, сколько теперь придется заплатить Антошкиным родителям за этот графин и каково теперь будет Антошке дома.
– Он что у вас – всегда такой? – сердито спросила Вера Федоровна Аглаю.
– Он не хотел разбить. Он хотел только фокус показать…
Вера Федоровна перестала подметать.
– Фокус?! Ничего себе фокус!
– Он хотел вот эту салфетку из-под нашей вазы выдернуть… – пояснила Зинаида. – А Ляля ее разбила. Вот он, значит, и… ну… вашу…
Словом, мы рассказали, как готовил Антон свой номер, как мы покупали вазу… А Васька закончил наш рассказ:
– Он хотел неожиданно фокус показать. Чтобы остроумно получилось.
Вера Федоровна посмотрела на взрослых:
– Слыхали?
Те негромко засмеялись. Вера Федоровна повернулась к Аглае:
– А куда он убежал? Небось плачет где-нибудь…
Аглая только плечами пожала: мол, само собой разумеется.
– Подите приведите его!
Мы не двинулись с места, только переглядывались.
– Идите, идите! Скажите, что я не сержусь. Мне никогда не нравился этот графин: безвкусица!
Мы побежали искать Антона, но нигде его не нашли. Потом выяснилось, что он до позднего вечера прошатался по улицам, боясь явиться домой. Но родители его так ничего и не узнали о разбитом графине.
Несколько дней подряд Антошка бегал от Двинских, а Вера Федоровна, встречая его, всякий раз звала:
– Эй, фокусник! Ну иди же сюда! Давай мириться!
Наконец Антон подошел однажды к ней, и они подружились.
Дудкин скоро забыл, что он остроумный, и его временное поглупение прошло.
1971 г.
Маска
Мы были в красном уголке. Сеня Ласточкин и Антошка Дудкин играли в пинг-понг, Аглая листала старые журналы, а я просто так околачивался, без всякого дела. Вдруг Аглая спросила:
– Сень! Что такое маска?
– А ты чего, не знаешь?
– Я знаю маски, которые на маскараде, а тут написано: «Маска с лица Пушкина».
