Я из Африки - Некрасова Лидия (прочитать книгу txt) 📗
Который час? Уже утро. Розовое солнце проглядывает сквозь морозный туман, смотрит в окно. Как холодно и страшно! Что будет дальше? Сейчас он придет, строгий, молчаливый, велит ей одеться, возьмет за руку и поведет вниз по длинной лестнице. Тогда прощай, Москва! Прощай, интернат! Прощай, мама! Нет, нет! Нана ни за что не уедет отсюда! Ни за что!
И вдруг в коридоре, около двери, слышатся голоса. Сначала Нана пугается, отбегает от двери подальше. Это он возвращается! Но нет! Это женские голоса. Нана прислушивается. Говорят женщины… По-русски… Одна спрашивает:
— Ты уже убрала номер семьсот сорок первый?
Другая отвечает:
— Нет еще. Там девочка спит. Еще рано. Они уезжают в десять. Тогда уберу.
Нана бросается к двери. Стучит сначала тихонько, ладошкой, потом кулаками, потом ногой…
С той стороны женский голос тревожно и тихо спрашивает:
— Кто стучит? Люди спят!
— Откройте, пожалуйста! — задыхаясь, говорит Нана. — Откройте, пожалуйста! Мне очень нужно вам что-то сказать! Он сейчас вернется!
За дверью слышно, как звякает упавшая ручка ведра; кто-то подходит к двери, слышно, как шуршат по ковру подошвы…
— Кто это? — спрашивает Нана, прижавшись щекой к холодной белой двери рядом с замочной скважиной.
— Уборщица четырнадцатого этажа, — отвечает женщина.
— Откройте, пожалуйста! — шепчет Нана. — Я вам должна что-то сказать…
— Твой папа взял ключ, — говорит женщина. — А что ты хочешь, девочка? Где ты научилась говорить по-русски? Ведь папа твой не знает русского…
— Я учусь в Москве… В интернате номер двадцать один. В интернате номер двадцать один. Пожалуйста, позвоните туда по телефону, скажите, что он меня хочет увезти с собой в Америку. А я не хочу! — Нана начинает плакать… — Вы слышите меня? — спрашивает она, прижавшись губами к самой замочной скважине.
— Слышу, — отвечает женщина. — Слышу…
— Интернат номер двадцать один, — повторяет Нана. — И моя мама живет в Москве. Она учится в Университете дружбы. Скажите ей, что он хочет меня увезти. Скажите ей… Скажите, что самолет улетает сегодня в двенадцать часов…
— А как зовут твою маму? — слышится шепот из-за двери. — Как зовут?
— Тереза Машаду. Мою маму зовут Тереза Машаду… из Анголы. Она учится в Москве. Скажите ей! Скажите ей… Вы слышите? Вы слышите?
Но Нане никто не отвечает. Звякает ведро, шуршат подошвы. Женщина отходит от двери… Почему она уходит? Почему? Ведь Нана ей еще ничего не объяснила. Почему же она уходит?.. Нана снова прижимается ухом к замочной скважине, и вдруг слышит другие шаги: чуть-чуть поскрипывают туфли… Это возвращается он.
Вот уже поворачивается ключ в замке. Нана отбегает от двери и садится на диван. Быстро вытирает глаза. Пусть он не знает, что она плакала…
Дверь открывается.
— Ты уже встала? — спрашивает он. И голос его звучит ласково. — Это хорошо. Нам пора ехать!
Вслед за отцом входит переводчица.
— Уже десять часов, — говорит она. — Машина господина Уилсона, вероятно, уже внизу. Я спущусь, попрошу вынести ваши вещи. Одевайся скорее, Нана! Разве ты не рада, что поедешь вместе с нами в аэропорт, проводить папу? А потом я тебя отвезу в интернат…
Нана стремительно вскакивает. Переводчица, повернувшись, выходит из комнаты.
— Только проводить? — спрашивает Нана, и глаза ее сияют. — Только проводить?
— Ерунда! — говорит отец. — Одевайся! В этом дурацком платье ты долетишь только до Стокгольма. А это?.. — И он носком черного узкого башмака толкает валенки Наны. — Это годится только для русских. Жаль, что нет ничего другого. Надевай эти страшные боты. Нельзя же ехать в одних чулках. И это… — Отец бросает Нане ее коричневую шубку, белую меховую шапку…
Нана одевается…
Вот он опять, этот длинный, длинный коридор. По обеим сторонам двери, двери, двери. Отец идет легкой походкой, высокий, стройный, в пальто, без шапки. За руку он ведет Нану. Рядом с ним она похожа на медвежонка, на коричневого медвежонка с белой головой. Еле-еле двигаются ноги Наны… Может быть, валенки такие тяжелые? Но как же раньше она бегала в них на лыжах?
Ах, если бы этот коридор был еще в десять раз длиннее! В сто раз! В тысячу!.. Чтобы он никогда не кончался!.. Но он кончается. На площадке, около лестницы, за столом сидит та же самая приветливая женщина, около нее стоит еще какая-то женщина, рядом еще одна. Около них на полу стоит пылесос, ведро, щетка. Все три женщины внимательно смотрят на Нану. Все три молчат…
И Нана смотрит на них… Она хочет спросить: «Это вы говорили со мной? Это вы?»
Отец остановился у лифта. Слышно, как на каком-то этаже, наверху, хлопает дверь… Лифт спускается… Сейчас он уже будет здесь, откроется дверь… Отец войдет в лифт, Нана вместе с ним… Пусть лифт спускается помедленнее! Пусть помедленнее… Пусть подольше не открывается перед Наной красная блестящая дверь… Почему молчат эти женщины? Почему они ничего не говорят?
Но вот дверь лифта открывается. Нана оборачивается, смотрит назад, на женщин. Что это? Может быть, ей кажется? Одна из них быстро кивает головой, кивает несколько раз… Другая машет Нане рукой и улыбается… Почему она улыбается? А третья, широко открыв глаза, прикладывает палец к губам: «Молчи, Нана! Молчи!»
— Не понимаю, как можно привыкнуть к таким ужасным холодам! — говорит отец, садясь в машину. Кончиками пальцев он держится за ухо. — Несколько шагов от двери до машины, а уши у меня совсем замерзли! Ужасные холода!
Мистер Уилсон смеется.
— Ваша дочка, кажется, с вами не согласна. Ей нравится русский климат! У нее прекрасный вид! И очень теплая шуба!
Нана опускает голову и думает, думает… Почему улыбалась одна из женщин? Почему другая кивала головой? Почему третья приложила палец к губам? Может быть… может быть, они все-таки позвонили в интернат? Может быть, мама уже все знает? Может быть, сейчас их машину догонит другая машина? Она остановит их, и Нану возьмут отсюда?.. Нана вертит головой во все стороны, смотрит в заднее стекло, в одну сторону, в другую. Их машина идет очень быстро. Снежная пыль вьется за ней. Остановите! Остановите эту машину! Остановите ее! Кто-нибудь остановите! Нана не хочет уезжать из Москвы!
А шоссе, похожее на блестящую серую ленту, тянется между рядами домов, больших, каменных, многоэтажных, перебегает через мосты и под мостами… Все дальше и дальше от интерната. Все дальше и дальше от мамы…
— Не вертись! — строго говорит отец. — Ты толкаешь господина Уилсона. Сиди смирно!
— Мисс Ангола! — смеется господин Уилсон. — Право, романтическое приключение! Маленькая ангольская девочка, похищенная разбойниками, возвращается…
— Ха-ха-ха! — вдруг неожиданно громко смеется отец. Он смотрит на господина Уилсона и делает ему какие-то знаки, указывая на переводчицу. Она сидит впереди, рядом с шофером.
— Да, да! — говорит господин Уилсон, потирая замерзшие руки. — Скорее бы кончилось все у вас там, в Анголе. Алмазные копи, вероятно, все разрушены. Плантации сожжены. Ужас что натворили там эти повстанцы! Безобразие! А Америка очень заинтересована в Анголе. Это такая богатая страна… Я хотел бы когда-нибудь сам съездить туда, — мечтательно говорит он, откинувшись на мягкую спинку.
А машина все несется и несется по гладкому шоссе, все дальше и дальше от Москвы… Большая белая стрела указывает куда-то в правую сторону. На ней написано: «Аэропорт Шереметьево». Машина поворачивает направо. И мчится! Мчится дальше!
Почему же никто не останавливает машину? Почему никто не гонится за ними? Наверное, эта женщина ничего не смогла сделать и никому ничего не сказала?.. Наверное, она побоялась! А может быть, просто не поверила Нане!
Глава XXIV. «Пройдите на посадку…»
Здесь очень много людей, все говорят на разных, непонятных языках.
