Метели ложаться у ног - Ледков Василий Николаевич (читать книги онлайн без .TXT) 📗

Неприятную тошноту почувствовал и Сэхэро Егор, но не подал вида. Сказал:

— Не дело на одной ноге прыгать: возьмем-ка ещё по одной.

Содержимое вторых чашек у них пошло легче, но Делюк наотрез отказался выпить:

— Нет-нет, мне больше не надо.

Лабута Ламбэй закрыл свой бочонок, засунул его на прежнее место к основаниям шестов.

Когда уже был выпит чай, Сэхэро Егор и Делюк засобирались в путь.

— Олени твои на сопках. Гони их к чуму и живи, — сказал Лабуте Сэхэро Егор и стеганул вожжой по спине передового. Из-под копыт отдохнувших на привязи оленей поднялась водяная пыль.

На отдыхе после первой поверды, откуда друзья должны были поехать в свои чумы, Делюк подошел к Сэхэро Егору, встал молча и уставился на горевшие над горизонтом снежные вершины Полярного Урала.

Сэхэро Егор понял, куда смотрит Делюк, и спросил:

— Красиво?

— Всё здесь красиво! — вздохнув глубоко, сказал Делюк и озаренным каким-то внутренним светом лицом обернулся к Сэхэро Егору. — Ты видел дочку Лабуты Ламбэя? — и добавил с выдохом: — Она тоже… красива!

— Не спорю — красива, — равнодушно сказал Сэхэро Егор.

— И не надо спорить! — повысил голос Делюк, кажется, впервые за все время их знакомства и после короткой паузы заявил решительно: — Сейчас же вернемся обратно. Сватом будешь.

От удивления у Сэхэро Егора открылся рот, глаза его округлились и застыли неподвижно. Так он стоял с минуту, не зная, что сказать. Сэхэро Егор слышал, что весной этого года у Лабуты Ламбэя были сваты с Ямала, но с чем они ушли — не знал.

— У Лабуты… уже были сваты. Весной, — сказал он, желая отговорить Делюка.

— Ты будешь сватом! — отрезал Делюк, не желая слушать.

— Сватом… — повторил задумчиво Сэхэро Егор. — Дело это, правда, мне знакомо. Бывал я уже им. Не легкое и не всегда благодарное это дело. Но… где мы крюк от котла возьмем?

— Найдем, — не задумываясь, сказал Делюк, сверля глазами Сэхэро Егора. — У Лабуты найдем.

— У Лабуты?! — переспросил Сэхзро Егор, но, вспомнив, с кем имеет дело, покорно повернул оленей обратно.

Пригнавший уже стадо Лабута Ламбэй ходил с тынзеем между окружившими чум оленями — он или выбирал себе упряжных, или просто знакомился с животными, которые теперь принадлежали ему. Женщины разделывали олененка. Воткнув его рогами в травянистую кочку, Ябтане коленками прижимала к земле голову олененка, а Нюдяне, всем телом откидываясь назад, сдирала шкуру.

Занятые своим, хозяева чума не заметили возвращения недавних гостей. Собаки тоже не обратили внимания, а потому Делюк быстро забежал в чум — и вот уже, широко улыбаясь, он подал Сэхэро Егору черный от сажи деревянный крюк, на котором ещё совсем недавно висел над огнем котел Нюдяне.

— Хэ! Ты и крюк уже нашел! — сказал удивленно Сэхэро Егор.

— Как не найти? — казалось, Делюк удивился больше Сэхэро Егора, который только и думал, где бы взять крюк. — Нашел.

Когда Лабута Ламбэй подошел к женщинам, разделывавшим тушу олененка, Сэхэро Егор, припадая на крюк, как на посох, направился к хозяевам стойбища. Следом шагал Делюк. Вид у него был такой, будто всё вокруг он впервые видел.

Склонившиеся над тушей олененка хозяева чума подняли головы и замерли. Отец и мать то и дело поглядывали на дочь, стоявшую между ними в худой домашней панице — хорече, которая ей была только до колен, и невольно переводили взгляды на припадающего на крюк Сэхэро Егора и Делюка, шедшего за ним.

— Так я и думал! Но не к месту! Как не ко времени они это затеяли! — шептал растерянно Лабута и косился на дочь. — И доченька-то в хорече!

— Ты не соглашайся, придумай что-нибудь: обещана, мол, она или ещё что там, — умоляюще шептала Нюдяне.

— Хэ! Не согласишься тут! Это тебе не Туседы с Ямала! — бросил резко Лабута. — Делюк! Не тот он человек Делюк, чтобы неправду ему говорить! Он и мысли-то, наверно, слышит.

Нюдяне подала знак рукой, чтобы Лабута замолк, потому что подходили уже сват и жених.

— Твое слово, Лабута. Каково оно будет? — выпалил Сэхэро Егор, подойдя. Делюк остановился поодаль и косил глаза за реку, словно затеянное сватовство вовсе его не касалось.

Лабута Ламбэй переминался с ноги на ногу, мысли в голове роились, как мошкара. «Сватовство — дело житейское. Я могу и отказать, это — моё дело. Но Делюк вроде бы парень неплохой. Умен, строен, красив. Да что тут я думаю-раздумываю?» — рассердился на себя, поднял голову, посмотрел внимательно на дочь, перевел взгляд на свата и жениха, долго смотрел на них молча, будто изучал их и не мог понять, что это за люди и зачем они явились.

— Признаться, я не ожидал такого поворота дела. Вернее, такой спешки. Но жизнь идет. Берёт она своё. Не скрою: вы — не первые, были уже сваты, с Ямала. Прямого отказа я им не дал, но и в надежде не оставил, — сказал Лабута Ламбэй без заметного волнения, своим обычным голосом, и перевел взгляд на дочь. — Если не имеются в виду рогатые, что вы пригнали, то десять песцов, думаю, вполне заменят её руки в нашем хозяйстве.

— Нет-нет, эти рогатые не в счет. И речи нет о них, — заговорил вдруг Делюк. — А песцов… и ста не жаль!

— Сотни — много, а десять — в самый раз. Я ведь и сам живой. Звериные следы ещё не разучился распутывать, — оказал Лабута Ламбэй и спросил: — Месяц ещё подождете?

Плечи у Нюдяне затряслись, и она закрыла лицо руками.

— Будто не дочь ты свою отдаешь, а собачье дитя! — сказала она Лабуте и бросила, перейдя на крик: — И трех месяцев мало! Надо и одеть её по-людски, и сани приготовить!

— И трех дней много, — снова заговорил Делюк. — Живые мы. И оденемся, и сани будут. А дни у меня — не лишние. Как и ты, Лабута, я тоже с надеждой смотрю только на свои руки. Надо поднимать маленьких братьев, одевать и кормить мать и бабушку. Как у тебя, у меня тоже только две руки. И оленей — не больше твоего.

Лабута Ламбэй задумался. Он уже принял решение и собирался нарезать для угощения печенку и ребра. Рука его тянулась к ножу, воткнутому в шею туши олененка, но шла мимо и хваталась за ветку сломанного мохнатого рога. На разломе молодого рога ладонь пачкалась густой, липкой кровью, и он долго тер руку о травяную кочку возле ноги.

— И трех дней много, говоришь? — спросил наконец Лабута Ламбэй.

— Много! — ответил за Делюка Сэхэро Егор, чуя перелом в душе Лабуты, и добавил: — Шумные свадьбы — не по нам, если в каждом из наших стойбищ всего лишь по одной надежной сюме [55].

Лабута долго молчал, потом сказал:

— Толком рассудить — ум твой верно ходит, правильно говорит язык: долгие, шумные свадьбы — не наш удел. — И озабоченное лицо Лабуты Ламбэя невольно поднялось вверх, он показал глазами на небо: — Только вот… он что окажет? Не худо ли будет без свадьбы-то? Не грешно ли?

— Не мы первые и не мы последние так делаем, — решил успокоить его Сэхэро Егор и улыбнулся широко: — Да сам-то ты — не забыл, небось, как свою Нюдяне увез тогда?

— Украл, — чистосердечно признался Лабута. — А что? Она сама этого хотела. — И бледное лицо Лабуты осветила лукавая улыбка. — Грехов у меня нет. Нет!

— А если мы тоже украдем Ябтане? — как бы подзадоривая хозяина чума, Сэхэро Егор поглядывал то на Делюка, то на Лабуту. Ябтане отвернулась, задергались мелко её маленькие, покатые плечи. Она готова была провалиться сквозь землю, чтобы не слышать отвратительных слов свата и отца.

— Не надо! Не смей говорить такое! — подбежав, Делюк схватил Сэхэро Егора за плечо и повернул его лицом к себе. — Я никогда не пойду на это! Лабута и Нюдяне пусть сами решают. И Ябтане пусть думает.

«Нет! Нет! Нет!!! Я не поеду!» — хотела крикнуть Ябтане, но не нашлось у нее сил сказать это, и она стояла, как каменная, спиной ко всем, кто в этот миг решал её судьбу. Да и крикни всё, что думала, — разве её, девчонку, кто-то станет слушать?! Рано или поздно всё равно отдадут её кому-то, вернее, продадут, а Делюкг хотя она его не знает, в глубине души ей был по сердцу. Почему? Она этого сама не понимала, но он приглянулся с первого взгляда, и она даже подумала: «Вот он — мой!»