Тайна Змеиной пещеры (Повесть) - Евтушенко Анатолий Григорьевич (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
В тот день мы с пацанами домой не вернулись, разожгли костер и сидели возле него до утра.
— Это и все? — спросил Антон. — Так и не разгадали этого слова?
— Не разгадали. — Яшка вздохнул. И вздох его лучше слов говорил о том, что неразгаданная тайна не дает ему покоя до сих пор.
— А что же Ашир-бей? Его не нашли? — Допытывался Васька, горячо дыша в самое ухо Яшки.
Антон уточнил:
— Исков написал, что Ашир-бей уполз, истекая кровью.
Яшка, выпростав из-под себя затекшие ноги, добавил:
— Этот змей уполз далеко, аж за границу. Спустя некоторое время наши пограничники задержали, понимаешь, лазутчика. В перестрелке он был смертельно ранен. От него ничего не узнали. В бреду лазутчик повторял имя Ашир-бея и все говорил о каком-то ржавом камне. Вот и все. Ту пещеру называют Змеиной, а эту?
Перед лицами ребят вспыхнула спичка, и Яшка, подняв сухой корешок, одним разом нацарапал на стенке пещеры два слова: «уркум-мукру». Спичка, догорая, жгла Яшке кончики пальцев, но он не бросал ее. Как будто огонек забавлял его и только.
Антон и Васька переглянулись. Ах, этот Яшка! Мало ему, что ребята и без того старались не дышать, увлеченные рассказом. Так он еще показал им, что не боится огня. Попробуй не поверь, что он бродил среди змей в темной пещере. Ее, поди, и взрослые обходят стороной. А он, слободской сорванец, полез, чтоб разгадать тайну. Смелости у Яшки на десятерых самых отчаянных. Такой он, их друг.
Но тут Яшка встрепенулся, легко выпорхнул из пещеры и из темноты сказал:
— Покеда, не поминайте лихом. Засиделся я тут у вас, мать, понимаешь, будет ворчать.
Ребята выскочили к Яшке, но его уже не было.
Только сучья треском своим подсказали направление, куда он побежал. Ищите ветра в поле!
Антон оглянулся на темное отверстие пещеры и от неожиданности присел. Ему показалось, что все вокруг страшно изменилось. И этот обрывистый берег, и смутное очертание Самары и те дальние, выползшие из-за горизонта тучи, — все стало каким-то не здешним, неведомым.
— Антон, — Васька толкнул друга локтем, — страшно.
— И ничего не страшно, — соврал Антон и первым полез в пещеру.
Чем ближе к рассвету, чем больше новых звуков возникало над рекой, то тут, то там, тем сильнее холодило ребячьи души. Антон продолжал храбриться, но выходило это у него не убедительно. Робость брала свое.
То зубы щелкнут невпопад, то холодок ежиком прокатится по спине. Казалось, что рассвет никогда больше не наступит.
Еще теснее, закрыв глаза, прижались ребята друг к другу. А когда решились взглянуть на реку, уже совсем рассвело. И тишина такая кругом — слышно, как в ушах звенит. На воде спокойно-преспокойно. Круги еле заметно расходятся, пересекают друг друга, ломаются и возникают снова. У прибрежья водяные пауки наперегонки бегают. На реке уже разгулялось утро, а в камышах еще прячутся сумерки. Засели там до вечера, до захода солнца, чтоб снова выйти из укрытия и заполнить собой все окрест.
Антон повел плечами, попробовал сбросить озноб — не получается, под рубашку забрался.
— Закурить бы, согреться, — предложил он.
— Давай, — согласился Васька. — На одну закрутку наберется.
— У тебя какой табак? Не махорка ли?
— Щавель конский.
— Ну его, горчит больно. Пошли смотреть сетку. Если ничего не поймалось, больше здесь ставить не будем.
Антон вылез из пещеры, потянулся.
— На зарядку становись, — невнятно, с дрожью в голосе скомандовал он и замахал произвольно руками. — Чтобы тело и душа…
Васька последовал его примеру.
Снасти в воде не оказалось. Ребята обнаружили измятые камыши и мокрый след на противоположном берегу. Какое-то чудо-юдо преследует их вторую ночь подряд.
Антон снова предложил закурить. С горя. Свернул, прикурил. Васька посмотрел на него с нескрываемой завистью. Он еще не научился глотать дым так, как Антон. Чтоб не закашляться и обратно не выпустить. У Антона, по мнению Васьки, выходило просто здорово.
— Ты не дыши дымом, — поделился опытом явно польщенный Антон. — Вредно им дышать. Ты его глотай. Наглотаешься, тепло сразу внутри станет.
— А потом куда же он девается? — недоумевал Васька.
— Тебе то что? Не все равно что ли? Куда захочет, туда и девается, — успокоил его Антон.
Засеребрилась подернутая зыбью река. На прибрежный песок упали лучи поднявшегося над камышом солнца. Но утро не радовало. Пропавшая сетка не шла из головы.
Допустить, что сетку забрал кто-нибудь из ребят, было почти невозможно. Кто мог на такое решиться? Да еще в таком нелюдимом месте! И следы, отпечатавшиеся на песке, сильно смущали — в локоть длиной.
На берегу под ветряком ребята встретились с мельником, маленьким сухоньким старичком. На голове у мельника косматилась седая жесткая грива. Клочковатая бородка сбилась в одну сторону. Мельник был босой. Серые, мокрые штаны закатаны выше колен. Не иначе, как мельник только что вылез из речных зарослей. У него не только штаны были мокрые почти до пояса, но и в волосах зеленела какая-то донная травка.
Увидев ребят, старик улыбнулся.
— Пока солнце взойдет, роса очи выест. Шел огородами, промок до ниточки, до последнего рубчика. Ночь скоро на прибыль пойдет, трава росы вволю напьется.
Старик принялся откатывать мокрые штанины. Посмотрев на ребят исподлобья, спросил:
— Опять не повезло вам, хлопцы? Опять сатаны нечистый дух ограбил вас? А? Эко прилип он к вам, чисто штаны мокрые к телу.
— Вам-то почем знать про это? — недоверчиво переспросил Антон, медленно отступая от мельника.
— Что на речке делается, я про все знаю. Тут все мне подвластно, земли и воды, духи и плоть.
Антон и Васька еще отступили назад, переглянулись и разом, словно по команде, кинулись бежать.
Вид у деда был колдовским. А после того, как он сказал ребятам, что знает про все, что приключилось с ними, сомневаться не приходилось. Это он сам над ними измывается. Мстит за то, что драную сетку у него с тына сняли.
Остановились, чтоб перевести дух возле самого Васькиного дома.
— Заметил, у деда в волосах тина осталась? — спросил Антон.
— Нет.
— А заметил, что у него нога маленькая, а там, на берегу, отпечаток — во какой, с лапоть? Нога не его.
— Если дед — оборотень, так он все так подстроит — не узнаешь.
Дома у Антона спросили:
— Опять не повезло?
Он отмолчался. Мать собрала на стол.
Отец еще не ушел на работу. Это был редкий случай. Завтракать они будут вместе с отцом. Обычно отец уходил в правление или в поле, когда дети еще спали.
За столом Антон проглотил немного супу и поперхнулся. К удивлению отца и матери у него изо рта несло дымом. Отец положил ложку. Мать потянулась за полотенцем. Антон сидел неподвижно с раскрытым ртом и округлившимися глазами.
— Курил? — спросила мать.
— Ы-ы, — невнятно ответил Антон.
— У костра надышался… — высказал догадку отец.
— Ыгы, — охотно согласился с ним Антон.
Завтракали молча. Антон старался за двоих. Отец и мать многозначительно переглядывались.
«Хорошо, что „дымоход“ открылся при отце, — подумал Антон. — Не будь его, мать дала бы „прикурить“».
Мать хотела, чтобы дети пошли в отца. Курить — совсем не курит, а работает до черноты под глазами. Носится по полям на велосипеде, как будто в колхозе нет хороших лошадей. Мать его за это поругивает, говорит: «Тоже председатель, называется. Ешь вот куриную лодыжку, да поправляйся. Велосипед из-под тебя вытащу и продам. Чем лошадей жалеть, себя пожалел бы».
Отец отшутится как-нибудь, скажет, что лошадь такой нагрузки не выдержит, наденет парусиновый картуз и уедет. Мать поворчит вслед: «Лошадь не выдержит, а сам-то, сам-то двужильный, что ли. Почернел весь». И снова успокоится.
Сама вертелась с утра до ночи. Семья за ней, да еще и хлеб печет для трактористов, комбайнеров, шоферов.
Каждый день по десять золотистых караваев.
После завтрака отец подмигнул Антону и вышел во двор. Антон бросился вслед за ним.
