Мой класс - Вигдорова Фрида Абрамовна (книги хорошего качества .TXT) 📗
– А напёрсток! – снова воскликнул Толя. – Его тоже на палец надевают!
– И перстень тоже! – подхватил всё ещё стоявший у доски Ваня.
– Вот, вот. Смотрите, как интересно знать происхождение слова, его скрытый смысл! Каждый из вас, конечно, давно сообразил, что подушка – это вещь, которую кладут под ухо. А какие ещё слова вы мне назовёте с этим корнем?
Поднялись руки:
– Ушат!
– Наушники!
– Ушанка!
А Толя снова удивил нас своей находчивостью.
– Оплеуха! – заявил он с восторгом.
– Это простой корень, – подзадорила я. – А кто скажет, от какого корня происходит непривычное, странно для нас звучащее слово «скопидом», то есть скупой человек, скупец?
После небольшой заминки несколько ребят отыскали разгадку:
– Тут два корня – «копить» и «дом». Скупой, вот он и копит!
«Что ни говори, а если на уроке интересно – полдела сделано, – решила я. – Важно, чтобы ребята поняли: грамматика – вовсе не скучный предмет».
РАЗГОВОР В УЧИТЕЛЬСКОЙ
У меня всегда был в запасе набор разноцветных мелков. Они помогали наблюдать состав слова: выписанные красным мелком суффикс или приставка легче определялись и запоминались лучше. К каждому уроку я старалась приготовить какие-нибудь занятные, неожиданные примеры и никогда не могла пожаловаться на невнимание ребят: они хорошо, слушали и хорошо запоминали. И я двигалась по программе очень быстро.
Мы проходили правописание приставок из – воз – низ – раз – без – чрез – через, и чтобы для ребят яснее стала разница между глухими и звонкими согласными, я затеяла игру. Да, это была почти игра.
– Как называется место для молотьбы? Ну-ка, Серёжа!
– Ток!
– А место, где ремонтируются суда? Кто знает?
– Док!
– Как называется помещение, в котором мы живём?
– Дом! – раздаётся дружный хор голосов.
– А отдельная книга в собрании сочинений?
– Том, том! – кричат ребята.
Мы перебрали много таких пар, много слов, которые отличались друг от друга только начальными согласными: одно начиналось со звонкого согласного звука, другое – с глухого. От меня в класс и от класса ко мне, словно мячи, летели слова: жар – шар, зуд – суд, бот – пот… При этом особенно отличались Боря Левин, Толя Горюнов и Саша Гай – они отвечали мне раньше, чем я успевала договорить.
Я была очень довольна: на меня смотрят смеющиеся, блестящие глаза, всем интересно – и мне не меньше.
Но всё время, пока шёл урок, я помнила, что в углу на последней парте сидит Анатолий Дмитриевич. Он сидит у меня уже четвёртый день кряду. И хотя лицо его спокойно, невозмутимо, мне кажется: что-то ему не нравится, что-то я делаю не так.
После уроков, в учительской, он сказал мне:
– Давайте поговорим, Марина Николаевна.
Я сажусь напротив, складываю руки на коленях и сама чувствую, что у меня вид провинившейся ученицы. Анатолия Дмитриевича неподвижное, почти угрюмое лицо, над глазами нависли густые, мохнатые брови. Мне становится не по себе. Вот он раскрывает свой блокнот и, к моему удивлению, говорит:
– У вас живые уроки. Они будят мысль ребят, заставляют их расшевелиться. Ведь именно этого вы и добивались?
– Да, конечно.
– Я рад, что вы понимаете: надо не просто заниматься грамматикой – надо научить ребят искусству открывать тайны обыкновенных слов. Это увлекательные поиски. И если запоминанию помогает игра, к которой вы прибегли сегодня, – в этом тоже нет беды. Но я хочу вас предостеречь. Вспомните, многие ли ребята принимали сегодня участие в уроке?
– Многие! Конечно, многие! Помните…
Анатолий Дмитриевич не даёт мне договорить. Кажется, он улыбается самым краешком губ.
– Про дом и том сообразили все, – говорит он. – Ну, а что… до остального, так ведь руку поднимал всё больше один мальчик – такой смуглый, черноглазый, как его…
– Горюнов.
– Да. И ещё Гай – этого я знаю, его брат у нас в восьмом классе. А вот рядом со мной сидел мальчуган, так он просто не поспевал следить за вашими вопросами. А вам, наверное, казалось, что понятно всем. Вы хорошо объясняете, но, не успев закрепить, двигаетесь дальше. Я боюсь, не забыли бы вы о повседневной, черновой работе. Если приучите ребят к таким вот особенным, развлекательным урокам, они будут ждать чего-то из ряда вон выходящего и с неохотой станут заниматься простыми, будничными упражнениями.
– Но ведь уроки не должны быть скучными?
– Нет, конечно. Нужно научить детей видеть интересное и в обычной работе… Скажите, – вдруг перебил себя Анатолий Дмитриевич, – какие ошибки делают ваши ученики?
– Как «какие ошибки»? Всякие…
– На какое правило ошибок больше всего? На безударные гласные? На сомнительные согласные?
Этого я не знала. Я помнила, что у меня десять двоек за диктант, но не могла сказать напамять, у кого из ребят какие ошибки.
– А это очень, очень важно, – заметил Анатолий Дмитриевич.
СКОРО СКАЗКА СКАЗЫВАЕТСЯ…
Да, это было очень важно. Я поняла это, когда в следующем диктанте Ваня Выручка написал «ночное» через «а». А казалось, он теперь твёрдо должен был знать, как внимательно надо думать над смыслом слова, над тем, каков его корень. Я увидела, что понимание и навык не одно и то же. Можно понимать, знать, а рука тем временем всё-таки пишет своё, привычное.
По совету Анатолия Дмитриевича, я стала приглядываться к ошибкам каждого. Теперь я знала, что у Выручки неладно с безударными гласными, у Лабутина – с падежными окончаниями, а Глазков просто рассеян и невнимателен – отсюда «курзинка» и «малчик». Поняв, у кого какое уязвимое место, я почувствовала себя увереннее, как врач, который сначала вздумал лечить своих пациентов одинаково от всех болезней, а потом разобрался, что глаз, ухо, печень, сердце и лёгкие – совсем разные вещи!
Да, в те первые дни и недели всему приходилось учиться. Вот, к примеру, сорок пять минут урока – как с ними быть? Готовилась я изо всех сил, старалась рассчитать каждую минуту, но мои расчёты постоянно нарушались. То быстро всё расскажу, повторю с ребятами, а глядишь – до звонка ещё двадцать минут, и не знаешь, чем их заполнить. В другой раз, кажется, и оглянуться не успела, не рассказала и половины того, что хотела, – уже звонок…
Программу первой четверти по русскому языку я прошла с классом в один месяц. Мне казалось: я толково всё рассказываю, ребята хорошо понимают, но потом я снова убеждалась, какой длинный и трудный путь от понимания до навыка. Поняла я и другое: надо думать не только о тех, кто соображает быстро, ловит объяснения на лету. Надо помнить о тех, к кому приходится обращаться не раз и не два, прежде чем убедишься; да, теперь он понял. Снова и снова мой красный карандаш изгонял из тетрадей неправильные окончания, лишние мягкие знаки, и снова я спрашивала Ваню: «Так какой же корень в слове «лесник»?»
Или выходил к доске Серёжа Селиванов, способный, неглупый мальчуган, и начинал, спотыкаясь и перевирая, не соблюдая знаков препинания, читать «У лукоморья дуб зелёный»:
Нет, не так!
поправлялся он под смех всего класса. Под конец он безнадёжно запутывался и умолкал, беспомощно глядя на меня.
И тогда я рассказала ребятам историю, памятную мне с детства. В одной книге, название которой я уже забыла, рассказывался такой случай. Одному мальчику велено было выучить басню «Волк и Ягнёнок». Заткнув пальцами уши, нагнувшись над книгой, он по двадцать раз безнадёжным тоном повторял одни и те же слова: «Ягнёнок в жаркий день зашёл к ручью напиться… Ягнёнок в жаркий день… Ягнёнок в жаркий день… в жаркий день…», но слова никак не укладывались в памяти: то одно, то другое ускользало, и приходилось начинать сначала.
