Машка как символ веры - Варфоломеева Светлана Рафаэлевна (книги онлайн txt) 📗
Даже если с ней случилось что-то страшное, она обязательно поправится. Без Машки жить нельзя.
Сначала было очень фигово. Оказалось, что нужно делать всего много и одновременно: готовить, ездить в Балашиху, убираться. До страшного я любила быть дома одна; во-первых, можно ничего не делать, во-вторых, можно сколько угодно болтать по телефону, а можно смотаться или позвать Светку. Но потом оказалось, что одна – это когда скоро придут родители, а позже – и Машка.
Одна – это не так, что папа уехал и не звонит. Он ездил в больницу почти каждый день, меня не брал до тех пор, пока однажды не встретил в коридоре больницы.
– Как ты тут?
– Сама, а сколько можно ждать? Меня не берешь, правды от вас не услышишь, а это, между прочим, не только ваша дочь, но и моя сестра.
Папа сказал:
– Не ори.
Я ответила: «Сам не ори». И с этого момента жизнь приняла знакомые очертания.
– Как ты разговариваешь? – орал отец.
– Как хочу, – орала я.
– Ты нахальная девица, – орал он мне в ответ.
– Какую воспитал, такая и есть, – орала я.
Неожиданно рядом я увидела лицо мамы. Оно было другим, каким-то серым и в морщинах, но это лицо принадлежало маме, которую я не видела уже месяц. Она была другой недолго, ее хватило на пять секунд.
– Орете, – сказала она. – Опять орете, как черти, орете на всю больницу.
– Собаки страшные, – подсказал отец.
– Собаки, – повторила мама.
– Трубы иерихонские, – вспомнила я.
– Трубы, – ответила она.
И мы успокоились. Наверное, это семейное, сначала все орут, потом разбираются, зачем орали.
– Я попросила выйти врача, к нам ко всем сразу, поговорить.
Отец
– К нам ко всем сразу, – сказала она.
Я никогда не думал, что так не могу без нее. Что настолько вся моя жизнь пропитана запахом ее волос, ее голосом. Я думал, что уже все знаю про нее и про нас. Но когда в первую неделю я только плакал и жаловался сам себе на судьбу, она все взяла на себя. Это от нее я узнавал, как, когда и что. Ни слез, ни жалоб, ни трагедий.
– Мне сказали, что очень многое зависит от нас. Надо настроиться только на ребенка и забыть о себе. Я забыла.
Потом я почувствовал себя уверенней, но это было очень не сразу, чувство уверенности медленно разливалось по моему телу под ее спокойным взглядом.
В той жизни, еще до трагедии с Машкой, у меня была Лиля, но не то чтобы была, а бывала. Пару раз в месяц, когда было где встречаться. Мне нравилась моя маленькая тайная месть. Я приходил потом домой и не злился на ее упреки и скандалы. Мне иногда казалось, что все можно изменить. Я даже представлял, как Лиля будет со мной жить. Сейчас от нее остался лишь слабый запах цветочно-ванильных духов.
Вышла врач.
Вера
Вышла врач. Папе она не доставала до плеча, маме была до подбородка. Я не доверяю людям маленького роста. Это заметил отец.
– Вер, – сказал он, – у тебя все хорошие люди высокие, а лживые и подлые маленькие, почему?
Врач была моложе мамы, но старше врача из другой больницы.
– Это наша, – шепотом сказала мама.
Я почувствовала, как снова в горле заползали муравьи и что ничего хорошего нам не могут сказать. Мимо прошел мужик, у которого из носа торчала трубка, а в горле была дырка. В нос резко ударил больничный запах с примесью тоски и страданий.
– Ну фто? – сказала доктор. У нее был какой-то серебристый, укрытый мехом голос. – Фто? В целом все хорошо.
Я не очень хорошо понимала, что она говорила дальше про клетки, кровь, доноров. Но я очень внимательно рассмотрела ее. Кроме голоса, все остальное тоже вызывало доверие. Она была вся такая уютная, что показалось, на ее плече можно плакать.
Потом я встречала ее много раз, когда приезжала к Машке. Однажды она вынесла целый батон колбасы, чтобы покормить котенка. Котенок был маленький, но наглый. Батон ему в пасть не влезал, и он уселся на него верхом и стал откусывать и облизываться. Рядом сидела неполноценного вида рыжая собака по кличке Чубайс, но наша врач охраняла кошачьи интересы, и собаке не досталось.
Но еще тогда, два года назад, услышав «фто», я поверила, что с Машкой все будет хорошо.
Мама
…я поверила, что с Машкой все будет хорошо. Я находила множество свидетельств тому, что все будет хорошо.
Папа
Хорошо становилось не сразу. Когда я приехал однажды домой, после дурацкой работы и не менее дурацкого разговора с тещей, раздался телефонный звонок:
– Здравствуйте, это я, Елена Николаевна.
Хорошо, что я не спросил, кто это. Потому что оказалось, что это классная Веры.
– Я знаю о вашем горе и переживаю не меньше вашего. Надеюсь, что с девочкой все будет хорошо. Но дочерей-то у вас пока две.
Пауза.
– Извините. Видите, как я переживаю.
Голос был, как мел. Его звуки крошились на зубах. «Господи, ну что ей надо?» – подумал я. Из-за всей этой страшной круговерти Верина учеба вылетела у меня из головы. Я, конечно, помнил, что она училась в восьмом, нет, в девятом классе. Раньше оценками я интересовался в конце четверти, когда Ирина приносила на подпись ее дневник со словами: «Скажи ей потом, что ты об этом думаешь!» Я ничего плохого не думал, но говорил.
А сейчас… я даже никак не соображу, что надо делать сейчас. На том конце провода молчали. Видимо, набрав в легкие воздуха, она сказала:
– Вера не закончит четверть; точнее, закончит с двойками. Вам это как?
– Плохо, – ответил я.
Внутри на риторическое «плохо» ничто не отозвалось. Вера живая, здоровая. Мне иногда казалось, что пусть бы это случилось с ней. Машка такая маленькая, как же это ей вытерпеть. Пусть, конечно, лучше со мной. Но если ты, Господи, выбирал из моих детей, то только не Машу, только не Машу.
Я злился на Веру за то, что она здорова, что смеется по телефону, берет в прокате кассеты, просит денег на какие-то журналы. Это невозможно было сказать вслух. Но почти каждую ночь я думал так. Днем я понимал, что она мотается в больницу, пытается убираться в квартире и даже стала иногда стирать и готовить. Между прочим, она помогает теще.
Теща – это отдельная история. Мы с Ирой поженились по любви. Теща появилась впервые в нашей жизни спустя год, когда родилась Вера. Чаще всего она читала на кухне газеты, хотя официальным поводом для оккупации нашей квартиры была помощь молодой матери. Говорила она короткими командами: «Помешай кашу. Купи овощей». И если команда не выполнялась немедленно, то в ход шла тяжелая артиллерия: и лучшие годы, и «как я тебя воспитала», и «видел бы твой отец, как обращаются с твоей матерью».
Это продолжалось довольно долго. Через полгода пропало и молоко, и желание идти домой.
– Уезжайте, – сказал я.
– Как?
– Как хотите, куда хотите, но только быстрей.
Была больница, псевдосердечный приступ, море слез, слова жены о зарубках на сердце на всю жизнь, но она уехала.
Мама
Но она уехала. Тогда, давно, моя собственная мать была мною выгнана из моего дома. И это в семье, которую считали если не образцовой, то хорошей. И были долгие годы редких разговоров по телефону, взаимных обид.
Потом родилась Машка, похожая на мать, как клон. И даже когда она плакала, это была мать. Сначала писк, а у мамы – звук «нуууу», потом вздох – у обеих одинаковый. А потом крик – со словами или без слов, неважно. Даже волосы, волосы росли у нее, как у бабушки. Вверх и в разные стороны. С детства помню – вид моей матери после ванны, в нашей тогда еще коммунальной квартире, был настолько ужасен, что дети писались, а собаки завывали, кошки бежали под столы.
