Жизнь зовет. Честное комсомольское - Кузнецова (Маркова) Агния Александровна (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Павлик не смог вспомнить, где он уже слышал эту фразу.
Тышка безнадежно махнул рукой и добавил:
— Все равно прав будет учитель, а ты в дураках останешься!
Последнюю фразу он произнес с настроением, убежденно, и поэтому она дошла до сердца Павлика.
— Все это так, — сказал он, — но как извиняться? Так, что ли? — Он изящно изогнул корпус, приложил руку к сердцу. — «Надежда Федоровна! Извините! Нагрубив вам, я не сплю ночей. Я понял, что жестоко неправ!»
Тышка весело засмеялся, открыл крышку рояля, и густые аккорды зазвучали в комнате.
— Вот здорово получилось! — прислушался Павлик. — Ну совсем как у Мефистофеля из «Фауста».
— Наконец и до тебя дошла музыка! — опять засмеялся Тышка, теперь уже нарочно басом, снова порывисто и громко звуками клавиш подражая смеху. И вообще, Павка, ведешь ты себя в школе незавидно. Матери твоей, наверное, стыдно на родительские собрания ходить. — Он бурно промчался по клавишам. — Хоть бы ты исправился, что ли…
Тышка вздохнул и исполнил какую-то мелодичную музыкальную фразу. Он закрыл рояль, встал и, зевая, потянулся, подняв кверху обе руки. Ему надоело читать нотации Павлику. «Как слону дробина», — подумал он и решил перевести разговор на другую тему.
Но слова Тышки задели Павлика, и ему захотелось оправдаться перед товарищем.
Знаешь, Тышка, я почему-то не люблю всех взрослых, не верю им, — сказал Павлик. И в памяти его промелькнул образ отца.
Казалось, эти слова не имели отношения к разговору, но Тышка все понял. «Не верит, а отсюда и неуважение, нелюбовь, грубость», — подумал он и тоже вспомнил красивого полковника и слова матери Павлика, сказанные недавно: «Убил он в сыне веру во все хорошее».
— Ну, это, знаешь, заблуждение! — сказал Тышка. — Вот, например, Павел Семенович (он имел в виду учителя физики) или наш директор Григорий Александрович. Да я тебе десятки взрослых назову!
— Не называй, я и сам знаю, что так. Знаю, а все равно не люблю.
3
Наступила весна — дружная и теплая. В несколько дней отзвенела капель и растаял снег. Казалось, город присел и потемнел. Без белых снежных шапок дома стали ниже и грязнее.
Павлик занимался по целым дням. Он дал матери и Тышке честное комсомольское слово сдать экзамены на пятерки. А Тышка — тот только и жил книгами в эти дни подготовки к экзаменам на аттестат зрелости.
Утром к Павлику прибежал Тышка, От волнения он так путался в словах, что Павлик вначале ничего не мог понять, а когда понял, тоже разволновался.
У Тышки, в его маленькой комнате, Павлика ждал отец. Он приехал сюда в командировку и хотел видеть сына.
— Я не пойду! — сжимая побледневшие губы и отступая назад, сказал Павлик.
— Неразумно! — убежденно возразил Тышка.
И Павлик пошел.
Тышка прикрыл за Павликом дверь в комнату и куда-то исчез.
Отец взволнованно поднялся навстречу сыну. А тот растерянно остановился на середине комнаты. С тех пор как ушел отец, оставив в доме ноющую пустоту, перевернув всю душу Павлика, всю его ребячью жизнь, прошло около четырех лет.
Отец был все такой же моложавый красавец, но сейчас он показался меньше ростом — очевидно, потому, что Павлик вырос сам. В отце не было теперь той неотразимой силы повелевать всем и всеми. Каждое движение его губ, головы, руки тогда было законом для Павлика; теперь же он мог спорить и не соглашаться с этим чужим человеком.
Полковник не узнавал своего сына. Перед ним стоял высокий, стройный шестнадцатилетний юноша с фигурой спортсмена, с его — отцовскими — голубыми глазами, но смотревшими вопросительно и настороженно. Упрямый, крепко сжатый рот не дрогнул в приветливой улыбке, не протянулась для пожатия рука с нервно сжатыми пальцами.
«Так вот ты какой теперь стал! Красивый, гордый, — подумал отец. — Вот почему ты не ответил ни на одно мое письмо».
— Сядем, Павел, поговорим! — сказал отец, опускаясь на стул.
Павлик сел на свое любимое место — на ящик, покрытый ковром, спускающимся от самого потолка. Он повернулся к отцу в профиль и опустил голову.
— Ты не отвечал на мои письма. Но все же я следил за тобой и сейчас в курсе всей твоей жизни. — Отец говорил медленно, подбирая слова, не спуская глаз с сына. Ему нравились мягкие линии лба, носа, подбородка юноши. Лицо выражало волю и упорство. — Ты чуждаешься меня, Павел, — продолжал отец, — но вспомни — ты сам пожелал остаться с матерью. Ты бы мог жить там, со мной, в Ленинграде… Ты и сейчас можешь приехать ко мне, если захочешь.
На скулах Павлика пробежали желваки, губы дрогнули.
— Я этого не хочу! — тихо, но твердо сказал он.
— Ну, кончай школу здесь. Учиться дальше будешь в Ленинграде.
— Я не поеду в Ленинград! При живой маме мне мачеха не нужна!
— Павел, не забывай одного, — вспыхнув, сказал отец: — ты еще мал осуждать мои поступки!
Сын еще ниже опустил голову, точно боялся, что не сдержится и наговорит отцу грубостей.
— Я был вчера в школе. Там тобой не очень довольны, — переменил полковник тему разговора.
— Я знаю.
— Ты можешь быть первым…
— А я не хочу быть первым…
Разговор не получался. Полковник встал и попытался пройтись по маленькой заставленной вещами комнате, но пространства было слишком мало.
Павел тоже встал.
— Я могу идти? — спросил он изумленного отца и, не дождавшись ответа, сказал: — До свиданья! — Не оглядываясь, он почти выбежал из комнаты.
Полковник тяжело опустился на стул. Впервые за все четыре года он почувствовал, что потерял сына безвозвратно.
Он дождался прихода Тышки и ушел, оставив на столе фотоаппарат, коричневый физкультурный костюм и пачку денег.
Прижимая к груди свертки, Тышка помчался к Павлику.
Павлик лежал на кровати.
— Убирайся отсюда вместе с этим барахлом! — закричал он, вскакивая и открывая двери.
Тышка вылетел на лестницу и растерянно побрел домой.
Вечером он снова робко постучался к Павлику.
Павлик все так же лежал на кровати, бледный, с покрасневшими глазами.
— Вот тышел опять, — осторожно начал Тышка, складывая свертки на стол.
Павлик устало махнул рукой:
— Не надо мне его подарков!
— А мне-то тем более! — обозлился Тышка. — Я-то вообще в этой истории как «петух во щи»! — Тышка очень любил русские пословицы и поговорки, но всегда перевирал их. — Таскаюсь целый день с полным карманом денег, со свертками! — возмущался он. — Ну не хочешь брать — отошли обратно, а я-то тут тычем?.. И не терзайся, пожалуйста! — с жалостью поглядел он на товарища. — Не хочешь отца — плюнь и не терзайся. А я пойду. Ты один поразмысли — это хорошо в таких случаях побыть одному. А потом ко мне приходи.
И он ушел. А Павлик, устремив взгляд в потолок, с нежностью подумал о своем верном друге, и на сердце его стало теплее и спокойнее. Он подумал о том, какое большое место в его жизни занимает Тышка. И заранее испытывал горькое чувство оттого, что на будущий год его друг уедет учиться в консерваторию.
4
На другой день в школе проводили традиционную линейку, посвященную «Последнему звонку для десятиклассников». На всю жизнь со всеми подробностями остался в памяти Павлика этот ясный, безветренный весенний день.
Лучше бы в этот день жестокая болезнь приковала к постели Павлика или Тышку, лучше бы поссорились друзья и разошлись на всю жизнь, никогда больше не встречаясь… Но не случилось ни того, ни другого.
По дороге в школу Павлик увидел, как два мальчугана натравливали на котенка собаку. Котенок выгибал спинку, мяукал, густая рыжая шерсть его топорщилась, Он пытался бежать, но мальчишки со смехом ловили его и снова подбрасывали к сердито лающей собаке.
Павлик подскочил к мальчишкам. Наградив обоих крепкими тумаками, он взял котенка на руки и подумал! «Кому бы отдать его?» Но улица была пуста, и он сунул котенка за пазуху.
