Цацики и Рецина - Нильсон Мони (книги без регистрации txt) 📗

Теперь же все болельщики выжидательно смотрели на Цацики. Он не знал, что делать. К счастью, на следующей станции ему выходить. Он встал и, улыбнувшись своей самой приятной улыбкой, начал протискиваться к дверям.

— Ну же, парень, за кого болеешь? — спросил один из парней.

— За АИК, — пропищал Цацики, хотя на самом деле болел за «Юргорден». Все в его школе болели за «Юргорден».

— Браво! — захохотал парень и с такой силой хлопнул его по спине, что Цацики чуть не упал. Парень подхватил его с воплем: — Смотрите, я нашел нам маскота [1]! — и поднял Цацики в воздух, чтобы все видели.

— АИК! АИК! АИК! — закричали остальные, рассматривая Цацики, который трепыхался как рыба в больших и волосатых руках фаната.

— Кричалку давай! — засмеялся парень и намотал на шею Цацики свой черно-желтый шарф.

О ужас! Цацики сглотнул. Он знал только одну футбольную кричалку: Каждый знает, что АИК — клуб уродов и заик.

Это была любимая кричалка Пера Хаммара, и вряд ли бы парни сильно обрадовались, услышав ее.

На станции «Хурнстуль» Цацики вынесли из вагона, и не успел он опомниться, как оказался на плечах фаната. На голове у того была татуировка «АИК».

— Ну давай, — сказал он. — Какая команда лучше всех?

— АИК, — пропищал Цацики сверху.

— Громче! — заорали парни. — Какая команда лучше всех?

— АИК, — пискнул Цацики чуть-чуть громче.

— Еще громче!

— АИК! АИК! АИК! — во всю мочь прокричал Цацики. Так громко, что люди на платформе вздрогнули и уставились на него. — АИК! АИК! АИК!

Видно, получилось достаточно громко, потому что парень снял его с плеч и спросил, не хочет ли Цацики выпить с ними пивка перед матчем.

— Нет, спасибо, — отказался Цацики. — Я не пью пиво.

— А лимонад? — предложил тогда парень.

— Нет, к сожалению, мне пора домой.

— Жаль, ты был отличным маскотом.

И болельщики исчезли. Цацики казалось, что у него вместо ног — спагетти. Только что «Черная армия» фанатов АИКа чуть было не похитила его и не превратила в своего пожизненного маскота. Главное — не рассказывать об этом Мамаше, иначе она больше не разрешит ему ездить в метро одному, хотя он был вполне внимателен и его все-таки не похитили.

Когда Цацики был маленький, он рассказывал Мамаше все. Теперь же он особо не откровенничал. Иногда ему казалось, что взрослые и дети живут в разных мирах. Думают о разных вещах, говорят на разных языках. Случается, совсем редко, что эти миры соприкасаются. Когда взрослые забывают быть взрослыми.

Шел снег, когда Цацики вышел из метро «Хурнстуль». Он встал на автобусной остановке. Четвертый должен был прийти через пять минут.

Мимо проковылял бездомный. Видно было, что ему холодно.

— Парнишка, мелочи не найдется?

— Найдется, — ответил Цацики. Мамаша дала ему десять крон, чтобы он после тренировки купил себе попить. Он совсем забыл об этом. Теперь уж пусть эти деньги достанутся бездомному. Может, бедняге еще удастся попасть в ночлежку.

— Спасибо. — И бездомный поплелся дальше, к мусорному контейнеру, и немного в нем покопался.

Цацики стало холодно от одной мысли, что ему сейчас пришлось бы искать себе парадное, возле которого он мог бы переночевать. Как папе Мортена, после того как тот остался без квартиры. Бросай пить — либо окажешься на улице, говорила Мамаша. Но не все могли бросить пить — папа Мортена, например, не мог. Цацики считал, что это странно; лично он предпочел бы бросить пить, чем спать на улице.

Наконец из-за угла показался автобус. Цацики пошарил в кармане в поисках проездного. Его не было! В наружном кармане сумки тоже, как и в карманах брюк.

Водитель нетерпеливо тарахтел мотором, пока Цацики еще раз обыскивал карманы.

— Простите, я, кажется, потерял проездной, — сказал Цацики. — Можно мне доехать до дома?

— У тебя что, и денег нет? — раздраженно спросил водитель.

— Нет, к сожалению.

— Тогда вылезай.

— Ну пожалуйста, — начал Цацики и почувствовал, как слезы жгут глаза. — Мне только до Фридхемсплана.

— Тем более, пешком дойдешь, — отрезал шофер. — Я не занимаюсь благотворительностью. Вылезай!

Один на улице в снежную бурю

— Дурак! — заплакал Цацики, глядя на удаляющийся автобус.

Как можно быть таким вредным? Он зашагал к мосту Вестербрун. Дул встречный ветер, и было холодно. Мамаша наверняка с ума сходила от беспокойства, а Цацики с ума сходил от голода. Желудок злобно рычал, требуя еды. Много еды.

— Мелочи не найдется? — К Цацики снова подошел тот же самый нищий.

— Я вам уже давал, — прошипел Цацики, пожалев, что расстался с десяткой. В следующий раз он будет умнее и не отдаст свои последние деньги.

Он и сам чувствовал себя несчастным бездомным. Все, что ему оставалось, — это просто идти вперед.

На мосту Вестербрун ветер рвал на нем одежду, снег залеплял глаза, и Цацики едва разбирал дорогу. Он словно оказался на вершине голой скалы в разгар бури. Поежившись, он поплотнее замотал вокруг шеи полосатый фанатский шарф. Ноги, и так уставшие после тренировки, становились все тяжелее и тяжелее. Цацики грустно проводил взглядом еще один автобус. Там, внутри, ехали люди с билетами. Надо было послушать Мамашу и надеть зимние ботинки: в мокрых насквозь кроссовках ноги ужасно мерзли.

Добравшись наконец до середины моста, он остановился передохнуть. Именно здесь, ровно на этом месте родилась Рецина. Между прочим, это Рецина во всем виновата. Если бы она не заболела, Мамаша, как и полагается любой порядочной маме, поехала бы с ним на тренировку, и Цацики не стоял бы сейчас здесь, усталый, несчастный и продрогший до костей. Если бы Рецина не родилась, Мамаша проводила бы с ним сколько угодно времени. Во всем виновата Рецина! Цацики прямо-таки возненавидел ее. Да пусть вообще умрет — без нее жилось гораздо лучше.

Цацики продолжил путь. Теперь он уже спускался по мосту, идти стало легче, и ветер дул не так сильно.

— Прости, я не хотел, — прошептал Цацики и прибавил шагу. А вдруг Рецина и правда умрет?

Вдруг у нее так сильно заложит нос, что она задохнется? Цацики побежал.

— Боженька, пожалуйста, сделай так, чтобы она не умерла, — попросил Цацики. — Прошу тебя, пожалуйста!

Цацики спустился по лестнице в Роламбсховспаркен. Он представил себе мертвую Рецину, как она лежит в гробу, такая же неподвижная, как дедушка Димитрис. Цацики знал, что дети могут умереть от чего угодно. Парк был пустой и темный. Даже собак сегодня никто не выгуливал. Цацики не мог больше бежать, хотя очень хотел.

На площади Фридхемсплан он увидел папу Мортена — тот копался в помойке. Цацики остановился.

— Держите, — сказал Цацики и протянул ему шарф АИКа. — Так вам будет теплее.

— Как благородно с твоей стороны, — ответил папа Мортена, взглянув на Цацики и не узнав его.

В их окнах горел свет. Цацики показалось, что в окне гостиной он видит Мамашу, но у него не было сил даже помахать ей. Когда он вышел из лифта, она стояла в дверях квартиры.

— Она умерла? — закричал Цацики.

— Кто? — спросила Мамаша и крепко обняла его.

— Рецина! — сквозь слезы выговорил Цацики и уткнулся носом ей в шею. От нее пахло детской отрыжкой.

— Нет, она наконец уснула, — ответила Мамаша. — Я думала, что это ты умер. — И тоже заплакала. — Я в жизни так не волновалась, — продолжила она. — Где ты был?

— Шел пешком от «Хурнстулля», — сказал Цацики. — Я потерял проездной, а денег на билет не было, и меня не пустили в автобус.

— Вот фашист! — воскликнула Мамаша в негодовании. — Как можно не пустить ребенка в автобус, когда на улице такая метель!

И она начала раздевать Цацики, как маленького. Это было очень приятно, потому что сил у него совсем не осталось.

— Цацики, милый, ты же совершенно продрог! Ты мог замерзнуть насмерть. Завтра я позвоню в автопарк. Клянусь, они мне за это ответят!