Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира - Гандольфи Сильвана (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗

— Пудинг с анчоусами.

— С выглядывающими головками рыбок, как я люблю?

— Ага.

— Ты сама приготовила?

Это был риторический вопрос, потому что каждый раз без исключения я выпаливала в ответ: «Конечно, бабушка Эя. Твоя дорогая внучка своими золотыми ручками».

В тот день я на самом деле приготовила пудинг сама. Маме и в голову не пришло бы напичкать его каперсами, орехами и изюмом. Там было больше кедровых орешков, чем анчоусов. К тому же я воткнула сверху рыбок с крошечными открытыми ртами. Будто они всплывают над пудингом, как над гладью озера.

— Честно говоря, я сегодня не успела, — соврала я, поддавшись внезапному порыву.

— И кто же это приготовил?

— Мама.

Бабушка, которая протянула было руку к коробке, отпрянула как ошпаренная. На мгновение она словно одеревенела: огромная деревянная кукла в белом платье.

Голосом, который даже мне самой казался фальшивым, я попыталась оправдаться:

— Нам задали много уроков…

— Я не могу это есть. Забери обратно.

— Но мама отлично готовит! Гораздо лучше меня!

Я отвернулась, чтобы поставить чайник. Но успела заметить, как губы ее скривились в неприятной гримасе. Моя добрейшая бабушка со злой ухмылкой. Я почувствовала себя виноватой. Но нельзя же было спросить: «Бабушка, вы с мамой что, друг друга ненавидите?» Как можно такое спрашивать? Я не знала, что делать дальше. Бабушка молчала, враждебно выпрямив спину. Как мне хотелось вернуть все обратно. Я завела разговор о водорослях, которые в этом году уже начинают наводнять лагуну. Такая гадость! В ее молодости тоже были водоросли? И так далее: ля-ля-тополя. Я уже не могла остановиться:

— Бабушка ты рисовала? Ты закончила картину с ангелом в огне?

Все что угодно, лишь бы отвлечь ее от пудинга, оскверненного мамиными руками.

Бабушка Эя насыпала в чайник две ложки чая, осторожно налила кипяток, потом повернулась, не глядя на меня, чтобы поставить на стол две чашки. Молча поставила чайник и блюдо с печеньем, отодвинула стул, чтобы я могла сесть, выключила радио и наконец облокотилась обеими руками на стол, как бы ища у него поддержки. Потом бабушка уставилась на пластиковую коробку. Я не ждала, что она сядет: бабушка никогда этого не делала и практически всю свою жизнь провела на ногах. Но тут я чуть было не предложила ей сесть: она выглядела очень усталой.

— Ты должна попросить свою маму рассказать, почему я не принимаю от нее подарков. Почему мы не ходим друг к другу в гости. Я не хочу настраивать тебя против матери.

Она по-прежнему избегала моих глаз.

— Она должна первая рассказать тебе. Ты уже взрослая, Элиза. У тебя своя голова на плечах.

Наконец-то на губах ее мелькнула слабая улыбка, и она снова посмотрела на меня:

— Кто знает наизусть Шекспира, может все в жизни понять.

Я нехотя кивнула, не проронив ни слова. Мне уже не так хотелось раскрыть их секрет. Бабушка заулыбалась еще шире:

— Пей чай. Знаешь, Валентина снова приходила.

Валентина — это розовая зайчиха, которая время от времени появлялась на лужайке перед домом. Бабушка Эя говорила, что она каждый раз оставляет для меня подарочек. Я никогда ее не видела, но подарочки были настоящими: деревянная шкатулка, ручка со старинным пером, крошечная мышка из синего стекла. Надо было только выкопать их из-под разбитой лодки.

Покончив с печеньем, я на глазах у бабушки съела весь пудинг. У меня не хватало духа отнести его обратно домой. Потом мы вышли на улицу, и я, заправив ночную рубашку в джинсы, принялась искать клад. Я откопала закрученную ракушку, пальцем счистила с нее землю: она оказалась целехонька, внутри бледно-розовая, такая изысканная.

Вернувшись на кухню, я до блеска отмыла ракушку, выпустила ночную рубашку поверх джинсов, взяла цветы и велела бабушке отойти в угол:

— Ты за короля и говоришь: « Как поживаете, мое дитя?»

— спросила бабушка басом. [1]

— в одной руке я сжимала цветы, а другой, с ракушкой, размахивала из стороны в сторону, — Господи… Господи…

— подсказал мне король.

Я повторила эту фразу с выражением и проскочила целый кусок.

— я принялась декламировать в раковину, держа ее перед собой, как микрофон. Еще один кусок.

Я воодушевленно продолжала, ракушка металась вверх-вниз, потому что мне приходилось разбрасывать по полу бабушкины цветы. Я была Офелией — душевнобольной.

— начала напевать я, чуть не плача.

А потом бросилась в объятия бабушки, хотя Офелия так не делала.

Бабушка Эя зааплодировала.

— Просто великолепно! Ты станешь великой актрисой, Элиза, — глаза у нее сверкали. — В молодости из меня тоже получалась неплохая Офелия. Я всегда питала слабость к этому персонажу, но ты вложила в него нечто большее, говорю тебе как человек, который кое-что в этом смыслит. Поцелуй меня еще раз. А теперь не хочешь ли послушать свою старую бабушку?

Я охотно согласилась. Бабушка Эя схватила чайник и прижала его к груди, изображая, что это череп Йорика. Так начался монолог Гамлета. Я слушала с открытым ртом.

Глава третья

Вернувшись домой, я прямиком направилась в свою комнату, чтобы избавиться от живота до маминого возвращения с работы. Пусть лучше не знает, что я выходила на улицу в ночной рубашке.

Мама не переваривала чудачества. Любые чудачества. Если я сочиняла что-нибудь смешное, она пристально смотрела на меня с озабоченной полуулыбкой. А если придуривалась, например, строя забавные рожи перед зеркалом, мама хмурилась и молча окидывала меня испытывающим взглядом. При этом она делала вид, что хлопочет по дому, но, судя по ее механическим и рассеянным движениям, мама по-прежнему наблюдала за мной. Тогда я поскорее переставала гримасничать.

Я знала, почему мама такая невеселая: женщины, которые рано вдовеют, всегда грустные. Когда умер папа, мне был год. В доме повсюду были развешаны его фотографии, поэтому он казался слишком большим. Возникало чувство, будто эти старые темные портреты поглощают цвета мебели, стен, наших лиц. Будто мы с мамой две безмолвные рыбы, плавающие в аквариуме.

Я не спеша переоделась. Мамин киоск закрывался в полвосьмого, так что до ее возвращения домой еще оставалось время. Я всегда смутно догадывалась о существовании какой-то семейной тайны — скелет в шкафу, как пишут в романах, — и начала выдумывать историю о незаконных детях и секретных сговорах. Кто-то запретил бабушке видеться со своей дочерью, потому что… Потому что иначе… Что иначе? Конец никак не придумывался. Вспомнились вопросы, которыми меня засыпала мама, когда я возвращалась от бабушки. У бабушки достаточно тепло? Она не забывает выключить плиту? Как она была одета? Она ест? Что она ест? У нее усталый вид?

До сих пор я всегда старалась отвечать как можно более развернуто. Когда темнеет, бабушка зажигает свечи, ведь электричества в доме нет. Это из экономии, хоть бабушка и покупает дорогие свечи из пчелиного воска. В доме очень чисто — хоть с полу ешь. Бабушка всегда ходит в белом, потому что это самый чистый цвет на земле. У нее потрясающий огород: на нем растет все что хочешь.