Избранное - Коваль Юрий Иосифович (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
В конце 80-х годов в журнале «Мурзилка» Юрию Ковалю предложили поработать с семинаром начинающих детских писателей, и он вёл его долгие годы. Сначала занятия проходили в казённых кабинетах издательства и за эту работу писателю платили зарплату, потом времена сменились, деньги кончились, а семинары, став потребностью души, плавно переместились в его художническую мастерскую на Яузе. На первых занятиях мне показалась странной его манера вести семинар – он практически не давал заданий, не придумывал литературных упражнений. Спустя годы я поняла: самое большее, что он мог дать семинаристам, – возможность общения накоротке, шанс просто жить рядом, слушать, анализировать и пытаться пробудить свою творческую энергию. Вопреки мнению, что творческие люди достаточно эгоистичны, Коваль давал щедрые и честные творческие «авансы» молодым авторам, считал творчество высшим проявлением человеческой деятельности, оберегал, лелеял и поддерживал любой истинный творческий росток. С младшими он общался без лести и на равных, педагог по профессии, он никогда не был назидателен, обучал, не докучая. Удивительно, но «семинаристы» Коваля встречаются до сих пор и, как прежде, читают друг другу свои новые вещи.
«Коваль – планета с мощным гравитационным полем, – писала в книге избранных произведений участников семинара писатель и переводчик Наталья Ермильченко. – Каким-то чудом, не очень того желая, он притянул нас из разных концов Москвы. Мы шли в мастерскую наблюдать космическое явление, имя которому – Коваль. И странно было, что он так близко, что он поёт для нас под гитару, читает свою прозу… Обращается к нам: „Очень хорошо. Но не гениально! А надо гениально!“ И в то же время мы чувствовали, что это – иллюзия, что между Ковалем и нами – миллионы световых лет, преодолеть которые столь же трудно, как дойти пешком до любимого им Ориона. И потому страшно было ему читать и неловко – звонить, и потому на каждый семинар мы бежали как на самый последний, бросая семьи, дела и друзей…»
Первые слова рукописи «Суер-Выер» (1997), последнего романа Коваля, были написаны в 1955 году. Вместе с однокурсниками на лекциях Коваль всё время сочинял стихи о преподавателях и студентах, постепенно эти сочинения трансформировались в текст, напечатанный тогда в факультетской газете «Словесник» под названием «Простреленный протез», из которого спустя много лет Коваль оставил лишь несколько фраз. Возможно, этот «пергамент» (так значится в подзаголовке) о путешествии фрегата «Лавр Георгиевич» по разбросанным в некоем океане странным островам: Тёплых Щенков и Сухой Груши, Валериан Борисычей и Пониженной Гениальности, Открытых Дверей и т. д. – воплощение его идеи чистого искусства, апофеоз литературных экспериментов Коваля, материализовавшаяся любовь к Рабле и Гоголю, Сервантесу и Свифту. Белла Ахмадулина, которой посвящены три книги Юрия Коваля, писала: «Его письменная речь взлелеяна, пестуема, опекаема всеми русскими говорами, говорениями, своесловиями и словесными своеволиями». За повесть «Суер-Выер» посмертно в 1996 году Ковалю была присуждена премия «Странник» Международного конгресса писателей-фантастов, название которой так соответствует настроению последнего романа и последних лет жизни Коваля. «Дело не в том, – говорил он в одном из последних интервью, – сколько ты прошёл, а сколько ты пережил за количество пути. Скитание – это вещь такая. Скитаться можно сидя на месте». Как только ни называли последний роман Коваля – взрывоопасной смесью смеха и слёз, самым весёлым романом последнего десятилетия, романом-фантазией, грустно-весёлой прозой, самой лёгкой и самой полной, даже переполненной книгой, но самое точное, на мой взгляд, определение – весёлое прощанье с миром – принадлежит режиссёру и писателю Михиаилу Левитину, поставившему «Суера-Выера» на сцене Московского театра «Эрмитаж» в 2004 году. Хотя и прощание у Коваля получилось не совсем обычным: две книги были опубликованы ему «вдогонку», спешили, но не успели порадовать его при жизни. Третья, главная книга последних лет его жизни не спешила и лишь через три долгих года скитаний по издательствам увидела свет. И ещё несколько лет в разных газетах и журналах выходили взятые и неопубликованные при жизни интервью с Юрием Ковалём, как его прощальный привет всем нам.
Хороших книг никогда не бывает много. Я уверена, что в маленьких сельских и школьных библиотеках будут рады новому большому сборнику Юрия Коваля, и слегка завидую читателю, который впервые откроет страницы его замечательной прозы.
Ирина Скуридина
НЕДОПЁСОК
Повесть
Часть первая
ПОБЕГ
Ранним утром второго ноября со зверофермы «Мшага» бежал недопёсок Наполеон Третий.
Он бежал не один, а с товарищем – голубым песцом за номером сто шестнадцать.
Вообще-то за песцами следили строго, и Прасковьюшка, которая их кормила, всякий раз нарочно проверяла, крепкие ли на клетках крючки. Но в то утро случилась неприятность: директор зверофермы Некрасов лишил Прасковьюшку премии, которая ожидалась к празднику.
– Ты прошлый месяц получала, – сказал Некрасов. – А теперь пускай другие.
– Ах вот как! – ответила Прасковьюшка и задохнулась. У неё от гнева даже язык онемел. – Себе-то небось премию выдал, – закричала Прасковьюшка, – хоть и прошлый месяц получал! Так пропади ты пропадом раз и навсегда!
Директор Некрасов пропадом, однако, не пропал. Он ушёл в кабинет и хлопнул дверью.
Рухнула премия. Вместе с нею рухнули предпраздничные планы. Душа Прасковьюшки окаменела. В жизни она видела теперь только два выхода: перейти на другую работу или кинуться в омут, чтоб директор знал, кому премию выдавать.
Равнодушно покормила она песцов, почистила клетки и в сердцах так хлопала дверками, что звери в клетках содрогались. Огорчённая до крайности, кляла Прасковьюшка свою судьбу, всё глубже уходила в обиды и переживания и наконец ушла так глубоко, что впала в какое-то бессознательное состояние и две клетки забыла запереть.
Подождав, когда она уйдёт в теплушку, Наполеон Третий выпрыгнул из клетки и рванул к забору, а за ним последовал изумлённый голубой песец за номером сто шестнадцать.
АЛЮМИНИЕВЫЙ ЗВОН
Песцы убегали со зверофермы очень редко, поэтому у Прасковьюшки и мысли такой в голове не было.
Прасковьюшка сидела в теплушке, в которой вдоль стены стояли совковые лопаты, и ругала директора, поминутно называя его Петькой.
– Другим-то премию выдал! – горячилась она. – А женщину с детьми без денег на праздники оставил!
– Где ж у тебя дети? – удивлялась Полинка, молодая работница, только из ремесленного.
– Как это где! – кричала Прасковьюшка. – У сестры – тройня!
До самого обеда Прасковьюшка честила директора. А другие работницы слушали её, пили чай и соглашались. Все они премию получили.
Но вот настало время обеда, и по звероферме разнёсся металлический звон. Это песцы стали «играть на тарелочках» – крутить свои миски-пойлушки.
Миски эти вделаны в решётку клетки так ловко, что одна половина торчит снаружи, а другая – внутри. Чтоб покормить зверя, клетку можно и не отпирать. Корм кладут в ту половину, что снаружи, а песец подкручивает миску лапой – и корм въезжает в клетку.
Перед обедом песцы начинают нетерпеливо крутить пойлушки – по всей звероферме разносится алюминиевый звон.
Услыхав звон, Прасковьюшка опомнилась и побежала кормить зверей. Скоро добралась она до клетки, где должен был сидеть недопёсок Наполеон Третий. Прасковьюшка заглянула внутрь, и глаза её окончательно померкли. Кормовая смесь вывалилась из таза на литые резиновые сапоги.
