Молочный рейс (Камчатские были) - Харитановский Александр Александрович (книга бесплатный формат .TXT) 📗
На летних кормах пёс быстро подрос и к осени уже помогал пастуху. Оленей в стаде больше тысячи. Их надо перегонять на сытные ягельники, а то к морю— попоить солёной водой, охранять от волков и другого зверья. И всему этому Ипполюкена учили, старались сделать из него настоящую оленегонную лайку.
Однажды, во время перегона стада, напарник Киманаху заболел. Пришлось наладить нарту и везти его в бригадный стан. За главного в стаде остался Ипполюкен.
…Тихо. Высоко в небе светила круглая луна. Пёс лежал возле наглухо закрытой меховой палатки и дремал. Но уши чутко прислушивались к дыханию спящих оленей. Внезапно он уловил какой-то шорох. Насторожился, вскочил и без лая побежал по краю стада.
Забеспокоились и олени. Они поднялись, стали сбиваться в кучу. В морозном воздухе послышался треск: животные сталкивались рогами. Минута — и стадо рванулось лавиной.
Ипполюкен бросился наперерез. И… нос к носу столкнулся со взъерошенной тушей: лобастая голова с маленькими ушами, обвисший зад и тощие, впалые бока. Медведь!..
«Гав-гав-гау-у-у!» — залился Ипполюкен и, боясь приблизиться, принялся яростно скрести снег.
Топтыгин поднялся на дыбы, рыкнул и кинулся на пса.
Топтыгин поднялся на дыбы, рыкнул и кинулся на пса.
Тот отпрыгнул. Зверь обернулся, размахнулся лапой — мимо. Собака проскочила под животом. Освирепев, она неожиданно для самой себя цапнула гостя за «штаны» — за ляжки, заросшие длинной свалявшейся шерстью. Ещё набег медведя — и опять промах. Ипполюкен, увернувшись, повис сзади.
Мишка крутился, как в колесе, но не мог поспеть за ловким псом. А тот с каждой атакой делался всё смелее и, наседая, хватал медведя за ноги, за бока…
От боли и злости Топтыгин ревел, кувыркался и, наконец почувствовав своё бессилие перед маленьким бесстрашным сторожем, задумал удрать. Припустился было, но Ипполюкен славно умел завёртывать даже быстроногих оленей, а с этим неповоротливым дураком, каким ему теперь казался медведь, было куда проще. Беспрестанно хватая врага, собака заставила его топтаться на одном месте.
Неподалёку рос островок кедрового стланика. Искривлённые кусты кедрача растеклись по снегу тёмно-зелёными щупальцами. Медведь разглядел — и туда. Вырвал куст побольше и, подхватив его, двинулся опять в наступление. Разъярённый, машется, а по собаке попасть не может. Лупит изо всех сил, только иглы летят. Снег от хвои позеленел. Злится Топтыгин, а собака хоть и осипла от лая, но прыгает, изворачивается да ещё ухитряется зубами рвануть.
Понимает зверь — дело плохо: не отбиться от пса, не убежать. Устал, язык чуть не на полметра высунулся. Спасение всё же нашёл: заскочил в глубь хвойного пятачка. Рассуждает: если сюда лайка забежит, сразу придушу, тут-то ей развернуться негде.
Ипполюкен и сам не глуп, хитрость разгадал. В стланик не лезет, носится возле — и всё тут.
Только медведь сунется выскочить, лайка сразу тут — и хвать за «штаны». Зверь — прятаться. Лежит в стланике, глаз с собаки не сводит, а та чуть поодаль, на снегу, и тоже глядит. Следят друг за другом. Медведь голову поднимет — Ипполюкен: «р-ррр», дескать, я тут, жду. Топтыгин снова в кусты…
Утром на перевале показалась чёрная точка. Ипполюкен обрадовался — это возвращался хозяин. Собака принялась бегать вокруг кедрача.
Слышит Киманаху, что пёс вовсю заливается. «Какого-то зверя загнал, — думает. — Лису, наверное».
— Хоть! Хоть! Вперёд, вперёд! — подгоняет упряжку и на ходу снимает винчестер.
Из стланика высунулась лохматая голова.
«Медведь! — поразился Киманаху. — Медведь-шатун. Кто может быть хуже — голодный, свирепый?! Осенью, видать, плохо откормился. Как ни соси лапу, а коль жир под кожей исчез — не улежишь в берлоге… Сколько бы оленей загубил…»
Киманаху, придержав упряжку, выстрелил.
Когда со зверя сняли шкуру, то оказалась она сзади словно дробью избита. Так Ипполюкен зубами разделал.
Редко пастух ласкал лайку — не принято такое баловство на Севере. А тут не выдержал, прижал умную голову собаки к своей узорчато расшитой кухлянке и потрепал за ушами.
Почаевали, и Ипполюкен повёл хозяина по следам испуганного стада. Бежит впереди, каждый кустик проверяет: вдруг и там звериная засада.
Оленей догнали у истоков Апуки, у сопки, под названием «Щека».
Вот так за одну ночь Ипполюкен стал взрослым.
Случай на вулкане
Наш отряд направлялся к подножию Авачинского вулкана. Ехали на вездеходе. Машину беспрерывно дёргало. Мы чуть не пробивали своими головами брезентовую крышу, кучей валились то влево, то вправо. Чувствовали себя точно в консервной банке.
Среди грохочущего шума до ушей донеслись какие-то совсем непонятные звуки, похожие и на писк и на свист. Мы недоумевающе переглянулись.
Один из вулканологов покосился глазами в угол машины, где с позеленевшим лицом, склонив голову, сидел средних лет мужчина — не он ли озорует. Это был литератор. Ему захотелось побывать на вулкане, испытать, как он выразился, романтику на своей шкуре.
Доехали до лагеря. Надели тяжёлые зубастые ботинищи — трикони, обвязали потуже снизу брюки, чтобы не попадал шлак. И двинулись вверх.
Дорога, точнее, тропинка была нами уже не раз испробована. Шли по ней привычно, как в городах ходят на близкую службу. Только наша «контора» — дымящийся кратер вулкана — находилась на высоте трёх километров и была отделена от долины ущельями, осыпями и сверкающим поясом ледника.
Иногда клубы неприятно пахнувших и едких газов скатывались прямо на нас. Тогда мы плюхались в снег и, захлёбываясь, набирали его в рот, чтобы смочить горло.
Миновали ледник. Крутизна склонов дошла до тридцати градусов. Нам ничего — привычно. Но вот литератор… Он с трудом плёлся в самом хвосте. Приходилось часто останавливаться и поджидать. Мы пропустили его вперёд и, опасаясь, что он свалится, стали поддерживать в спину ледорубами.
Но что это? Раздались те же странные трели. Доносились они снова со стороны литератора.
Ну конечно, это он. Как свистнет, так оглянется…
«Вот чёртов малый, — подумалось, — идти не может, а туда же, шуточки».
В полдень добрались к кратеру, к самому краю бездны. Передохнули, закусили и начали вынимать из футляров приборы.
И вдруг, совсем рядом, прямо под ногами… мышь!
Земля обожжена жаром, отравлена ядовитыми газами… И мышь! Глядит глазами-бусинками и не бежит никуда, словно поджидает нас.
— Экая дурёха. Как же ты сюда попала? — ласково проговорил литератор.
А верно, как?..
Пройти от подножия через трещины и ледники невозможно. Да и зачем мышонку такой подвиг?
— Может быть, для организма соли особые понадобились, — сообразил кто-то. — Лечиться пришла.
— Откуда ей знать, что такие соли на вершине вулкана?
— Инстинкт!
— Тепло искала, вот и лезла сюда, — предположил другой.
— Тепло?! Через ледники-то?..
Задала мышь задачу!
Когда мы собрались обратно, то оставили грызуну хлеба да кусок колбасы. Пусть жуёт…
Внизу снова разговорились — с чего это мышь в альпинизм ударилась? Да так и не додумались.
Вернулись на базу. Стали разбирать рюкзаки. Литератор, возвращая мешок, заметил:
— А вы мне рюкзак-то того, дырявый дали.
— Дырявый?! На складе получали, совсем новый.
— Да вот, смотрите, — и показывает на небольшую дырку.
— Так это же… — догадался кто-то.
Все, перебивая друг друга, воскликнули:
— Мышь! Наша мышь, — и, глядя на литератора, расхохотались.
А тот только глазами хлопает: «Чего же тут смешного?» Пришлось рассказать ему о подозрениях и… покаяться.
— Я и сам оглядывался, спросить собирался. Думал, вы свистите.
Всё стало на место. Мышь прогрызла рюкзак ещё па базе, чтобы полакомиться. А сбежать не успела. Так и оказалась на загорбке у литератора невольным пассажиром.
