Боевые дни (Рассказы, очерки и приключения) - Олейников Николай Макарович (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Он показал своей работой, какой силой обладает рабочий класс.
А через двенадцать лет, в 1917 году, Советы возродились снова для того, чтобы окончательно взять власть в свои руки.
УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПРАЗДНИК
Каждый вечер я подходил к двери и подслушивал.
В комнате за дверью жил мой брат. По вечерам у него всегда собирались разные люди и громко разговаривали.
Как-то раз я услышал:
— Ну, ребята, готовьтесь. Во вторник на той неделе праздник.
Я не дослушал.
Я побежал в другую комнату и снял со стены отрывной календарь. Если правда, что праздник, значит красное число.
Я перелистал календарь. Число было черное, 18-е апреля.
«Обманули», — подумал я.
И чуть не заплакал.
Я очень любил праздники.
Мне было одиннадцать лет и я работал на заводе. Моя должность была — «мальчик». Это значит, я был в мастерской на побегушках.
После работы у меня всегда болели ноги. Вот почему я любил праздники.
Бывало с осени заглядываешь в календарь и считаешь, сколько красных листков на рождестве.
Рождество, пасха, троица — церковные праздники. А бывали еще и царские дни. То царь был именинник, то жена его, то родственники.
Назывались эти праздники мудрено — «тезоименитство».
Наш дворник лез на ворота и выставлял там флаг. Царский флаг. Трехцветный. Наверху белая полоса, в середине синяя, а внизу красная.
«Хоть бы побольше было у царя дочек, — думал я, — лишь бы не приходилось из цеха в цех мотаться».
На другой день я пошел на завод. Там я опять услышал насчет праздника.
Двое рабочих стояли у станка и один из них сказал:
— Праздник через четыре дня будет. Надо знамена приготовить.
Тут я не вытерпел. Подошел к главному мастеру Глебу Ивановичу и спросил:
— Глеб Иванович, — а правда, что во вторнику нас праздник?
Глеб Иванович ухватил меня за вихор и прошипел:
— Праздновать захотелось? Постой, ты у меня в этот праздник полы будешь в конторе мыть. Щенок!
А дома брат отозвал меня в угол и сказал:
— Вот что, Сёма. Ты мне помочь должен. Скоро будет праздник, и нам надо красной материи да лент побольше. Ты, может, у матери или у сестёр найдёшь.
Только, смотри, молчи, никому не проговорись!
«Что за праздник такой, — подумал я, — что в календаре его нет, и Глеб Иванович сердится, и проговариваться про этот праздник никому нельзя?
И красные ленты зачем-то нужны».
У матери я незаметно взял два куска кумачу, а у сестры, пока она спала, выплел из косы красную ленту.
Всё это я принёс брату.
— Молодец, — похвалил меня брат.
И положил всё под подушку — и кумач, и ленту.
Ну вот и вторник.
Рано утром, в шесть часов, загудели гудки на заводе. Значит, надо идти на работу. Значит, нет праздника. В праздник гудки не гудят.
Подхожу к своей мастерской — тихо. Открываю дверь — никого нету.
А на стене приклеена папиросная бумага. На ней бледными синими буквами напечатано:
Довольно!
Бросайте работу, товарищи! Остановите скорее станки.
Давайте сигнальный гудок.
Шире раскройте ворота мастерской. На улицу, товарищи!
Сегодня наш светлый праздник.
А дальше было написано вот что:
Сегодня особенный праздник. Его нет ни в одном календаре.
В этот день попы не звонят в колокола и не служат молебнов.
Они не собирают ни яиц, ни куличей, ни блинов, ни кур, ни денег.
Кем же и для кого заведён этот странный праздник?
Он заведён рабочими и для рабочих.
Я продолжал читать:
В 1899 году в городе Париже был съезд рабочих всего мира. Приехали и немцы, и русские, и англичане, и шведы, и итальянцы, и поляки. Во всём свете рабочим живётся не сладко. Они работают по 12, по 14, а то и по 16 часов в сутки. И вот съезд постановил: пусть в день 1-го мая рабочие всех стран побросают работу, выйдут на улицу и скажут:
— Мы требуем восьмичасового рабочего дня!
И пусть день Первого мая навсегда станет праздником для рабочих всего мира.
Не успел я прочесть это объявление, как в мастерскую вбежал Глеб Иванович.
Он увидал, что в мастерской никого нету, затопал ногами и закричал:
— Расчёт, расчёт! Всем расчёт! Дармоеды! В будний день воскресенье устроили.
Он подбежал ко мне, дал мне подзатыльника, сорвал со стены бумагу и заорал:
— Ты что это читаешь? В острог захотел?
В первый раз я услышал, что за бумажку в тюрьму сажают.
У ворот собрались рабочие. Между ними — мой брат. В руках у него четыре царских флага.
— А где же красное знамя? — спросил у него рабочий из нашего цеха.
— Вот вам красные знамёна, — ответил брат, — несите в лес.
— Да ведь это же царские.
— Ничего, — ответил брат. — Были царские, а станут пролетарские, несите.
Мы взяли под мышки царские знамёна и пошли по улице.
Навстречу нам попадались полицейские.
Никто из них не обратил на нас внимания.
Мы спокойно вышли за город. А когда подходили к лесу, брат взял у нас флаги, оторвал верхние полосы — белые, а потом отодрал средние — синие.
Остались только нижние полосы — красные.
— Ну, вот вам и красные знамёна, — сказал он.
Вдруг в лесу запели. Никогда я ещё такой песни не слышал:
Много народу поёт, а никого не видно. Мы прошли ещё шагов сто, и вдруг я увидел большой овраг, а в нём людей что муравьёв.
А на пригорке в двух шагах от нас стоит человек с чёрной бородой, в пенсне и кричит не своим голосом:
— Товарищи! Сегодня мы празднуем великий день Первого мая.
— Какое же первое мая? — спрашиваю я брата. — Нынче восемнадцатое апреля.
Брат смеётся.
— Это у нас в России ещё апрель месяц. А во всём мире сегодня первое мая.
У нас календарь неправильный.
А человек на пригорке закричал опять:
— Товарищи! Во всём мире сегодня рабочие бросают работу и стройными рядами, со знамёнами и с музыкой, ходят по улицам, чтобы все видели силу рабочих. Мы ещё не можем делать даже этого. Если бы мы вышли со знамёнами, нас перестреляли бы солдаты и перехватала бы полиция. Мы ещё должны прятаться вот здесь, в овраге, и уходить за город. Но придёт день, когда рабочие победят, и тогда им уже не нужно будет скрываться в лесу от глаз полиции и жандармов.
Я спросил у брата:
— Кто это говорит?
— Оратор, — ответил брат, — партийный товарищ. Большевик. Из комитета.
Я ничего не разобрал. Какой там комитет да что за большевик такой?
А только понял, что человек это особенный.
Я всё на него глядел и удивлялся, что голос у него такой громкий: каждое слово слышно.
