Девочка-тайна - Нестерина Елена Вячеславовна (серия книг TXT) 📗
– Правда. Люблю бродить, смотреть… Но не только.
– Ты ведь что-то ищешь? Или мне кажется?
Гликерия нахмурила брови, взгляд её устремился в пространство. Затем опустила глаза, посмотрела на край платья – это уже было Оле хорошо знакомо. С таким взглядом Гликерия думала о всяком личном. И, уже глядя Оле в лицо, она сказала:
– Да. Ищу. Я хочу найти самое романтическое место на свете. Такое, где это сразу – просто сразу станет понятно! Не знаю: может, это будет какой-то суровый и грозный пейзаж или просто здание. Или поле, на котором когда-то проходила какая-нибудь битва. Или ничего не проходило. Или маяк, откуда освещался путь к покою и дому, или тундра, или горы. Правда – не знаю. Я пойму это, когда там окажусь. Будет это зима, или осень, или особенно счастливое лето. Окажусь – и всё сразу станет понятно…
– Найдёшь такое место – и что?
Как раз в это время началась дискотека. Грянула музыка. Гликерия дёрнула плечом, молча сняла с запястья цепочку – ту свою единственную, которую обычно носила на шее, взяла в руки кулон, развинтила его. На ладонь ей выпала маленькая стеклянная ампула. Гликерия подняла её повыше и показала Оле.
– Ещё недавно жил на свете один человек, – глухо проговорила Гликерия. – Очень хороший, просто прекрасный человек.
– Твой любимый? – торопливо поинтересовалась Оля. И испугалась: Гликерия сейчас подумает, что она просто из любопытства, и…
Но Гликерия отрицательно качнула головой и продолжала:
– Нет. Мой друг. Он был очень благородным, образованным и умным. Никто не видел его слёз – с младенчества. А за несколько мгновений до смерти он заплакал: когда говорил мне, что хорошо бы отыскать его – самое романтическое место на свете. Так сильно ему хотелось жить, так мало он всего увидел и успел… Его слезу мне запаяли в стекло. И как только я найду такое место, которое мне покажется самым романтическим из всех, я разобью флакон и вылью эту слезу там. Понимаешь?
– Да.
Слёзы Соколовой Оли, может, и не были так ценны, зато их оказалось много. Девочка сама не знала, отчего рыдала – то ли из-за того, что сопереживала потерявшей друга Гликерии, то ли потому, что узнала причину её скитаний по дебрям и пустошам. Так или иначе, но Оля обливалась слезами, и казалось ей, что это плачет её душа. И слёзы души, думалось почему-то девочке, были похожи на жемчужины с платья Гликерии. Такие же светлые.
– Оля, Оля, ну что ты?.. – слышала она под ухом взволнованный голос своей подруги. – Прости, это я зря…
– Нет, нет! – мотала головой Оля.
Не совсем понимая, кому она говорит «нет» – Гликерии или…
К девочкам, расположившимся на окне в тупике коридора, шагал Сашка.
– Пойдём танцевать, – произнёс он и протянул руку. Но кому – Оле или Гликерии? Пелена слёз – светлых, но обильных, смешавшихся с тушью для ресниц, мешала Оле это определить. Ведь если Гликерии – то это одно, а если ей, Оле, то, конечно, другое…
– Ой, да что ж это такое-то… – раздался голос Гликерии.
Всё понятно. Сашка – к ней. Да и как могло быть иначе? Оля вскинула голову, чтобы придать себе самый независимый вид. И увидела, что возле Гликерии материализовался Костик Комков. И приглашал в зал её… Значит, Сашка, всё-таки к ней, к Оле. А Оля к такому повороту событий оказалась не готова…
– Ну зачем я тебе нужна – самоутвердиться? – тем временем взмолилась Гликерия, обращаясь к Костику. – Тебя и так тут все любят!
– Нет, не самоутвердиться. – Костик широко улыбнулся и положил руку Сашке на плечо. – Просто для позитива. С Сашком мы замирили, давай и с тобой.
– Охотно, – чтобы только от неё отстали, кивнула Гликерия. – Я тебя прощаю, танцевать не буду. И как-нибудь обязательно прокачу на скутере. Ну, договорились?
Гликерия говорила быстро, нарочито добрым голосом – как с буйнопомешанным. В суетливом решении Костиных проблем ей совершенно не хотелось принимать участие – и пусть это было неправильно с точки зрения школьной дружбы.
– Оки-оки! – явно взбодрённый чем-то горячительным, Костя, как призрак этой самой дружбы, исчез на просторах полутёмного коридора.
Гликерия была неисправима и по-прежнему ни в ком не нуждалась. Конечно, кроме «немногих, но верных…» – как с радостной благодарностью поняла Оля. Подмигнув ей, всё ещё нерешительно стоящей возле застывшего рядом Сашки, Гликерия направилась в актовый зал со словами «Пойду ёлку рассмотрю».
…Мимо Оли и Сашки проходили люди. И в том числе полной достоинства неторопливой походкой проплыла Светлана Бояршинова в окружении старшеклассниц. Она бросила на Олю и её непростого друга презрительно-насмешливый взгляд. Видимо, он не успел измениться, потому что несколькими метрами раньше навстречу Лане прошла Гликерия. Конечно, никто ничего не забыл и не простил, а потому всем нон-конформистам расслабляться и терять бдительность было рано.
Но сейчас…
– Потанцуем или поговорим? – мягко предложил Сашка. Его глаза, обведённые угольно-чёрной дымкой, смотрели с надеждой.
Одет Сашка был в свой парадный субкультурный вариант. На дальнем плане у него за спиной проплыл наряженный в маскарадный костюм Димка Савиных, присмотрелся к ним с довольным видом и показал Оле оттопыренные большие пальцы. Добрая он душа, этот Димка, хоть и проблем от него немало. Оля улыбнулась ему.
И взглянула на Сашку. Он оставался тем же – и тоже, как Гликерия, был последовательным в своём стремлении отгородиться от бодрого, разноцветного и весёлого, но, как он считал, убитого массовой культурой мира. И… Оля по-прежнему понимала его.
Но для любви этого уже было мало – что Оля сейчас совершенно отчётливо и осознала. Может, и дружбы настоящей после того, что произошло, уже тоже не может быть. Но остаться близким для Сашки человеком – вернее, даже чтобы Сашка этим самым близким человеком для неё был, Оле хотелось. Правда. Для её нынешнего гармоничного и прекрасного равновесия между собой и миром этого было бы вполне достаточно.
Но что же по этому поводу думает сам Макушев? Неужели по-прежнему влюблён-с?
Ну вот сейчас и выяснится.
– Потанцуем. – Оля улыбнулась и взяла Сашку за руку. Чуть слышно стукнули друг о друга их кольца.
– Носишь?
– Ношу, красивое. И танцевать люблю.
– Спасибо! Оля, а помнишь, ты как-то говорила, что гот без подружки – это тема?
– В смысле? – Оля сразу поняла, о чём он хочет сказать. И… радости от Сашкиных слов оказалось гораздо меньше, чем она ожидала. Грусти. Грусти гораздо больше. И ещё надежды: «А может, всё-таки?..»
– …Гот без подружки – одинокий такой. Который не собирается искать новую любовь, помнит о прошлой, тоскует… – во время Олиных размышлений объяснял Сашка.
Как это было на него похоже – использовать все подручные средства для создания собственного имиджа. Оля даже улыбнулась этой своей мысли. А Макушев понял её улыбку как знак согласия.
– Ты понимаешь меня, да? – обрадовался он.
Ну да, Оля понимала. И не сердилась – особенно на то, что она оказалась «подручным средством». Ей страдать по этому поводу просто не хотелось. И пошутила она без всякой затаённой тоски:
– Только ты поясни: о какой прошлой любви будет помнить тоскующий одинокий гот – обо мне или о Гликерии?
– Ну что ты всё… – с растерянностью в голосе пробормотал Сашка. Попытался энергичнее прижать к себе свою дорогую Олю, сам понял, что не надо. И до конца танца молчал, с преданной улыбкой глядя Оле в глаза.
За окнами бушевала непогода. Штормовые волны с рёвом налетали на берег, ветер рвал в лоскуты всё живое и неживое, а то, что ему не поддавалось, яростно освистывал. Поэтому старые стены одинокого домика на границе моря и степи выли и стонали на разные голоса. Но мама и девочка не боялись. Они сидели в своей большой кухне на нижнем этаже дома. Устроившись за широким столом, мама работала на ноутбуке. А девочка, открыв дверцу, гребла кочергой в красных печных углях и пристраивала среди них медную кофеварку на длинной ручке.
