Целестина, или Шестое чувство - Мусерович Малгожата (книги онлайн бесплатно txt) 📗
— Тебе, Цеся, мы выделим уголок в моей комнате, — добавила она, — Я только выброшу несколько скульптур, все равно там давно пора навести порядок.
— Уж лучше я переселюсь в башенку, — смиренно сказала Цеся, в уме прикидывая, не может ли случиться еще какое-нибудь ЧП, когда для нее и в башне не останется места. Она не знала, что будущее и в самом деле готовит ей такой сюрприз.
— Кристина сварила фантастический обед, — расхваливала Иренкину маму Ирена-старшая.
— Действительно, — подтвердил ублаготворенный Жачек. — Одно это заставляет меня примириться с постепенным разрастанием нашего семейства. Обед великолепный — не только вкусный, но и питательный. — Покончив с ароматным супом, он отодвинул тарелку и деловито полил соусом картошку. Потом отведал печенку. — Чудо! — воскликнул он. — Крыся, надеюсь, твоя любовь к мужу будет крепнуть изо дня в день и соответственно ты будешь готовить столь же хорошо, сколь регулярно.
Бобик ел с аппетитом.
— А гномик — он какой? — спросил он неожиданно. — С бактерию?
— Чуть побольше, — ответила тетя Веся, — А что?
— А бактерия какая?
— Чуть поменьше гномика, — объяснил Жачек. — А что?
— У меня тут что-то такое на тарелке.
— Наверно, витамин, — предположил Жачек.
— Нет, это перец, — возразил дедушка.
Измученная жизнью Цеся могла поспорить на миллион, что знает, какой за этим последует вопрос.
— В перце есть витамины? — спросил Бобик.
— Масса. Масса витаминов, — успокоил его Жачек.
— А зачем бог создал бактерии?
Наступило неловкое молчание.
— Уж он-то знал, зачем, — нашелся дедушка.
— Новаковский говорит, бог создал хорошие бактерии, чтобы квасить капусту, а плохие — чтобы люди болели. Я думаю, плохие не нужны.
— Нужны, — сказала тетя Веся.
— А зачем? — не сдавался Бобик. — Зачем?
Взрослые задумались. В самом деле, за каким чертом?
— Болезни способствуют естественному отбору, — объяснила Целестина. — Слабые, менее стойкие особи гибнут.
— Отличное мясо, к слову о естественном отборе, — заметил Жачек, перемешивая с соусом салат из сырой капусты и подкладывая себе печенки.
— Это я жарил, — похвастался Кристинин муж.
— Ах, не может быть! — единодушно восхитились сидящие за столом, не подозревая, что их ожидает в следующую минуту.
А Бобик прокашлялся, сел поудобнее на стуле и пустил в ход тяжелую артиллерию:
— А зачем бог создал человека? — спросил он.
Итак, в желтом доме на улице Словацкого по-новому складывалась семейная жизнь. Цеся думала об этом без раздражения, скорее с некоей покорностью судьбе. Было ясно, что ее место — в башне. С этим она примирилась легко. Зато страшновато становилось при мысли о том, каково будет по утрам попадать в ванную.
Кроме того, возникла немаловажная проблема мытья посуды, поскольку за стол теперь постоянно садилось восемь, а то и девять человек, количество грязной посуды катастрофически возросло, и, что самое скверное, никто не рвался ее мыть.
Однако была в этом доме одна самоотверженная, сознательная и даже способная порой смотреть на вещи трезво особа. Каждый сеанс у раковины отнимал у нее около двух часов. Чтоб не так было скучно, Целестина за работой размышляла о том о сем и в результате дала себе обет никогда не выходить замуж. Это означало, что, когда она станет взрослой и уйдет из дому, ей никогда не придется заниматься такой мерзостью, как мытье кастрюль.
У той же раковины она вспоминала — неизвестно, в какой связи, — про Гайдука, у которого оказались красивые светлые глаза и рассеянный взгляд — такой взгляд бывает только у незаурядных личностей. Конечно, он невоспитанный сопляк и грубиян, мальчишка, совершенно не умеющий сдерживать свои щенячьи порывы. В самом деле, ну разве не постыдное зрелище — гогочущий Гайдук, похлопывающий по спине Павелека и выкрикивающий: «Классно он его обвел, скажи нет, и раз — в левый угол!» Вообще вся эта орава молокососов вокруг Гайдука чрезвычайно раздражала Целестину. Они совершенно ему не подходили. Насколько лучше выглядел Гайдук одинокий и хмурый, со взглядом, как бы блуждающим по просторам безлюдной Вселенной в поисках родственной души.
— Ты что, оглохла? — спросила Данка, подходя к раковине. — Я уже второй раз спрашиваю, который час, а ты хоть бы хны, бормочешь чего-то себе под нос…
Цеся вздрогнула и закрутила кран.
— Ну, так что, сегодня не занимаемся? — спросила Данка с надеждой в голосе.
— Нет, нет, занимаемся, — очнулась Цеся. — Пошли. Берем манатки — и на башню!
Прихватив по яблоку, девочки отправились в свое убежище. Внизу в квартире темнота уже затягивала углы, а здесь, высоко в башне, еще полно было солнечного блеска. За оконцами виднелись обнаженные макушки деревьев и желтое небо, усеянное мелкими сверкающими облачками. В башенке, в общем, было чертовски уютно. Цеся включила рефлектор, со вздохом растянулась на матрасе и сбросила туфли. Ей отчаянно не хотелось садиться за уроки. Она не стала возражать, когда Данка поставила пластинку с какой-то тихой, нежной музыкой. Лежала, поглядывая то на небо, то на пришпиленные к узким простенкам яркие плакаты, и чувствовала странную сладкую грусть и смутную тоску. Скоро весна… что она принесет?
— Мне бы хотелось влюбиться, — вдруг сказала вслух Цеся и вздрогнула, испугавшись. Она совсем забыла про Данку.
Подруга посмотрела на нее снисходительно.
— Кому не хочется, — сказала она, флегматично грызя яблоко и одновременно записывая что-то в лежащей на коленях тетради. — Честно говоря, я тоже только об этом и мечтаю.
— Как это? — с любопытством спросила Цеся и приподнялась в локте. — Я думала, ты влюблена в Павла.
— Что ты! — сказала Данка. — Он меня не понимает. Совершенно. Я влюблюсь только в человека, который сумеет понять все тайны мое личности.
— О господи! — взволнованно произнесла Цеся.
— Да, лапочка. Но, боюсь, это будет не так-то легко. Погляди вокруг. Ты видишь хоть одного интересного парня?
Цеся поглядела вокруг и увидела только плакаты с кинорекламой. Потом она дала некоторую волю воображению и увидела худое лицо с большим носом, впалыми щеками и светлыми глазами в длинных ресницах.
— Нет, не вижу, — решительно сказала она. — Ни одного.
— Вот именно. — Данка закрыла тетрадь и быстро догрызла яблоко до конца. — Где его, такого, найдешь — и чтоб интересный был, и чтоб в то же время тебя понимал?
— Я бы не стала так много требовать, — сказала Цеся мечтательно. — Вовсе не обязательно, чтоб он меня понимал.
— Ну конечно, — буркнула Данка. — Когда и понимать-то особенно нечего…
— Что? — рассеянно переспросила Цеся.
— Ничего.
— Знаешь что?
— Пока нет.
— Я бы могла влюбиться без взаимности, — призналась Цеся. — Если хорошенько разобраться в своих чувствах, можно прийти к выводу, что неважно, любят ли меня, — важно только, люблю ли я.
— Ты что!
— Серьезно.
— Ну, а твой бородач? — полюбопытствовала Данка. — Он ведь довольно интересный, нет?
— Не-ет, — сказала Цеся. — Нисколечко.
— Хорошо одевается…
— Дурак он.
— Почему дурак?
— Спорил, что «Кориолана» написал Верди.
— А не он написал?
— Нет.
— Действительно. Зачем спорить?
Цеся перевернула пластинку на другую сторону и снова плюхнулась на матрас.
— Здорово здесь, — сказала она. — Ничегошеньки делать не хочется.
— И мне! — обрадовалась Данка. — Знаешь что? Не будем сегодня заниматься!
— О нет!!! — неожиданно крикнула Цеся и вскочила как ужаленная. — За работу!
На нее вдруг навалилось гнетущее ощущение случившейся беды. Ведь сегодня Данка получила двойку по физике, а она, вместо того чтобы спасать положение, вместо того чтобы восполнять свои упущения на ниве просвещения, еще потворствует этой лентяйке.
Чего только весна не делает с человеком…
Спустя несколько дней Данка схватила очередную двойку, причем — о ужас! — у Дмухавеца. Урок польского подходил к концу, и учитель не успел до звонка израсходовать весь запас язвительности, каковым его наделила матушка-природа. Поэтому он поймал Целестину на перемене и, презрительно фыркая, задал ей вопрос, который угодил прямо в цель:
