Письмо на желтую подводную лодку(Детские истории о Тиллиме Папалексиеве) - Корнев Владимир Григорьевич
Тоненькая Юля Григорович проскользнула между плотно стоящими стульями и аналоями. Она уселась на круглый вращающийся табурет, очень предусмотрительно оставленный здесь неизвестно кем и когда. Девочку удивило, что на табурете пыли совсем не было. «Значит, кто-то сегодня стер? Непонятно… Впрочем, нужно думать о выступлении!» Юля объяснила всем присутствующим, что для начала нужно разыграть пальцы и почувствовать инструмент. К счастью, рояль оказался практически не расстроенным, и через десять минут она была готова музицировать.
Юная пианистка начала с первого, что уже просилось с пальцев на клавиши, — с бетховенского «Сурка» — и с творческим упоением играла не меньше получаса, прерываясь только на несколько секунд между пьесами. Она исполнила почти весь свой скромный репертуар, вернее, то, что хранила память: пьесы Шопена, Чайковского, Листа, вальсы Грибоедова и даже романс Шостаковича из «Овода». В общем, исполнительница и сама музыка заслужили бурные продолжительные аплодисменты. Благодарные слушательницы, как в настоящем концертном зале, кричали «браво», а единственный слушатель, привыкший всегда выделяться из серой массы, — только «брависсимо» и «бис».
На «бис» Юле пришлось трижды отбарабанить примитивнейший «Собачий вальс». Напоследок Карина вспомнила про свою любимую «Собаку Баскервилей», и вот под старинные своды, на которых в свете догорающих пламенными язычками, заостренными, точно болотный остролист, свечей колыхались неестественно вытянутые человеческие тени, рассерженными гномиками поскакали из-под клавиш тревожные звуки главной музыкальной темы стильного кинодетектива. В заброшенной библиотеке стало жутковато, и это ощущение передалось всем девочкам, не исключая и героини вечера.
Пожалуй, было самое время завершить концерт, но Матусевич, на этот раз олимпийски спокойный, уже готов был открыть свое второе отделение (благо универсальный «Панасоник» был на батарейках). Нажав клавишу магнитофона, в полной тишине он объявил тоном искушенного меломана.
— Сейчас вы услышите, как звучит настоящий европейский филармонический оркестр на японской стереофонической аппаратуре «хай-фай»!
Все затаили дыхание в предвкушении. Юля специально развернулась на табурете спиной к «Стейнвею», лицом к «Панасонику», установленному в центре библиотеки, чтобы можно было уловить и оценить «неслыханный» звуковой эффект. Шурик с этой же целью настроил высокую громкость, так что при первых же симфонических аккордах прикрывшие глаза восьмиклассницы очутились в мрачном чертоге горного короля. Потом они оказались на льду Чудского озера прямо перед неотвратимой лавиной железной конницы крестоносцев, а оттуда перенеслись на Лысую гору в Иванову ночь, в гущу беснующихся на шабаше ведьм… Произведением, которое неокрепшие девичьи нервы выдержать уже не могли, была самая скорбная часть моцартовского «Реквиема»: поставив чувствительных девочек на порог смерти, «Лакримоза» вызвала у них страх, а у кого-то даже истерические рыдания.
— Хватит, Саша! Это невыносимо! Выключи этот кошмар!!!
— Ну, девчонки, так нельзя, — разочарованно произнес Саша, издевательски медленно убавляя звук, — это же глупо и смешно. Я от вас никак не ожидал. Вы, оказывается, классики боитесь? Серьезной музыки?! Как убого и скучно… Весь мир внимает, восхищается… Представляю, если бы я поставил что-нибудь совсем мрачное, из Вагнера…
— Не надо сейчас никакого Вагнера, — спокойно и твердо за всех сразу попросила Юля. — Выключи, пожалуйста, магнитофон. Совсем! Больше никто не хочет слушать.
Матусевич, почти презрительно пожав плечами и улыбаясь, исполнил категорическую просьбу «отставленной» подруги. Кто-то из самых впечатлительных еще всхлипывал. Наконец Юля сообразила:
— Я сейчас сыграю что-нибудь радостное. Про улыбку из «Крошки енота», например, и хватит: пойдем наверх, уже поздно. — Она повернулась к роялю и была поражена.
— Ой! Мне, наверное, кажется…
Прямо на клавиатуре лежал невесть откуда взявшийся, тщательно расправленный носовой платок, помеченный большим, во всю ширину, крестом. Самым жутким было то, что во влажном сумраке монастырского полуподвала крест мерцал каким-то загробным зеленоватым светом! Нет, близорукой Юле Григорович не казалось — свечение ясно увидели все. Что тут началось!
— Это та девочка-вампир подложила! — завизжала одна из восьмиклассниц.
— Господи! Неужели шофер был прав? Жуть какая!!! — подхватила другая.
Все повскакивали с мест: кто-то устремился к роялю — поближе рассмотреть платок, кто-то рвался наружу из злополучной библиотеки, но в суматохе не мог найти дверь…
— Подождите паниковать. В этих краях сплошные легенды и мифы — всему верить? — невозмутимо рассудил Шурик, но после стереофонического эксперимента не для слабонервных уже и девочки не хотели его слушать.
Юля осторожно взяла платок и спрятала к себе в сумочку, а затем решительно захлопнула крышку рояля. Тут уже глазастая Гуля призвала всех в свидетели:
— Смотрите, девочки! Здесь что-то написано…
— «Стейнвей» там написано, — неудачно сострил Матусевич.
Остатки свечей в канделябре почти совсем догорели, и все та же Гуля раздраженно сказала:
— Где там твой фонарик? Лучше посвети сюда, остряк-самоучка!
— К вашим услугам. — Галантный Саша, и не думая обижаться, поспешил помочь. По запыленной лаковой поверхности крышки неведомым пальцем затейливо, угловатыми «греческими» буквами была действительно выведена какая-то надпись. В луче яркого света она прочитывалась без труда:
Дальше следовала приписка обыкновенным печатным шрифтом: «Кто проболтается взрослым, заболеет страшной болезнью и умрет!»
— Ко-о-шмар! — прикрыв ладонью рот, прошептала Гуля. — И про платки с крестами, и про кладбище с огнем…
Ее вконец перепуганные подруги заголосили наперебой:
— Это точно греческое предсказание!
— Конечно! Все так просто и страшно… Дитя-монстр и есть та девочка, которую местные так боятся…
— А пришельцы, которым грозит эта… «напасть»? Это мы, что ли, получается?! Ой, мамочки!!!
— Надо срочно бежать отсюда! Уезжать, улетать — как можно быстрее… — забилась в истерике Лиза Орехова. — Она нас всех убьет, кровь выпьет… Вот увидите! Не хотела меня мама сюда отпускать — как в воду глядела… Я домой хочу! По-мо-ги-те-е!!!
Только Юля не желала принимать все за чистую монету и, как могла, поднимала упавший дух восьмиклассниц, готовых, оказывается, поверить в любую глупость.
— Да вы бы себя со стороны послушали — каменный век какой-то! Это же розыгрыш, бред полнейший! И я даже догадываюсь, кто над нами издевается, но не буду говорить… Идиотские шутки!
Девчонки прислушались к своей утешительнице и понемногу притихли, а Юля повела их «на свободу» вереницей и чуть ли не за ручку, как первоклашек. Одна лишь Оля Штукарь держалась, как всегда, независимо, особняком: за весь вечер от нее ни слова не услышали. А приободрившийся Матусевич охотно поддержал мнение юной пианистки. Проверив, не оставил ли кто из девочек в библиотеке свои вещи — чего не случается в расстройстве! — щепетильный Шурик отдал Юле ключ, и та сама заперла тяжелую дверь. По лестнице эстет и меломан поднимался с «Панасоником» наперевес, без тени сомнения в голосе разглагольствуя:
— Ну конечно же, розыгрыш в античном стиле! И сколько вам нужно объяснять? Конечно, красиво придумано, но в принципе — ерунда все это! Кто-то неглупый решил позабавиться, а так… Вы помните, еще Людмила сказала по поводу таких «былей», — обычное суеверие. Фольклорный сюжет…
