Обыкновенные девчонки (сборник) - Ильина Елена Яковлевна (лучшие книги txt) 📗
— Она не то что придиралась, — сказала Катя, — а просто очень строго спрашивала.
— Так строго, так строго, — подхватила Аня, — просто ужас! Мы даже не знали, что делать. И подумайте, Людмила Федоровна! Мы и так устали, а она еще после всех уроков заставила нас решать примеры по арифметике! У нас всех головы разболелись, трещат не знаю как, прямо на части разламываются, все чуть не плачут, а ей все мало! «Решайте!» — кричит…
— И вовсе она не кричала, — перебила Аню Катя. — А просто громко говорила, потому что мы шумели.
Но Аня так увлеклась, что уже не могла остановиться и с жаром продолжала описывать мучения, которым подвергла несчастных девочек новая учительница.
Людмила Федоровна слушала с напряженным вниманием, а Петр Николаевич то и дело заходил в комнату, брал со стола какую-нибудь книгу, прохаживался взад и вперед и время от времени останавливался, поглядывая через плечо на Людмилу Федоровну и на девочек.
Но Аня все рассказывала и рассказывала, не замечая внимательного взгляда, которым посматривал на нее и на Катю Петр Николаевич.
Людмила Федоровна тревожно пошарила вокруг, нашла карандаш и торопливо написала:
«Я ничего не могу понять. Катя, расскажи теперь ты, как вел себя класс. Расскажи все как было. По порядку».
Катя тяжело вздохнула. Не в силах выговорить ни слова, она молча, глазами, попросила у Людмилы Федоровны карандаш и написала:
«По порядку мне трудно».
«Почему?» — написала на том же листке Людмила Федоровна.
«Потому что я сама вела себя плохо, — вывела Катя. — Хуже всех».
Людмила Федоровна посмотрела Кате в глаза долгим, пристальным взглядом. Катя почувствовала, что должна сказать сейчас Людмиле Федоровне всю правду о себе… О том, как она обидела Анну Сергеевну. О том, что Анна Сергеевна пригрозила вызвать в школу Катину маму… Но ведь это еще больше огорчило бы Людмилу Федоровну! Она и так вся покраснела. А ей, конечно, нельзя волноваться. Что же делать? Что делать?
Катя низко опустила голову, изо всех сил думая о том, как лучше поступить — сказать или не сказать?
А Людмила Федоровна тем временем опять взяла карандаш, подумала немного, и карандаш тоже как будто задумался и застыл у нее в руке. Но вот, словно вспомнив что-то, он опять быстро задвигался по листку блокнота.
«А что же смотрит ваш совет отряда? — прочли девочки. — Как вела себя Стелла?»
— Никак она себя не вела, — проговорила Катя и виновато посмотрела на учительницу.
— А вы к нам… скоро придете? — спросила Аня. — Доктор вам позволит нас учить?
«Если будете вести себя так плохо, — ответила опять на бумаге Людмила Федоровна, — не вернусь никогда!»
Она с такой силой поставила восклицательный знак, что даже карандаш не выдержал и сломался.
Катя сидела съежившись, не решаясь посмотреть Людмиле Федоровне в глаза.
«Все ужасно! — думала она. — И Людмилу Федоровну огорчили, и мама расстроится, когда узнает. Хорошо еще, что папа так далеко…»
Теперь уже все молчали — не только Людмила Федоровна, но и девочки, словно им тоже доктор запретил разговаривать.
В комнату опять вошел Петр Николаевич. Он заглянул через плечо Людмилы Федоровны в ее блокнот, оперся рукою о стол и спросил, глядя на девочек в упор:
— Что ж, вы, как я вижу, очень любите свою учительницу? — И он указал головой на Людмилу Федоровну.
— Да! — ответили девочки сразу. — Очень!
— Зря, — сказал он спокойно и посмотрел на Людмилу Федоровну чуть насмешливо. — Зря вы ее любите, — повторил он. — Не стоит она этого.
Аня даже подскочила:
— Как?! Она — самая, самая лучшая во всей нашей школе! Вы так говорите потому, что никогда у нее не учились!
— И очень рад, что не учился, — сказал сурово Петр Николаевич.
Катя молча подняла глаза и с удивлением смотрела на него. Что это он говорит — шутит, что ли? Глаза у Петра Николаевича были веселые, смеющиеся, но голос был строгий и серьезный. Катя поняла, что хоть он и шутит, но не совсем.
— Да, — повторил он, — не стоит ваша учительница, чтобы вы ее так любили.
Людмила Федоровна тоже смотрела на него. Кате показалось, что глаза у нее влажные, испуганные. И в самом деле, если бы Катя была постарше, она бы, наверно, прочитала в этом взгляде молчаливый вопрос: «Неужели и правда во всем виновата я?»
— Вот представьте себе, — продолжал Петр Николаевич, — что у нас в летной части, в полку, заболел командир. На его место пришел другой. Увидели его летчики и подняли крик: «Ах, ох! Не хотим нового командира! Он придирается, мы его не любим! Ах, ах!»
Петр Николаевич так забавно замахал руками, что Катя и Аня невольно рассмеялись.
— Что, смешно? — спросил он. — Вот и мне было смешно слушать вас. Если вы в самом деле любите вашу учительницу, вы должны охранять честь вашего полка. То есть вашего класса. Даже если бы вы остались на целую неделю совсем одни, без учителя, то и тогда обязаны были бы соблюдать дисциплину. Пусть командира нет — ранен, допустим, — но полк же есть! Чем полк может поддержать честь своего командира? Отличной дисциплиной. Высокой сознательностью.
Девочки слушали, не проронив ни слова. Им неловко, совестно было, что их пробирает военный человек, летчик, и в то же время слушать его было почему-то очень интересно.
— А что же это ты, Людмила Федоровна, — обратился он к жене, — не можешь справиться со своим классом? Попробовали бы у меня в части вести себя не так, как полагается…
Катя и Аня опять испуганно оглянулись на свою учительницу. Неужели из-за них она тоже получит выговор?!
— Людмила Федоровна не виновата! — вступились за нее девочки. — Это мы сами…
Но как раз в эту минуту из передней послышались быстрые шажки чьих-то маленьких ног, и в комнату ввалился мальчик лет четырех, а за ним вошла высокая, красивая женщина, немножко похожая на Людмилу Федоровну, но не такая молодая. Она была в пальто и в шляпе. Маленький мальчик вошел в комнату уверенно и деловито, как полноправный хозяин, и девочки почувствовали, что он здесь хоть и самый маленький, но самый главный.
«Это Витя», — поняла Катя, уже не раз слышавшая от Людмилы Федоровны о ее маленьком сыне.
А Витя подошел прямо к отцу, обхватил обеими руками его ноги и, закинув голову, с восторгом посмотрел на него.
— Отставить! — сказал Петр Николаевич. — Явиться по форме.
Витя понял, с удовольствием отбежал к двери и, приложив пухлую ручонку к вязаной шапочке, отрапортовал:
— Се’жант Козы’ев явился!
Букву «р» маленький сержант еще не выговаривал.
В другое время Катя и Аня так и бросились бы к Вите — они обе очень любили маленьких, — но сейчас им было не до того.
— А меня тетя Женя привела! — объявил Витя. — Тетя Женя, ночевай у нас!
— Не «ночевай», а «ночуй», — поправила мальчика тетя Женя и, посмотрев на Катю и Аню, спросила: — Пришли вашу учительницу навестить? А родители за вас не беспокоятся?
— Нет, — ответили девочки.
— А уроки вам не надо делать?
— Нет, мы уже все сделали.
Петр Николаевич улыбнулся и посмотрел на Людмилу Федоровну:
— А ты, Люся, не устала?
Людмила Федоровна покачала головой, но Катя поняла, что она устала. Она даже с трудом сняла с Вити его пушистую курточку. Весь красный, вспотевший, со взъерошенным светлым хохолком, он остался в легкой голубой рубашечке.
— Мама, это чьи девочки? Твои? — спросил Витя.
Людмила Федоровна ответила ему кивком головы, а Катя совсем смутилась.
«Еще считает нас своими, — подумала она, — а мы-то! Мы-то!..»
— Ну, нам пора, — сказала Катя решительно.
Витин папа помог девочкам снять с вешалки их пальтишки, открыл дверь и сказал:
— Ну, веселей, товарищи! Не унывайте!
Когда Катя и Аня остались наконец одни — на площадке лестницы, — они посмотрели друг на друга и сначала не могли выговорить ни слова, а потом Катя сказала:
— Ужасно! Что теперь делать? Ах, Аня, как это на нас такая глупость нашла?
— Да ты про что? Про Анну Сергеевну или про Людмилу Федоровну? — спросила Аня.
