Ася находит семью - Лойко Наталия Всеволодовна (читать книги бесплатно .txt) 📗
— Сестра у нее такая же жила, — вставляет словечко Катя. — Пела небось по клубам, а бесплатно ни одной нотки! Белые коржики, подумать только! Пользуются, проклятые, что в народе тяга к искусству…
Катя любит порассуждать, разобраться, что отчего, но Ася всегда не так философствует, как волнуется.
Надо же было, чтобы в эту минуту, в минуту Асиного потрясения, по лестнице поднималась долгожданная делегация, осматривающая детский дом. Дом, между прочим, приглянулся иностранцам еще и тем, что он носит имя Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Этих погибших вождей пролетарии всех стран особенно вспоминали в день Первого мая.
Обнаружив обман, Ася не помнила себя. Она как вытолкнет тумбочку в коридор, как швырнет туда же зеленое институтское платье, ставшее ей не менее ненавистным, чем беличья шубка доброй феи. Всех обманщиков вышвырнуть! Иначе какие же светлые надежды?
— А я увидала, думаю, что за карусель? — подхватывает Катя, блестя в полутьме ровными белыми зубами. — И тут же все поняла. Ловко мы вытолкнули ее кровать! Деревяшка так и запрыгала у изголовья.
Ася сразу смекнула, что Катя говорит об иконке, которая закачалась, словно в испуге, но поправлять Катю не стала, а неожиданно для себя поддакнула:
— Ага.
— Только вот анархию проявили перед Третьим Интернационалом, — сокрушается Катя.
Верно ведь… Не слишком-то ловко получилось, что навстречу делегации, перегораживая ей путь, в коридор во всей красе выехала разоренная кровать. А подушка, пущенная рукою Аси, угодила в какого-то товарища Бротье, который свое удивление выразил на французском языке, будто настоящая параллельная дама.
При этом событии, кроме Ксении, присутствовал Андрей Альбертович, — он, как бывший латинист, взялся принять иностранцев. Вообще-то он старательный и Татьяна Филипповна даже называет его энтузиастом, но сегодня он никакой не энтузиаст. О себе позаботился, о других нет. Свои длинные космы догадался пригладить, чистый сюртук надеть догадался, а вот выдумать хоть на каком-нибудь иностранном языке, что девочки просто переезжают в другой дортуар, не хватило смекалки. Отскочил к стене, словно это в него попали подушкой.
Правда, и Ксения растерялась не меньше, а Катя с Асей тем более.
Вот и лежат теперь на «дежурной» койке, слушают краем уха, как разливается хор, лишившийся двух голосов (сопрано и альта!). Не велено им показываться на глаза? Не покажутся. Вместо ужина поделили между собой предназначенную Люсе картофельную ватрушку. К ее поганым коржикам, которые Ксения, не разобравшись, тоже сунула в дежурку, не притронулись и не притронутся, даже если придется умирать голоду.
Вечер в зале, как видно, кончается — уже поют «Интернационал». Если иностранные гости еще не покинули детский дом, они тоже поют вместе с ребятами.
— Катя, — спрашивает Ася. — Ты совсем, совсем веришь в Коммуну? В будущую Коммуну?
— Ну, знаешь…
— Такие, как Люська, будут при коммунизме?
— С ума сошла!
Ася, обретя наконец покой, уснула. Теперь не спит Катя. Размышляет о том, какими будут люди при коммунизме.
21. Сквозь «сито прошлого»
О грядущем, о коммунизме в доме имени Карла и Розы говорили и думали много. Правда, все по-разному.
Сил Моих Нету уверяла, что кто-кто, а уж она отдохнет при коммунизме. Если приведется дожить.
Сережа Филимончиков-старший — тот, кто с помощью своих братьев смастерил на чердаке сигнализацию для связи с Марсом и имел немало неприятностей из-за разбитого по этой причине окошка, — написал поэму «Распрямим орбиты», имея в виду орбиты небесных тел. Поэму, как определила Ксения, с размахом.
Туся и Дуся Зайцевы твердили одно: коммунизм — это когда не воюют и не убивают. Ксения сказала, что это верно, но в перспективе.
Панька Длинный жил мечтой «шамать сколько влезет». Ксения признавала, что в перспективе так и будет, но Паньку не уважала.
Она уважала Федю. Этот все знал про коммунизм и хотел немедленно стать коммунистом. И только возраст мешал ему и другим подходящим ребятам вступить в ряды коммунистической молодежи.
Ася пока никуда не собиралась вступать, но и у нее имелись свои мысли про коммунизм, мысли, изложенные в стихах, про которые даже Катя Аристова ведать не ведала, — даже Катя! Ася считала, человек все может перенести, но не насмешку над своими стихами, особенно если он убежден: стихи правильные — с размахом и перспективой.
Однажды к концу мая, когда в Анненском парке вовсю пахло черемухой и как заведенные гудели басовитые, пушистые шмели, старшие детдомовцы собрались возле заднего крыльца, дожидаясь учительницу ботаники. Неожиданно послышался голос Ксении:
— Все на месте?
Она стояла в дверях, раскрасневшаяся, в пестром летнем платьице, расставленном в швах где только можно, удлиненном полоской серого ластика. Не настолько она еще взрослая, чтобы совсем не подрасти за зиму!
— Урок срывается! — почему-то радостным тоном сообщила Ксения. — Наркомпрос вызвал ботаничку на огородные курсы. Будет знаете что?
Выяснилось, что будет беседа на вольном воздухе! Правда, было сказано «беседа у очага», но это так, по привычке. Денек был ясным и теплым, полянку облюбовали на солнцепеке. Ребята радостно повалились в сочную, душистую траву.
Повалилась и Ася и потребовала:
— Давайте начинать!
Она теперь полюбила беседы, она теперь все чаще задает вопросы и даже однажды высказалась. Ведь больше некому удерживать ее за руку. Люси нет и не будет!
Когда Ася в тот памятный вечер забила тревогу из-за коржиков, утаенных от коммуны, она вовсе не думала мстить Люсе, как та потом уверяла, не думала хитростью выжить ее. Просто Ася, а затем и Катя до того разволновались, словно в те минуты решалась судьба всего детского дома.
Ася не предполагала, что ребята совсем выставят Липучку вон, не думала, что будут такие гневные речи. Про темное прошлое и про все, что мешает светлому будущему; про Люську и вообще про врагов революции. Люське припомнили все: и ее саботаж, и ее тлетворное влияние на массы. Как только комиссия доложила, что артистка Бородкина вовсе не так нуждается, что она в квартире имеет будуар (шикарная буржуйская комната) и, вполне возможно, белые коржики грызет даже по будням, собрание захотело немедленно голосовать. Вава Поплавская — уж на что сама из институток — сразу вывела в протоколе: «Исключить Людмилу Бородкину из дома имени Карла и Розы навсегда». Федя Аршинов по праву председателя «навсегда» подчеркнул изо всей силы.
Терпко пахнет нагретая солнцем трава. В нежно-зеленых ветвях деревьев заливаются зяблики. Но Ксении не до зябликов, она спрашивает:
— Вы знаете, ребята, что с Петроградом?
Ребята еще не знали. Оказалось, Петроград под угрозой: в двух пунктах Финского залива высадились десанты. Белогвардейцы и союзники поклялись захватить этот чудный город со всеми его дворцами и заводами. Поклялись задушить революцию.
При слове «Петроград» Ася оглянулась на маленькую Наташу, которая бежала по лужку наперегонки с железным ржавым обручем. Наташа — петроградка, только осенью привезена оттуда. Асе не по себе оттого, что она вчера обошлась с девочкой по всей строгости. Но ведь Ася, как прикрепленная, следит не только за ее чулочками и ногтями. Она отвечает и за моральное состояние. Ася учит Наташу рисовать — нет карандашей и бумаги, можно палочкой на песке. И очень обидно, если ты учишь, а ученица все делает по-своему, например чертит над каждым домиком четырехугольник и уверяет, что это небо. Поневоле вспылишь… Между прочим, Татьяна Филипповна слишком любит за всех заступаться. Придумала в оправдание Наташи, что петроградским детям небо таким и представляется, раз они любуются им из дворов-колодцев. Но Ася заспорила: мало ли кому что представляется! Для чего тогда Нистратов доказывал, что небо всюду одно, что оно — атмосфера? Рисовать надо как есть, а не как представляется; Асю небось всегда ругают за фантазию…
