Игорь и Милица - Чарская Лидия Алексеевна (читать книги без регистрации полные txt) 📗
— Петрушка и то… Глянь, братцы, он самый… Ах, штоб тебя! Гляди, живехонек! — несказанно обрадовались своему любимцу солдаты.
— A што мне деется? — весело отозвался Петр, беспечно тряхнув головой, через которую шла во весь лоб окровавленная повязка, полу прикрытая кое-как нахлобученной на нее фуражкой. — Эвона осколком малость чарапнула да вот пальцы попортило тоже. — Тут Петрушка вытянул левую руку, изуродованную отсутствием четырех суставов и представляющую из себя теперь обрубок, тщательно обмотанный бинтом. — Да вот привел так Господь, поднадул-таки я ево, братцы… — хитро ухмыляясь и прищуривая глаза в ту сторону, где в темноте грозно прятались молчаливые неприятельские батареи. — Он меня, значит, напрямик в башку целил, a я ему левую рученку, не будь глуп, для услады, возьми да и подставь. Ну, малость дал побаловаться, отвести душу, подарил ему их…
— Кого подарил-то, болтун?
— Да пальцы-то… Ничего не поделаешь с ним, братцы… Палит издали, проклятый, во как палит. Так нешто пуля-то али снаряд тебе разбирает, где голова, где тебе руки… A уж жаркое нынче дело было, что и говорить. У кумы на именинах такого веселья не было. Хошь орешков — он тебе орешков даст, досыта, сколько влезет, из пулемета знай получай, на радостях, a захочешь арбуза, либо дыни…
— Что это, Кудрявцев, y тебя кровь на повязке выступила? — неожиданно, словно из-под земли вырастая перед стрелками, спросил незаметно подошедший к ним Любавин.
Те вскочили на ноги, при виде начальника, и вытянулись в струнку.
— Лежи, лежи, братцы, отдыхай, — поспешил успокоить их Павел Павлович и опять обратился к общему любимцу заметно тревожным голосом:
— Ты в голову ранен, Кудрявцев? И в руку тоже?
— Так точно, ваше высокоблагородие, — бодро, почти весело отозвался Петруша. — A только, дозвольте доложить, не рана это совсем, а, к слову сказать, не стоящее дело, одна хонфузия. Так что, ваше высокоблагородие, осколком одним пальцы, значит, отхватило, a другим по лбу сконтузило как есть малость.
— Так тебе перевязку надо сделать, настоящую перевязку в полевом лазарете… Ты что же это, братец мой, не пошел? — все больше и больше волнуясь, говорил Павел Павлович.
— Да так, што, дозвольте, ваше высокоблагородие, к слову сказать, недосуг было — подсобляли санитарам раненых таскать.
— Что? Таскать раненых, когда сам ранен? — совсем уже встревожился капитан. — Да ты на себя погляди, братец. Ведь лица на тебе нет… Кто тебе перевязку делал?
— Так что, Иваненко, ваше высокоблагородие. Иваненко Хфедор, нашего взвода. И кровь унял и землицей присыпал и все, как есть полагается…
— Ступай, ступай на перевязочный пункт в полевой лазарет… — начальническим тоном, повышая голос, приказал Любавин.
— Слушаю, ваше высокоблагородие! — отрапортовал Кудрявцев. Сделал уже поворот налево кругом, и вдруг замялся.
— Ну, чего же ты стал? Понял, что тебе велено?
— Так точно, понял… — прозвучал не прежний бодрый и веселый, a убитый голос. И вдруг трепетно и смущенно взмолился красавец-солдат:
— Ваше высокоблагородие… дозвольте к слову сказать… дозвольте, ваше высокоблагородие, мне здеся на позициях остаться. Ведь ежели мне, то есть на пункту иттить, так с пункты шабаш уж значит, не скоро и выпустят, лежи, стало быть, на койке и встать не моги, ровно дите малое. A на завтра ведь дело, ваше высокоблагородие, назначено, «ево» из окопов с горы вышибать… Так как же это мне, стало быть, ваше высокоблагородие, без пользы оставаться… Выйдет, будто эт-то я за флангом, ваше высокоблагородие, за негодностью оставлен, потому, как рана y меня сущая чарапина, a не рана, совсем плевое дело, не стоящее как есть. Так что дозвольте же не иттить на пункту, ваше высокоблагородие… Окажите Божицкую милость, дозвольте остаться. Ведь ежели левая рука попорчена, правой я вот как штыком за милую душу володеть могу…
Голос солдата дрогнул при последних словах. Немая мольба отразилась теперь и в его больших, глубоко запавших в орбитах глазах, в каждой черточке его осунувшегося лица.
Павел Павлович взглянул в эти словно увеличившиеся на похудевшем лице глаза и махнул рукой.
— Что мне делать с тобой, оставайся, будь по-твоему, коли говоришь, что не чувствуешь боли. Только перевязку я тебе сам переделаю. Давай сюда руку, молодчинище…
И вынув из походной сумки, имеющийся при каждом воине, марли, ваты и бинт для перевязки, капитан Любавин энергично и ловко принялся перебинтовывать руку солдату, в то время, как в голове его замелькала взволнованная мысль:
— Господи! И откуда они берутся такие герои! Помогать носить таких же раненых, как и сам он, на перевязочный пункт… В виду предстоящего боя отказываться от услуг лазарета, чтобы только иметь возможность участвовать в нем… Да как же не побеждать после этого славному русскому воинству с такими встречающимися на каждом шагу героями, чудо-богатырями!
И Павел Павлович, окончив перевязку, неожиданно обнял раненого и крепко поцеловал его.
Глава II
— Боже мой, какая темень. Ни зги не видать!
— Да. И что досаднее всего — нельзя воспользоваться прожектором.
— Скоро кончится лес и, если мы встретим холмы за опушкой, значит, дело в шляпе…
— A ты замечаешь, «там» все тихо… И плеска воды не слышно даже… Удивительно странно, за ночь могли бы переправиться без помехи скорее, нежели днем. A может быть, казаки пошли обходом и зашли им в тыл?
— Ну, нет, тогда бы «те» палить начали. A вот вернее всего то, что мы сами удалились от реки. Ведь лес за болотом шел в сторону от их позиций.
— A знаешь, Горя, мне почему-то кажется, что там за лесом должны быть непременно холмы, и если не такие большие, как тот высокий на берегу реки, занятый ими, то, может быть…
— Тише, тише… Как будто сюда идут… Слышишь, трещат сухие сучья?
И как бы в подтверждение слов Игоря, произнесенных быстрым и тихим шепотом, конь-венгерец, на спине которого они сидели оба, Милица и Игорь, повел беспокойно ушами, насторожился и издал короткое, нетерпеливое ржание.
Молодые люди замерли на минуту, чутко прислушиваясь, не шевелясь, почти не дыша… Но никто не отозвался на неожиданно раздавшееся лошадиное ржание. По-видимому, в лесу все было по-прежнему тихо и спокойно. Вероятно, сама собой упавшая с дерева ветка произвела этот легкий шум, встревоживший молодежь.
Убедившись в этом, Игорь, сидевший впереди Милицы, и правивший лошадью, переложил поводья в левую руку в то время, как правой вынул из-за пазухи небольшой электрический ручной прожектор-фонарь. Сказочно причудливый свет этого крошечного прожектора на миг прорезал острой полосой лесную дорогу с её рядами пожелтевших и обнаженных деревьев. Почти голые, по-осеннему, стояли деревья, протягивая к всадникам свои длинные сучья-руки. Дорога с её узкой лентой, покрытая опавшей с деревьев листвой, казалась при свете какой-то причудливой пестрой змеей, убегавшей в глубь леса. Снова исчез беглый свет ручного фонаря и снова все погрузилось в прежнюю мглу. Снова быстрой иноходью побежал статный венгерец, перебирая тонкими породистыми ногами.
Постепенно стали редеть деревья. Потянуло откуда-то холодом, и всадники выехали в открытое поле. Теперь под копытами венгерца уже не плюхала, как прежде, болотная почва. Твердый, крепкий грунт сменил прежнюю кочковатую, неровную, болотистую поверхность. Мало-помалу бег коня замедлился, и сидевшие на его спине юные разведчики заметили, что как будто путь их начинает подниматься в гору…
— Ура! — радостным шопотом произнес Игорь. — Ура, Мила! Там холмы впереди или гора, не знаю… И как раз на месте приходится… Если установит здесь батареи, они будут бить без промаха по тем неприятельским злодейкам, причинившим столько непоправимого вреда нашим окопам за минувший день. Теперь только остается добраться до этой горы или до этого холма и тщательно произвести её разведку. A там во весь дух мчаться обратно к капитану с донесением.
