Отряды в степи (Повесть) - Всеволжский Игорь Евгеньевич (полная версия книги .TXT) 📗
— Где же его похоронили?
— До похорон ли было, Семен Михайлович, когда беляки на хвосте сидели…
Худой, оборванный Федор, сняв с головы порыжевшую кубанку, все так же потупившись, стоял у вещей Дениса.
А от Дениса всего и осталось, что старый, в нескольких местах протертый отцовский полушубок да изношенные, с заплатами валенки.
…А тут и Буденного ранило картечью в правую руку и ногу. В горячке боя он быстро забыл о ране. Но вечером на ночлеге она дала себя знать. С большим трудом снял Семен Михайлович сапог.
Под рукой не было ни бинта, ни йода, нога кровоточила. Рука же распухла. Тут вошел один из бойцов. Он встревожился.
— Молчи, — сказал Буденный, — никто не должен знать, что я ранен.
Боец понимающе кивнул головой и сделал Буденному перевязку.
— Теперь, Семен Михайлович, поспите.
Но Буденный не мог заснуть. Ляжет на левый бок — нога ноет. На правый бок лечь мешает раненая рука. На спине тоже не улежать было.
Он сел за стол, на стол положил подушку, на подушку — больную руку и так промаялся.
Утром он вышел к бойцам.
Люди росли. После назначения Григория Маслака командиром эскадрона казак-перебежчик Яков Стрепухов стал командиром взвода, затем Маслак стал командовать полком, Стрепухов принял эскадрон.
Прославился отважный боец Гриша Пивнев.
Не проходило ни одного боя, ни одной стычки, в которой бы Гриша не участвовал, не зарубив белогвардейского офицера.
Пивнев стал их истребителем.
Во время боя он незаметно, сбоку приближался к намеченной цели, одиночный, бродящий по полю боя всадник, одетый на казачий манер. Когда белогвардеец спохватывался, было поздно…
Однажды белые стремительно удирали. Офицер заставлял своих солдат отстреливаться.
Его и наметил Пивнев. Подскочил к офицеру близко, выстрелил, рука офицера повисла как плеть. Офицер пустил коня вскачь, пытаясь уйти от преследователя. Но вторым выстрелом Пивнев убил коня.
Офицер сдался. Его привели в штаб, напоили и накормили. Буденный его допросил. Офицер рассказал о расположении, численности и вооружении белогвардейских частей и раскрыл оперативный план белых. Проверили — правильно. Бой принес победу.
В другом бою Пивнев нагнал полковника. Но наган его дал осечку. Полковник ранил Пивнева в ногу. Пивнев догнал и зарубил врага.
Буденный назвал Гришу «Наш сверхгерой».
Этой жестокой зимой кавдивизия громила генерала Краснова.
Офицеры-белогвардейцы, действовавшие в качестве рядовых солдат, с винтовками наперевес, с отчаянием обреченных на смерть бросались на красных кавалеристов, кололи штыками их лошадей, белые казаки ошалело неслись в конном строю на бронемашины и пулеметные тачанки и тут же валились, как скошенная трава.
Началось бегство. Казаки на ходу сбрасывали с себя все лишнее, даже пики и винтовки; некоторые на полном галопе сбрасывали и седла, скакали, уцепившись за гриву своих коней. Пытаясь скрыться, соскакивали с лошадей, но немногим удалось спастись от клинков красных кавалеристов и ударов копыт их коней. Преследуя бегущего противника, части дивизии захватили обозы белогвардейцев. Остатки разгромленного противника бежали.
Красная конница стала грозным противником для белоказачьей кавалерии.
Противник начал отступать. Буденный въехал в хутор Кузнецовку, когда наши передовые подразделения еще вылавливали не успевших убежать белогвардейцев. Еще слышались одиночные выстрелы. Буденный собирался было соскочить с коня, чтобы попить воды, когда вдруг мимо него промчался на прекрасном коне донской породы в длинной романовской шубе босой всадник.
«Я дал шпоры своей лошади, — вспоминает Семен Михайлович, — и в несколько секунд нагнал удиравшего. Он припал к шее коня и, дико озираясь на меня, что-то шептал. Я пытался схватить его за воротник шубы, но все как-то не получалось.
Тогда я вытащил из кобуры револьвер и выстрелил. Всадник, вскинув руки вверх, свалился с седла. Убитым оказался полковник Калинин. Под шубой у него ничего не было, кроме нательного белья. Я передал коня полковника своему ординарцу, приказав оставить его при штабе дивизии под мое седло.
На ночь мы расположились в Кузнецовке… Поздно вечером мы хоронили двух бойцов, убитых в бою… Я приказал на похоронах исполнить Интернационал, понадеявшись на трубачей, захваченных нами в Великокняжеской… Но оказалось, что Интернационал они исполнять не умеют.
— Ну, тогда давайте что знаете! Только чтобы было торжественно, — сказал я.
И они грянули похоронный марш.
…Мы продолжали наступление… Я ехал верхом на коне убитого в Кузнецовке полковника Калинина. Трофейный конь приводил в восторг моего молоденького ординарца, считавшего себя большим знатоком лошадей. Он разбирал коня по всем статьям и огорчался лишь тем, что клички у него нет.
— Что лошадь без клички? Это все равно что человек без имени! — вздыхал он.
…Наши подразделения завязали огневой бой с отступавшими белогвардейцами. Огонь их сдерживал наступление дивизии. Я спешился, отдал повод коня ординарцу и поднялся на высотку, чтобы наблюдать в бинокль за ходом боя… Вдруг между мной и ординарцем, державшим в поводу мою лошадь, разорвался снаряд. Когда поднятая разрывом земля осела, я увидел, что коня моего нет, а ординарец смущенно разводит руками. Оказывается, в испуге конь прыгнул в сторону и, вырвав повод из рук бойца, убежал туда, в направлении хутора Сусатский, где был взят. Я обругал коня дезертиром. Его поймали, и с кличкой Дезертир он ходил под моим седлом второй лошадью на всех фронтах».
Белогвардейцы цеплялись за каждую высотку, за каждую хату. Атаки полков следовали одна за другой. Белые начали отходить, бросая обозы и даже артиллерию. Они спешили к переправам через реку Маныч, но в связи с половодьем мосты были сняты. Противник старался оторваться от конников. Белых подгонял панический страх, а красных — боевой дух преследования врага. Бросая все, что им мешало, белые мчались к броду. Лошади то и дело теряли под копытами дно реки. О переправе артиллерии и обозов противник и думать не мог. Погоня за ним продолжалась до позднего вечера. Она велась на протяжении десятка километров. Многие белоказаки бросали лошадей и поднимали руки, сдавались в плен потому, что их загнанные лошади падали.
Чтобы сохранить силы, Буденный приказал прекратить погоню.
Отдыхая, конники набирались сил, готовясь к новым боям. Противник тоже скапливал силы. Из перехваченного донесения Буденный узнал, что одной из белогвардейских частей командует не кто иной, как барон Улагай, тот самый, что в царской армии командовал взводом, был непосредственным начальником Семена Михайловича и перед каждой атакой заболевал «медвежьей болезнью». Теперь он стал генералом и, конечно, уж сам не участвовал ни в боях, ни в атаках, ни в рубках.
Красные части вступили в бой с крупными силами противника. Белые двинули против Буденного огромную массу кавалерии. Буденный видел с высотки выстроившиеся белоказачьи полки.
Он отдал приказ об атаке. И как раз в то время, когда генерал Покровский торжественно здоровался со своими белоказаками, напутствуя их в бой, конница Буденного врезалась в белогвардейские ряды. Но здесь впервые, пожалуй, казаки не дрогнули: взяв шашки к бою, перешли в контратаку. Бойцы Буденного спешивались, лежа, с колена и стоя открывали по белоказакам залповый огонь.
Залегшие эскадроны забрасывали белоказаков ручными гранатами. Артиллерия засыпала их картечью. Боевые порядки белых смешались. Белые артиллеристы растерялись, с перепугу дали залп по своим. Все смешалось. И все же белые рвались вперед.
Это был страшный бой. Ранены были Городовиков, Стрепухов, лучшие командиры. Буденный сам водил в контратаку полки.
Прекратился бой только ночью…
