Эмиль из Леннеберги - Линдгрен Астрид (мир книг .TXT) 📗
Один только Альфред не потерял голову. Когда Лина явилась с ужасными новостями, он вместе со всеми ринулся из дома и сразу нашел Эмиля. Мальчик лежал в траве рядом с Заморышем и петухом. Да, Лина была права: Эмиль в самом деле был мертвецки пьян. Он лежал закатив глаза и привалившись к Заморышу. Было видно, что ему совсем худо. Мама Эмиля залилась горькими слезами, увидев своего мальчика таким бедным и несчастным, и хотела тотчас же отнести его в горницу. Но Альфред, знавший толк в подобных делах, сказал:
– Ему лучше остаться на свежем воздухе!
Весь вечер просидел Альфред на крыльце людской, держа на коленях Эмиля. Он помогал мальчику, когда его рвало, и утешал, когда он плакал. Да, да, время от времени Эмиль приходил в себя и плакал. Он ведь слышал: все говорили, что он пьян, хотя и не мог понять, как это произошло. Эмиль не знал, что, когда из вишен делают настойку и дают им хорошенько перебродить, ягоды становятся пьяными и от них пьянеют. Потому-то мама Эмиля и велела ему зарыть ягоды в куче мусора, а он вместо этого съел их вместе с петухом и Заморышем. Вот он и лежал теперь как бревно у Альфреда на коленях. Настал вечер, взошла луна, а Альфред все еще сидел, держа на коленях Эмиля.
– Ну как ты, Эмиль? – спросил Альфред, увидев, что Эмиль чуть приоткрыл глаза.
– Ничего, жив еще! – устало ответил Эмиль, а потом добавил шепотом: – Но если я умру, тебе, Альфред, достанется Лукас.
– Не умрешь, – уверенно пообещал ему Альфред.
Нет, Эмиль не умер, не умер и Заморыш, не умер и петух.
Но самое удивительное – даже куры остались живы. Случилось так, что в своем безутешном горе мама все-таки послала маленькую Иду в сарай, наказав ей принести корзину дров. По пути Ида плакала – такой уж, в самом деле, выдался грустный вечер. Но, войдя в сарай, она заплакала еще сильнее: ведь на дровяной колоде лежала мертвая Лотта-Хромоножка.
– Бедная Лотта! – Ида пожалела курицу и, протянув свою тоненькую ручку, погладила Лотту.
И можете себе представить – Лотта ожила! Она открыла глаза, с сердитым кудахтаньем соскочила с колоды и в гневе заковыляла к двери. Ида застыла в изумлении, не зная, что и думать. Надо же! Может, у нее волшебные руки, которые умеют творить чудеса и оживлять мертвых?
Оплакивая Эмиля, никто не позаботился о курах, и они по-прежнему валялись на траве. Но вот пришла Ида и погладила всех по очереди – куры ожили и вскочили одна за другой на ноги. Да, да, потому что ведь они вовсе не сдохли, а просто упали в обморок от испуга, когда поросенок припустил за ними, – такое иногда бывает с курами.
А Ида гордо вошла в кухню, где плакали и горевали ее родители, – теперь, по крайней мере, и у нее было что порассказать.
– Ну вот, хоть кур-то я воскресила из мертвых, – удовлетворенно сказала она.
На другое утро и петух, и Заморыш, и Эмиль немного пришли в себя, хотя петух не мог петь целых три дня. Правда, он пытался время от времени петь, но никакого «ку-ка-ре-ку» у него не выходило, а лишь какое-то отвратительное «ку-ке-литсу», которого он очень стеснялся. Всякий раз при этом куры смотрели на него с таким упреком, что петух стыдливо прятался в кусты.
А Заморыш ничуть не стыдился. Что касается Эмиля, то у него весь день был сконфуженный вид.
– Валяться пьяным вместе с поросенком! Хорош, нечего сказать! – поддразнивала Лина. – Два пьяных поросенка – ты и Заморыш! Теперь я так и буду вас звать.
– Прикуси-ка язык, – сказал Альфред, зло взглянув на Лину, и она тут же примолкла.
Но история с пьяными вишнями на этом не кончилась. В полдень через ворота, ведущие в Каттхульт, прошествовали трое степенных мужей, членов правления леннебергского Общества трезвости. Да, ты ведь, верно, не знаешь, что это за штука – Общество трезвости. Но должна тебе сказать: в старые времена это было нечто такое, в чем крайне нуждались и в Леннеберге, и во всем Смоланде. Члены Общества трезвости трудились в поте лица, чтобы покончить со страшным пьянством, приносившим несчастье стольким людям в прежние времена, да и ныне тоже.
Болтунья Креса-Майя, оплакивавшая пьянчужку Эмиля, взволновала все Общество трезвости. И вот троица из этого общества явилась в Каттхульт, желая побеседовать с родителями Эмиля!
– Хорошо бы, – сказали они, – если бы ваш Эмиль смог прийти на вечернее собрание в Дом Общества трезвости. Там бы его обратили на путь истинный и заставили вести более трезвый образ жизни.
Мама Эмиля жутко разозлилась и рассказала, что случилось с Эмилем и вишнями. Но у гостей по-прежнему были скорбные физиономии, и один из них сказал:
– Все-таки нехорошее дело вышло с Эмилем. Не мешало бы дать ему взбучку на нашем вечернем собрании.
И папа Эмиля согласился. Нельзя сказать, чтобы он радовался этому собранию: не очень-то приятно, когда тебя позорят перед всеми, но, может, необходимо пойти к этим людям, чтобы направить Эмиля на праведный путь трезвости.
– Я схожу туда с ним, – мрачно пробормотал папа.
– Нет уж, раз ему нужно быть на этом собрании, с ним пойду я! – заявила мама. – Ведь эту злосчастную наливку ставила я, и тебе, Антон, нечего страдать по моей вине. Если кому и нужно выслушать проповедь о вреде пьянства, так это мне, но, пожалуйста, я могу взять с собой и Эмиля, раз это нужно.
Когда настал вечер, Эмиля одели в праздничный костюмчик, и он сам натянул свою «шапейку». Он не имел ничего против того, чтобы его обратили на праведный путь трезвости. Да и просто приятно побыть немного на людях.
Заморыш, видимо, думал так же. Когда Эмиль с мамой отправились в дорогу. Заморыш припустил за ними, желая их сопровождать. Но Эмиль крикнул ему:
– Замри!
И поросенок послушно улегся на дорогу и замер, но глаза его еще долго следили за Эмилем.
Должна сказать, что в тот вечер Дом Общества трезвости был битком набит! Все жители Леннеберги желали участвовать в обращении Эмиля на путь праведный. На сцене уже давно выстроился хор трезвенников, и, как только Эмиль показался в дверях, хор грянул:
– Никакой не бокал, – сердито сказала мама, но слова ее услышал только Эмиль.
Когда пение подошло к концу, на сцену вышел какой-то человек – он долго и серьезно разглагольствовал об Эмиле, а под конец спросил его, не хочет ли он дать клятву трезвости, которой должен оставаться верен всю свою жизнь.
– Могу, – с готовностью ответил Эмиль.
В ту же минуту у дверей раздалось легкое похрюкивание, и на собрание вбежал Заморыш. Оказывается, он тихонько трусил вслед за Эмилем, и вот он тут как тут! Увидев Эмиля на скамейке первого ряда, поросенок страшно обрадовался и тотчас устремился к нему. В зале поднялся страшный шум. Никогда прежде не бывало, чтобы в Доме Общества трезвости появлялся поросенок. И трезвенникам он был сейчас совершенно ни к чему. «Поросята не соответствуют торжественности момента» – так полагали они. Но Эмиль сказал:
– Ему тоже не вредно дать клятву трезвости. Потому что он съел куда больше вишен, чем я.
Заморыш и сейчас был крайне возбужден, и, чтобы он не произвел невыгодного впечатления, Эмиль сказал ему:
– Служи!
И тогда Заморыш, к великому удивлению всех жителей Леннеберги, встал на задние ножки, точь-в-точь как собака. И вид у него при этом был очень кроткий и смиренный. Эмиль вытащил из кармана горстку сушеных вишен и дал поросенку. Леннебержцы не поверили своим глазам: поросенок протянул мальчику правое копытце и поблагодарил за угощение.
Все так увлеклись Заморышем, что чуть не позабыли про клятву трезвости. Эмиль сам напомнил об этом:
– Ну как, нужно мне обещать что-нибудь или нет?
И тут же Эмиль дал клятвенное обещание впредь «всю свою жизнь воздерживаться от употребления крепких напитков, а также всячески способствовать распространению трезвости среди своих сограждан». Эти прекрасные слова означали, что Эмиль никогда в жизни не возьмет в рот спиртного и что он будет содействовать распространению трезвости среди других людей.
